Письмо №26. Нет спасения вне церкви
Сообщений 1 страница 23 из 23
Друзья, площадку не нашли, мы здесь перекантуемся (Петр) Время и место действия: Сан-Лео, деревня близ Сан-Марино. Местная церковь. 1631 год, конец апреля
Действующие лица: Эрида, 17-летняя ведьма. Пьер Кошон, 50 лет, епископ Бове (не историческая личность)
Дополнительно: Добродушный священник Сан-Лео по имени Пауль умер от старости, его заменил епископ Пьер Кошон. Ведьма, гонимая всеми жителями деревни, прячется в церкви в тот момент, когда в нее пребывает новый священник. Отношения не заладились сразу. Обменявшись "любезностями", глотая собственный яд, эти два человека практически сразу невзлюбили друг друга. Эрида, скрывая свое дьявольское происхождение, попыталась втереться к нему в доверие, но, увы, не вышло.
Долго ли, коротко ли, но местные доносят Кошону о тёмной природе девушки, и она оказывается запертой под арестом в небольшой часовенке, откуда увезут её впоследствии прямиком на костёр. Практически без суда и следствия готовый обречь девицу на смерть епископ по непонятной причине мучится бессонницей, а, когда ему удаётся уснуть, видит страшные кошмары. Поддержки и помощи он идёт искать отнюдь не у Господа...
Если она просит, он будет молчать. Ее пальцы на его губах, ее рука на его руке... Она просит его остаться здесь, лечь спать прямо в часовне, чтобы сон его был спокойным и приятным. Пьер хотел было отказаться, запротестовать, но не получилось: ведь Эридана так искренне хотела ему помочь, что он не смог противиться ей.
Епископ устроился на ее кровати, натягивая небольшое одеяло аж до носа. Выглядит таким беззащитным и несчастным. Кошон нащупал рукой колпак и натянул его на голову. Он следит взглядом за Эридой и опускает веки.
- Мне будет хорошо спаться...? – прошептал Пьер, не открывая глаз. – Ты ведь не воспользуешься положением, правда? – таки он открывает один глаз, чтобы удостовериться в присутствии рядом колдуньи. Но Эрида здесь. Она будет честной, ведь иначе ей грозят пытки.
Кошон успокоился и, наконец, впал в глубокий, спокойный сон. Было трудно дышать иногда, а епископ исходился кашлем во сне, но потом поворачивался на другой бок и спал еще крепче, чем раньше.
Холод уже не пробирает до костей и не причиняет каких бы то ни был неудобств, теперь она не обращает внимания ни на сырость, ни на сквозняк, так и гуляющий по полу.
Наверное, её новое ложе мало привлекательно для столь почтенного гостя, но ему, кажется, не так важно, чтобы были перина и подушка. Эрида помогает мужчине натянуть одеяло, и ровно до той поры, пока не станет ровным и размеренным его дыхание, почти не мигая наблюдает за тем, как дёргаются его веки и раздуваются ноздри.
- Обещаю,- заверяет она, не уточняя, будет ли сон Кошона спокоен, или не воспользуется она... положением.
«Да что я могу сделать? Даже если он не запер за собою дверь, мне не уйти. Уже утром церковные собаки станут глодать в канаве мои кости, если прежде не поднимут на вилах крестьяне.»
А ещё ведьма просто не хотела уходить. Как же это называется, когда пленник перестаёт испытывать отвращение перед своим тюремщиком и начинает испытывать к нему подобие симпатии?
Симпатии, жалости, понимания. Чего-то вроде желания заботиться. Чувства ответственности, столь несвойственного ей доселе.
Вздохнув осторожно, чтобы не потревожить покоя епископа, девушка опустилась на пол подле ног Кошона. По низу гулял ветер, но и на кровати места не было даже чтобы просто присесть. Положив на её край согнутую в локте руку, Эрида облокотилась на неё головой, и, кажется, время от времени дремала, хотя, стоило чуть заворочаться мужчине, тут же настораживалась и убаюкивающе нашёптывала что-то невыразимо глупое.
Ближе к утру она сообразила, что спится епископу спокойнее, когда ведьма держит его за руку. И, наплевав на все приличия и заветы, она больше не отпускает его пальцев и засыпает сама, прямо как сидела.
Снилось что-то бессмысленное и попросту глупое. Светлый и добрый сон иногда сменялся мрачным кошмаром, но стоило Эридане взять его за руку (сквозь сон епископ чувствовал ее теплые пальцы), как тут же Кошон успокаивался и затихал. В какой-то момент ведьма взялась за его руку и больше не отпускала, с этой секунды Пьер спал тихо и спокойно.
Открыл он глаза еще с первыми лучами рассвета. В часовне было прохладно, однако уютно, хотя бы потому что легкое одеяло одновременно и грело, и не давало задохнуться от чрезмерного тепла. Утром было тихо и свежо. Если выйти на улицу, можно было пройтись босыми ногами по росе, умыться из колодца ледяной водой...
Кошон чувствовал себя как никогда прекрасно. На лице не было и намека на бессонную ночь, лишь слегка покрасневшие от пересыпа глаза, да и то, эта мелочь была не такой заметной, как, скажем, темные круги под глазами прошлой ночью.
Кошон сел на кровати, едва продирая все еще сонные веки. Стоило ему окончательно проснуться, как он узрел у своих ног несчастное сонное создание в коте и вимпле. Эридана, возомнив себя жертвой, устроилась на полу. Наверняка, чтобы Кошону стало совестно. Во всяком случае, стало.
Он поднялся на ноги и потрепал ее за плечо, пытаясь разбудить.
- Ведьма? – позвал он, наклоняясь к ней поближе. Не стал он дожидаться ответа. Скорее надо было возвращаться в келью, чтобы переодеться... не престало епископу расхаживать по церкви практически в нижнем белье.
Ещё бы немного, и девушка бы точно окоченела: кому только пришло в голову устраивать ночлег в таком месте? В апреле месяце камень надёжно защищал часовню от перегрева, а летом здесь наверняка очень жарко... Или наоборот?
В любом случае, тело затекло, и встать сразу без усилий не вышло: подогнутая под себя нога подкашивалась, поясница побаливала, позвоночник кренило влево, но сегодня Эрида злить епископа не хотела и постаралась как можно скорее подняться, хотя веки отчаянно закрывались, и больше всего на свете хотелось лечь сейчас и забыться ещё на час-другой-третий.
- Да, отец?- немного хрипло с непривычки произнесла девушка, стараясь подавить предательски лезший зевок.
«Который час? Уже светло?» - рассеянно подумала Эридана, пытаясь бегло взглянуть за окно. Беглый взгляд в её случае тянулся долго и мучительно.
- Вы уходите уже? Хорошо выспались? - участливо поинтересовалась ведьма, потирая ладошкой один глаз, вторым силясь удержать в поле зрения мужчину.
«Конечно, уходит. Ему ещё мессу служить, пускай готовится... Может быть, я смогу присутствовать? Если не стану привлекать внимания, вполне смогу остаться незамеченной...»
Не выдержав, девушка всё-таки широко зевнула, прикрыв рот кулаком.
- Да... не жалуюсь, - "Грех жаловать на такой прекрасный и крепкий сон... даже не хочется признавать, что ведьма этому способствовала..." – мысли лениво кружились в его голове, ранним утром Кошон часто казался очень добрым, однако всему виной легкая сонливость. – Уже светает, - Кошон поежился: легкий сквозняк подул из щели в маленьком окне. Нет, надо было срочно переодеться.
- Я велю принести тебе еду, - Кошон быстро шагнул за порог и закрыл за собой дверь. Нет, неслышно было звякнувшего ключа, а значит, он не стал запирать ее в часовне.
К счастью, до кельи епископ добрался без приключений, там он выпил стакан воды, переоделся в церковные одежды и, собравшись с мыслями, вышел. Ранним утром местная церковь, казалось, переливалась всеми цветами радуги, благодаря первым лучам солнца, что проходили сквозь витражное стекло. А еще двое суток назад Кошон считал это место отвратительным, грязным и захудалым... Оказывается, Парижским соборам еще долго не достичь такой красоты.
Кошон поймал первую попавшуюся монашку и попросил ее приготовить для Эриданы завтрак. Разумеется, он не отличался ничем от предыдущего – нелицеприятного вида каша и корочка черствого хлеба. Впрочем, так питались все в церкви: пост.
Пьер решился отнести пищу самостоятельно. Он собирался слушать сегодня ее исповедь, а значит, должен быть учтив и добр. Открыл дверь.
- Я принес тебе еды, - сообщил епископ, приближаясь к ведьме и устанавливая поднос на каменный выступ... вероятно, подоконник.
Дождавшись ради приличия, пока епископ покинет её ночлежку, Эрида постояла с минуту, посозерцала закрывшуюся (и наверняка запертую в ту же секунду на замок) дверь, а потом рухнула мешком на свою незатейливую кровать. Помимо всепоглощающей и содержательной мысли «Доспа-а-а-ать...», в голове крутились разрозненные и ни к чему не обязывающие проблески интеллекта:
«И зачем он только приходил сегодня? Его постель куда как удобнее моей, а кошмары не должны быть ему в новинку, он же священник... Интересно, а если пожар или землетрясение, как я отсюда буду выбираться? Через окно? Да туда хорошо, если руку по локоть просунуть удастся... А когда я в последний раз ела? И что? Кажется, это было ещё позавчера... Надо было хотя бы тот хлеб захватить... Господи, какая же неудобная одежда... В ней наверняка блохи, иначе отчего она такая колючая?..»
Сон был беспокойным, потому как глубоко в него погрузиться девушка себе не позволяла: в любой момент к ней могли явиться. А, зная нравы и обычаи, легко было предположить ситуацию из разряда «Она спит днём? Точно ведьма!»
Отведя душу и выспавшись так, что от тесного контакта с камнем ныла спина, Эрида сидела без дела ровно до прихода Кошона. К тому времени вимпл был уже беспощадно снят с головы, но на пол выкинут не был: памятуя о том, чем подобная вольность окончилась в прошлый раз для её прелестного личика, Эрида аккуратно сложила его на письменном столе. И сидела смирно, ожидая праведной кары за то, что снова оголила волосы. В схватке пустого желудка и переполненной чаши гордости победила вторая. Главное теперь, чтобы желудок своими песнопениями не выдал истинного положения вещей.
- Спасибо на добром слове,- протянула несколько удивлённо Эра, завидев Кошона в дверном проёме. Она думала, что нехитрый завтрак ей принесёт какая-нибудь монашенка, пусть даже и мерзкая глупая Селеста (хоть будет повод поквитаться), а пришёл сам святой отец. Хотя не сказать, что она была очень против: он раздражал не так, как его гусыни, которые только крякать и кудахтать умели... Или гусыни не кудахчут?
Надо сказать, сегодня девушка была твёрдо намерена освободиться из заточения. Кажется, епископ и впрямь уже готовил коней - везти пленницу на костёр, и пленницу это устраивало мало, равно как и то, что держали её здесь как невесту Христову.
Кошон спокойно приблизился к кровати, на которой устроилась Эридана, словно она была обыкновенной монашкой и ничем не выделялась среди прочих. И взгляд был практически равнодушным, словно ничего сверхстранного не происходило последние пару дней. Епископ сел близ ведьмы, внимательно взглянул в ее лицо, словно чего-то ожидал.
- Ну? – с нетерпением произнес священник. – Ты готова исповедаться? – неожиданно даже для себя спросил Пьер, немного нервно потирая руки. От странного волнения они быстро становились влажными, почему-то Кошон стал переживать по поводу грядущей исповеди. – Я выслушаю тебя, и Господь простит тебя. Рай тебе не обещаю, но терпеть муки будет гораздо легче, - заверил епископ. Судя по выражению его лица, он сам был готов поверить в свои слова, которые в данном случае были, по меньшей мере, не к месту.
Ну, что взять с человека, который всю свою жизнь посвятил служению господу и Римской церкви? Фанатичен до безумия. Кошон смотрит на колдунью. Нет, сначала, конечно, нужно было отблагодарить ее за прекрасный сон, но Пьер не стал этого делать из каких-то личных соображений.
Во-первых, это уязвило бы его собственное достоинство, ему пришлось бы признать, что прошлой ночью он проявил слабость. Во-вторых, дарить благо ведьме - это же богохульство! Ну, и в-третьих, он просто напросто думал совершенно об ином.
Отредактировано Пьер Кошон (2011-10-28 18:21:17)
С того самого момента, как девушке удалось поймать взгляд епископа, к ней в душу закралось странное гадкое чувство. Нет, не просто так он сюда явился - попроведать и справиться о здоровье. И учтивый да заботливый он такой не напрасно. И руки! Неспроста руки потирает, будто мздоимец или банкир.
«Пришёл если просить, чтоб не рассказывала никому о прошедшей ночи - так и быть, не стану. Никакого греха в этом нет. Станет извиняться - прощу. Хотя сдаётся мне, что не прощения он просить явился...»
Что-то такое фальшивое в нём так и рвётся наружу, и, едва он раскрывает рот, становится ясно, что же смущает Эриду.
- Исповедаться?- брови девушки взлетают вверх, уголки губ подёргиваются недоверчивой улыбкой. Так бывает, когда человек улыбается собственной проницательности, разгадав чужой замысел,- Вы шутите, что ли?
Хочется так думать, но девушка понимает - Кошон серьёзен, и наметившаяся было улыбка сползает, как слизанная языком.
- Забудьте. Мне не в чем каяться, а выдумывать себе прегрешения я не стану,- ведьма отодвигается от священника и поднимает руку, будто отстраняясь,- А в страхах своих я только на смертном одре признаюсь, не хороните меня раньше срока.
«Или задумал ты прямо после вечерней службы меня отвести в своё... Господи, да как оно называется-то?»
Надо ли говорить, что сегодня Эрида точно собиралась покинуть дом Божий. Пусть не вернётся она на мельницу, да и как вернуться? После двух суток отсутствия, в монашеском облачении, без связного объяснения тому, где была и что делала. К тому же, наверняка уже деревенские девки обнаружили возле реки её одежду. Чья же ещё мешковина могла быть ни с того ни с сего найдена на берегу, кроме как ведьмы, когда рядом на ветвях дерева трепал тугие венки из вереска ветер? Нет, нельзя было ей возвращаться домой. Не заколют вилами - так камнями забьют.
Но и безропотно гнить до скончания века в каменном мешке не было желания, а значит, надо с этим цепным псом инквизиции быть поласковей. Чай не железный, найдётся и к нему крючок, отыщет, как пробудить милосердие.
- Епископ,- доверительно, на пониженных тонах обратилась к мужчине Эрида, впустив нотку извинения в голос - за резкие первоначальные слова,- вы и сами ведь знаете, что ни в чём я не повинна. Что же услышать вы от меня хотите? Неужели лживые раскаяния?
Пьер нахмурился.
- Нет. Я совершенно серьезен, - слова Эриданы сильно задели Кошона, он смотрел в ее глаза и видел, что она просто насмехается над ним. Епископ был готов взорваться и снова психануть, разбросав всю ее еду по полу и заперев навсегда ее в часовне, но тут девушка взглянула на него совсем другими глазами, словно раскаиваясь.
Кошон хотел даже коснуться ее руки, но вовремя одернул себя: это было, по меньшей мере, неприлично в современном обществе. Епископ хмуро глядел на девицу.
- Ты будешь гореть в Аду. Как ты можешь так спокойно говорить, когда решается твоя судьба! Ты не боишься, что будешь гореть в адском пламени?! – Епископ подскочил на ноги и начал расхаживать по комнате. – Я не знаю, что делать. Я должен помочь, но не представляю, как могу спасти твою душу, - в голосе прорезалась паника. – Я знаю, что должен. Но мои силы не безграничны.
«Боже, что я говорю! Зачем я это говорю? Мой долг – искоренить слуг дьявольских...» - Кошон повернулся лицом к Эридане и хмыкнул.
- Ты должна исповедоваться. Я должен отпустить твои многочисленные грехи. Ты согрешила своим появлением на свет Божий.
Уже желая было открыть рот и спросить, отчего бы это епископу хотеть помочь бродяжке неизвестного роду-племени, да ещё и доставившей ему столько неприятностей и забот (не из-за наложения ручек же), как нахлынуло возмущение такой силы, какого не испытывала ведьма даже когда Кошон не постеснялся схватить её за руки.
Тут же улетучилась вся дерзость, уступив место гневу. О да, ему снова удалось её разозлить. Более того - удалось зацепить, и не факт ещё, что нужный ключ подобрать удастся ведьме к священнику, а не наоборот. Опасный был момент, притом для обоих. Вот вцепится девушка почтенному старцу в волосы, и неизвестно, кому хуже потом будет.
Подскакивает Эрида, в один прыжок оказывается возле мужчины.
- Станется с вас так говорить! Себя бы послушали только, как тупой неразумный скот говорите!
Волосы разметались, что у античной Медузы Горгоны, а глаза и того пуще горят.
- Виновата была моя мать, что не от того понесла и не ту родила, а я ничем не провинилась ещё. Разве что тем, что не пришла, как ходить научилась, с повинною, да? Что в утробе себя не задушила, может быть?
Что приходило на ум, то тут же слетало с языка. Ей-богу, похожа была девушка сейчас на разъярённую загнанную львицу, и ещё чуть-чуть - раскрасит она светлый лик Кошона точно так же, как раскрасила днём ранее прелестное личико сестры Селесты. Уж пыталась она с ним по-хорошему, а в ответ получила только брошенные, как куски гнилого мяса псине, упрёки и обвинения.
«Тебя ждёт ад, если станешь чернить и запугивать - не меня!»
- Вот когда сами в то, что говорите, станете верить так же твёрдо, как я в своей невиновности уверена, то приходите. А прежде - воздух не сотрясайте и не тревожьте понапрасну ни себя, ни меня.
И, будто забыв, на каком она здесь счету, Эрида указала священнику на дверь.
Кошон просто шокирован. Ему, как глупому надоедливому ребенку, указали на дверь. Кошон хватал ртом воздух. Во-первых, от возмущения. Во-вторых, ему внезапно стало дурно. С давлением шутить нельзя, особенно в его почтенном возрасте, когда каждое волнение может пагубно сказаться на хрупком здоровье епископа.
Пьер взялся за сердце, медленно опускаясь на подоконник, глубоко и размерено дыша. Со стороны это могло показаться лишь актерской игрой и лживым действом, но, на самом деле, Кошону было очень тяжело. Ведь он не кричал на нее. Он просто немного вспылил...
- Подожди... погоди, не так быстро, - прошептал он, пытаясь остановить словесный поток Эриданы. Он поднял руку, словно останавливая ее, не давая подойти к нему. Он опустил голову очень низко, пытаясь выровнять дыхание.
- Ведьма... я ради тебя же стараюсь. Ты сделала мне добро, я хочу отплатить тем же, понимаешь? Я хочу облегчить твои страдания. Ты же будешь мучиться... мучиться страшно...
Кошон закрыл лицо руками, протер свой лоб и поднял голову. Он взглянул ей в глаза, испустил глубокий и сиплый вздох.
- Эридана, дочь моя. Изволь же. Давай начнем исповедь... – он сжал пальцами крестик на шее, а взгляд выражал мольбу. Воскресная месса начнется еще не скоро – времени еще очень много.
- Отплатить? Ах, отплатить!- как сварливая карга, передразнила епископа Эрида,- Значит, воздать по заслугам решили? Тогда дайте то, что мне действительно нужно.
Вот же непробиваемый! Вот настырный! Ещё и прикрывается добрыми намерениями и благодарностью, а самых простых вещей не понимает. Или её за дурочку держит, что, кстати, вероятнее.
- Ни к чему мне ваше отпущение, и мучений я не боюсь. Если добром за добро хотите ответить, не придумывайте никаких хитростей, а отпустите.
«Да только не отпустишь ты меня, знаю. Вижу. Либо извести решишь, либо не захочешь от себя отпускать. Всё одно - здесь мне гнить, пока не вырвусь.»
Охватила ведьму снова злость, да даже старая ещё не поутихла, так что совсем разум помутился, сердце стало в груди прыгать. А он всё своё гнул, дурак старый, и за крестик свой держался, просил у Господа помощи. Да только не слышал его отчего-то Господь: не рассыпалась прямо здесь девушка в прах.
- Не стану, сказала же! Не услышали - так повторю!- раздражённо выплюнула Эрида, и, вопреки предостерегающему жесту епископа, приблизилась к нему, протянула руку и сорвала с его шеи амулет. Как раз на шее разорвалась бечёвка, сжала ведьма в ладони крестик, да и переломила надвое. Не со зла, только от отчаяния, и очень поздно поняла, что натворила.
Сколько бы он не пытался прийти в себя и восстановить хорошее самочувствие, от гневных воплей Эриданы становилось только хуже. От чистого сердца он пытался ей помочь, а что получил в ответ? Лишь обвинения.
Кошон не смел отстраниться: ведьма приблизилась к нему очень близко, а он так неосмотрительно уперся взглядом в ее глаза, так и застыл. Ее пальцы сорвали с шеи крестик, вырвали его из руки священника...
У несчастного Кошона глаза были буквально похожи на две большие монеты. Он пораженно смотрел на две части его креста, которому было уже почти сорок лет, и который не покидал епископа ни при каких обстоятельствах. Руки сковали судороги. Кошон пытался что-то сказать, но от ужаса не мог вымолвить ни слова, только судорожно хватал губами воздух.
Но через несколько мгновений оцепенение прошло, и Пьер выхватил части крестика из ее проклятых рук и быстро отошел от нее, тщетно пытаясь воссоединить их.
Искренний ужас отражался в его глазах, движения неловкие и быстрые, словно он катастрофически не мог сосредоточиться.
- Черт бы побрал тебя, дьявольское отродье! – в сердцах воскликнул епископ Кошон, все еще совершая попытки скрепить две половинки креста. – Проклятая ведьма... ненавистная гадюка... - шептал он, отходя все ближе к двери, вероятно он скоро бы просто напросто сбежал из часовни. Да, тогда Эридана ощутит триумф! Да, победу над старым священником, который не требовал, а просил ее исповедаться.
Кошон уже было схватился за ручку двери.
Поняв, что только что сделала, девушка несколько растерялась. Она не хотела нарочно ломать эту вещь - старую, простенькую, перехваченную крест-накрест верёвочкой. Странно, отчего сам епископ Бове носил на своей груди ветхий крестьянский крестик? Уж наверняка была тому какая-то причина. Священнослужители часто бывают сентиментальны, и вполне возможно, амулет имел какое-то значение для Кошона.
«Простите... Простите, я не хотела...»- так и подмывало прошептать, когда мужчина вырывал у неё из рук крестик, и, будь перед нею кто-то другой, Эрида непременно бы извинилась - да и забыла. Но раскаиваться искренне оказалось довольно сложно, и слова так и застряли в глотке.
Что-то было детское и трогательное в его обиде, а уж той искренности, с которой выкрикнул священник проклятие (вдумайтесь - священник и проклятие), позавидовало бы любое рассерженное дитя.
«Ну бегите, бегите!»- хотелось прикрикнуть вслед и плюнуть ему в спину, но вместо этого с губ сорвалось с упрёком:
- Дайте сюда...
И ведьма, встав между епископом и дверью, несколькими быстрыми простыми движениями перевязала крестик его же бечёвкой.
- Сломалось как раз у перекладины,- пояснила она вслух, на пятый или на шестой раз оборачивая амулет. Дескать, ничего страшного не произошло.
«Ни сегодня, так завтра бы треснул. Вот и всё, почти как новенький, и незачем было так кричать... А уж тем более...»- Эрида подняла глаза на святого отца,- «...так меня называть.»
Каждый раз звучащее как свист бича «ведьма» необъяснимо уязвляло и било, как кнут. Некоторые раны не чувствовались сразу, но постепенно гной из них заражал тело, пропуская свои корни в душу, и невозможно было уже предугадать, в каком виде он выльется наружу.
Позорное клеймо и ничто иное заставляло её порой ненавидеть людей. Потому, что за ним тянулось и человеческое отношение. Потому, что оно порождало страх, давно, казалось бы, канувшие в Лету суеверия и предрассудки. Потому, что оно было правдиво. Только, конечно, объяснять всего этого Кошону не следовало.
- Так мы ни к чему не придём,- покачала головой Эра, смотря в глаза епископу,- и всё снова закончится болью и непониманием. Не уходите.
Как-то жалобно последние два слова прозвучали, неуместно.
Кошон из принципа не желал отдавать свой маленький крестик. Свой крестик, оберегавший его практически всю жизнь. Крестик, который он нашел где-то возле крыльца своего небольшого дома. Он едва оторвал его от груди и позволил ведьме взять его в руки. Она ловко починила его, Пьер же смотрел на ее действия недоуменно, как мальчишка, у которого сломалась любимая деревянная сабля. Он кусал губы, почти до крови, наблюдая, как Эридана обматывает бечевкой место стыка двух частей.
- Верни, - холодно произнес Кошон, пытаясь отобразить на лице полнейшее равнодушие. Он буквально выдернул из ее пальцев крест и спрятал его среди складок рясы. Счастье, что он в этот момент не сломался еще раз.
Пьер с напускным достоинством отошел от двери, словно он только что не был подвержен настоящей истерии, словно все, что происходило вокруг, его ни в коей мере не волновало, будто бы делал ей одолжение.
- Хорошо. Если ты так просишь, я останусь, - в груди больно кольнуло, он нахмурился и повернул голову к Эриде. – Ты совершила богохульство. Это грех. Теперь ты готова исповедаться? Я хочу слышать твое покаяние. Ты согрешила уже трижды на моей памяти, Эридана.
Кошон сел на кровать и сложил руки на коленях. Так скромненько, словно он послушный ученик и готовится слушать урок, который собирается ему преподать мастер. "Говори же, это моя обязанность... помоги мне освободить свою душу от этого груза..."
Да сама бы она с радостью надела крест ему на шею и завязала верёвочку. Только, кажется, от одного того, что она держала амулет в руках, епископу становилось не по себе, и он почти вырвал его из рук девушки - и тут же спрятал, надо думать, чтоб ей в голову снова не пришло его поломать.
«Что же ты за упрямый осёл, отец мой? Не за тем ведь я попросила остаться, совсем, совсем не за тем. Хочешь дальше делать вид, что ничего не происходит? Пожалуйста. Только я подыгрывать не буду. Мне нельзя играть в поддавки - ставка больно высокая.»
- Хорошо. Если хотите, я исповедаюсь,- осторожно уступила только что пообещавшая себе не делать этого ведьма,- Но после обещайте, что мы поговорим. По-людски поговорим, если вы понимаете, о чём я.
«И не как миряне даже.»
Кольнуло желание развернуться и выбежать в открытую дверь - девушка проследила за тем, что Кошон запирать замок не стал - но тогда всё окончилось бы плачевно. К тому же, для успокоения собственной совести было предпочтительней договориться, нежели получить волю обманом и в общем-то совсем не изящной хитростью. И, сделав несколько шагов по направлению к епископу, девушка вопросительно развела руками.
- Отец Пауль никогда не предлагал мне исповедаться. Я должна помолиться, или сделать что-то иное? Что? Наверняка ведь какой-то ритуал нужно соблюсти, нет?
Эрида действительно не знала, как это всё происходит. Более того - не представляла, в чём именно должна сейчас раскаяться. Несмотря на то, что девушка едва умела пересчитывать по пальцам дни недели, до трёх считать она умела и даже приблизительно догадывалась, что следует говорить. Но уточнить всё-таки следовало, к тому же, ведьма всё ещё ждала реакции на её предложение сорвать маски - хотя бы частично. Иные условия её явно не устраивали.
- Обещаю, клянусь перед Господом, что мы поговорим. Только прошу тебя, без фокусов... это обыкновенная исповедь, ничего иного, - он говорит вкрадчиво, словно убеждая себя самого. Кошон смотрит на свои руки, не решается поднять взгляда на свою узницу.
Епископ отложил в сторону посох и, наконец, поднял взгляд на девушку. Право, с чего это он решил провести исповедь? На самом деле, ему очень хотелось сделать что-то хорошее для этой девушки перед ее гибелью. Может, она вернется к своему хозяину с чистой душой, ее наказание будет менее жестоким...?
- Ты просто должна раскаяться в своих прегрешениях. Садись рядом – вот сюда – и говори, в чем виновата твоя нечестивая душа, - Пьер был готов слушать. Он был готов даже молчать (на самом деле, раньше с настоящими ведьмами он дела не имел, а уж тем более, никогда не исповедовал их, так что сейчас очень волновался).
- Итак, о чем бы ты хотела мне поведать, дочь моя? – с напускной нежностью произнес епископ, нервно перебирая в пальцах ткань рясы. Следовало бы отвести Эридану в исповедальню. Так бы он и поступил, коли она не была бы порождением нечистой силы. Он, вероятно, уже совершил огромный грех, впустив ее в храм божий, но еще больше осквернять церковь он не позволит. Небольшая часовня будет ее темницей. – Я слушаю тебя.
«Не волнуйся, я даже не смогу использовать это на суде... тайна исповеди меня сковывает».
Кошон поднял взгляд на ее лицо, немного натянуто улыбнулся, давая понять, что все в порядке, что бояться ей совсем нечего.
Отредактировано Пьер Кошон (2011-10-30 16:14:23)
Так и веяло в воздухе фальшью и обманом, а самое обидное - епископ сам прекрасно осознавал, что лжёт, и даже скрыть этого толком не мог. Улыбка у него дрожала, не знал, куда руки деть, глаза бегали.
«Странно. Вроде священник, не привыкать разную чепуху произносить, притом перед многими людьми... Интересно, это я так на него действую, или с трибуны и впрямь не видно их волнения?»
- Ну что ж...- Эрида подумала, помялась ещё немного, а затем села на небольшом расстоянии от Кошона. Очень плохо она представляла, что говорить, но говорить, наверное, надо было честно. И, глубоко вдохнув, девушка начала:
- Первый мой грех в том, что поведать я вам ни о чём не хочу. Ведь, наверное предусмотрен такой пункт в перечне грехов - не видеть за собой грехов? Впрочем, не важно: решайте сами, считать это или не считать. Кстати, не забывайте подсчитывать: я едва до десяти умею, а количество тоже важно, правильно? Так вот, ещё я не чувствую за собой вины, это, наверное, тоже плохо. Если непонимание считается, его тоже запомните.
Со стороны могло бы показаться, что ведьма издевается. И неудивительно, если так казалось, хотя на самом деле у неё и в мыслях не было поддеть священника, и, не давая себя перебивать, девушка продолжала:
- За то, что толкнула вас, тоже простите. Я видела, вы хромали, так что мне действительно жаль. Ну... так и быть, за сестру Селесту я тоже раскаиваюсь. Наверное, я вспылила, а гневаться грешно, это я точно знаю. За то, что изуродовала созданное Господом лицо, конечно, каюсь. Ещё каюсь за то, что покалечила её, и, пока не забыла, каюсь за то, что последнее раскаяние - ложь и вынужденная мера.
«Чтоб тебе до конца жизни порезы не вывести...»- пожелала про себя Эрида, а затем, подумав, добавила после секундного молчания:
- И за то, что в мыслях не желаю ей добра, очень раскаиваюсь. Вот просто на слово поверьте... А, за крестик ваш. Тут без вариантов: простите. Кажется, тут уже просто осквернение символа веры. Осознаю. Была не права, не сдержалась. Но, кажется, уже искупила. Главное, теперь его слишком не теребить, и ещё долго прослужит... Ой, я отвлеклась. Да. Я раскаиваюсь в своём упрямстве, сама ему не рада, но поделать с собой ничего не могу. В непослушании и неповиновении тоже, куда меньше пришлось бы тратить ваших душевных сил, да и моих тоже. А ещё...- тут девушка помялась недолго, но нашлась достаточно оперативно,- Вы уж не обижайтесь, что я сразу вам не рассказала, кто я. Верно, это плохо, когда ставишь свою жизнь превыше долга перед Всевышним. Но ничего уже не поделать, сейчас-то вы знаете... Да.
Закончив свою полную лирических отступлений речь, ведьма уставилась на Кошона с чувством выполненного долга. Дескать, доволен? Всё услышал, что хотел?
Нет, такого Кошон точно не ожидал: реакция у ведьмы была молниеносная, а нрав и того хуже. Сколько бы не пытался Пьер вставить слово, она его перебивала тут же, продолжая свою гневную тираду. Эрида, казалось, просто насмехалась над ним, именно так звучала ее "исповедь" - насмешливо. Кому бы понравилось, если бы смеялись над его идеалами?
Епископ нахмурился и замолчал, понимая, что остановить ее словесный поток вряд ли получится. Он выслушал ее внимательно.
- Это все, в чем ты хотела покаяться? - стараясь говорить как можно тише и спокойнее, произнес Кошон. На самом деле, терпение его было уже на исходе. Эта девчонка выводила его из себя! - Пятнадцать "Отче наш". Прочти "Отче наш" пятнадцать раз перед Христом-богом. Этим ты искупишь грехи, о которых ты мне поведала.
Кошон поступал неправильно. Он не имел права отпускать ей грехи, в которых она не раскаялась. Не имел. Но почему-то отпускал.
- Но, для начала, ты исповедаешься по всем правилам. Ты должна простить всех, кто так или иначе причинял тебе обиды, после чего будешь просить прощенная у Бога за то, что причиняла обиды другим людям. Таков порядок.
Пьер устало потер переносицу: он знал, что Эрида если и будет просить прощения, то неискренне и гневно, а это является осквернением священного обряда. Покаяние должно идти от сердца.
Зря он это затеял. Настаивать на исповеди, если человек не желает отпустить свои грехи, нельзя. Можно сделать только хуже. Кошон, как последний дурак, хотел облегчить смерть девчонке, которая даже не оценила его стараний, лишь сильнее показала свои острые зубы - хорошо, что руку не отхватила.
Отредактировано Пьер Кошон (2011-12-16 14:16:24)
Девушка горько покачала головой. Всё, что она произнесла, Кошон пропустил мимо ушей.
- Святой отец, вы меня не поняли.
"Ни единого слова не понял... Одно мне интересно: он нарочно так? Назло мне не может сообразить, до чего именно я достучаться пытаюсь. Умный вроде... Наукам разным обученный, а меж строк совсем не читает. Совсем... Всё приходится напрямую говорить."
- Я прочту. Конечно, я прочту, если вы так говорите...- чуть нахмурившись от мелочности епископа, заверила Эрида,- Но вы обещали, что я смогу сказать то, что меня тревожит. По-настоящему тревожит. Вы обещали, не отпирайтесь!
Жестом ведьма остановила пожелавшего было возразить мужчину. Он порывался уже перебить её речь, порывался не раз. Девушка видела это и нарочно не прерывала своей исповеди, чем только больше его взбесила. У него жилка забилась на виске, она видела. Он сам себе нагонял злости.
- Я ещё один грех знаю, который не замолить, епископ. Он страшный, и всё к нему ведёт. Обычно о нём не говорят, но это не означает, что его нет. Это насилие над душой.
Эра не знала точно, как донести эту мысль. Она много раз думала об этом наедине с собой, но почему-то никогда не могла высказать этих мыслей вслух. Ни отцу Паулю, ни кому-то ещё. Отец Пауль казался девушке слишком добродушным и умиротворённым, чтобы посвящать его в подобные сокровенные измышления, рождавшиеся в мятежном разуме. О серьёзных вещах говорить с ним она страшилась.
Не то, чтобы Кошон казался ей серьёзнее, или вызывал больше доверия... Но рассказать ему казалось жизненно необходимым.
- Знаете, что страшно? Что ради какого-то гипотетического избавления я должна изменять себе и предавать то, что считаю правильным. Я должна давать ложные клятвы и приносить лживые раскаяния... И я знаю это. И вы знаете, епископ.
Зря она переживала, что слова станут путаться. Ей удавалось изъясняться удивительно легко, хотя она и не могла быть уверена, что Кошон её в полной мере понимает.
"Если и он и вправду хочет меня понять... А не просто производит такое впечатление."
- Я одного не понимаю...- Эрида чуть прищурилась, пристально глядя прямо в глаза старика,- Зачем вы так страдаете, пытаясь вывести меня на истинный путь? Это такая благодарность? Забудьте. Наложить руки каждая гадалка сможет. Головную боль унять и призвать добрый сон - это пустяк, фокус. Так почему вы до сих пор...
Нет, это было лишним. Ведьма позволила себе вольность. Никакие обещания не могли оправдать её дерзости. Ещё подумает, что она издеваться вздумала...
Сложив быстро руки у груди, Эрида склонила голову и закрыла глаза.
- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе...
Возможно, эта девчонка считала, что выведет епископа этими гадкими словами, но нет: Кошон вовремя взял себя в руки, чтобы не влепить этой глупой девчонке оплеуху. Он продолжал сидеть, потирая пальцами переносицу и через силу слушать эти дьявольские речи.
Насилие над душой... да, она была права. Более того, Кошон не мог признать ее правоту, отчего на душе становилось все паршивее. Все он делал неправильно с самого начала: нужно было выдать ведьму местному правителю, притом сразу, а не тащить ее в церковь. Монашки растрепать могут – у них язык без костей...
Кажется, Пьер отвлекся от речи Эриды. В последний момент он все-таки сорвался:
- Замолчи, девчонка! – шикнул он, стукнув посохом по каменному полу для пущей убедительности. – Проклятая ведьма, ты не понимаешь своего счастья! Тебе позволили исповедаться, отпустить свои тяжкие грехи, очистить свою мерзкую душу, а ты!.. Неблагодарная!.. – священник резко поднялся и зашагал по периметру часовни, измеряя ее мелкими шагами. Даже его лицо передавало нарастающее волнение: оно покраснело, морщин точно стало больше, а глаза метали молнии. Пьер сам сейчас больше напоминал беса, нежели его... пленница? Да, возможно.
Со стороны Пьер напоминал разъяренного быка. Старого, усталого бычка, который пускал ар из ноздрей. Глаза, налившиеся кровью, буквально горели. Дай ему волю, и Кошон стал бы рвать на себе волосы. Пыхтел, злился, продолжал мысленно успокаивать себя, мол, не надо поддаваться на провокации этой жалкой ведьмы, но все тщетно.
В какой-то момент он замер и уставился на Эриду, которая все также продолжала стоять, сложив руки у груди, точно продолжала молиться. Богохульница! Пьер подошел к ней и дернул за руку, притягивая к себе.
- Прекрати паясничать! – прошипел он ей в лицо, сжал пальцами ее щеки. – Ты не представляешь, что тебя ожидает за богохульство! – он отпихнул ее, бросив на пол. Кажется, теперь девчонка довела его до белого каления: он буквально трясся. Пьер чувствовал, что давление значительно поднялось, поэтому опустился на выступ.
Снова всё повторялось. Не в силах совладать с собой Кошон снова поднял на ведьму руку. Ничего, не привыкать... Он не раз ещё даст ей пощёчину и стукнет своей клюкой.
Эрида упала, неловко подогнув под себя ногу и поморщившись от боли. Что ж, хоть Пьер и превосходил её в росте, он всё же не мог с достаточной силой отбросить девушку, и падение не могло причинить много вреда. Только вот горько очень было. Не за себя, за него: епископ ведь был совершенно слеп. Ведьма не жалела его. Жалость - это последнее, что ей хотелось бы испытывать к кому бы то ни было. Если она начинала жалеть человека, он умирал для неё.
Святой отец и так был слишком стар, чтобы ускорять его гибель.
"Я не зря накладывала на него руки. Я не отпущу его теперь, пока не пойму, почему он так несчастен."
Что было в епископе и почему это так интриговало Эриду? Это она тоже хотела выяснить. по-детски интересно было заглянуть внутрь него... Как прошедшей ночью, когда в этих мутных, подёрнутых старческой пеленой глазах девушка увидела ребёнка. Но что-то конкретное думать она боялась пока. Пока он так старательно прятал от неё это дитя. Что было в его детстве? Почему он не отпустил свою юность? Или же отпустил? Нет, нет. Не думать об этом.
- Всё я представляю...- тихо заворчала ведьма, не глядя на епископа,- Хуже, чем вы уже пообещали, не будет. Уходите, я прошу вас, если вам нечего сказать. Вы просили меня сказать всё честно, теперь вам не нравится правда?
Эрида горестно покачала головой и махнула рукой. Сегодня было бесполезно вообще хоть что-то делать, спрашивать, говорить. Старый дурак он и есть старый дурак, что бы там не почудилось в кому в его глазах.
Кое-как справляясь с болью в бедре, девчонка отползла к каменной кровати и, подтянувшись руками, села на неё.
Разговор себя исчерпал.
|
