День нулевой. О превратностях судьбы и грядущих свершениях.
[Первая же запись сделана карандашом, почерк то и дело ходит из стороны в сторону, будто писали в движении, между страниц вложен лист зернистой бумаги - письмо Исидора Бураха.]
Беря в руки карандаш (поскольку перо и чернила в моём положении доставать неразумно), я думал о том, что самое трудное - начать дневник.
Так вот, самое трудное - это начать. Так в любом деле, как я имел сомнительное удовольствие заметить не столь давно. Даже сейчас, пока я в пути, я ещё совершенно не представляю, что стану делать, с какой стороны подступлюсь. Вчерашнее письмо коллеги Исидора взбудоражило меня и вселило смутное воодушевление. Но я должен умолкнуть и не делать заочных выводов: увиденное может разочаровать, и все заключения я стану делать, получая достоверные сведения.
Не скрою однако (от кого тут что скрывать, в самом деле? Забавный оборот речи), что моя начинающая казаться опрометчивой поездка действительно в некоторой степени - подарок Фортуны, и куда в большей - оружие последнего шанса. Никому не известно, сколько я возлагаю надежд на эту поездку и насколько хочу встретить нечто, что способно будет вернуть нам хоть что-то из того, что мы уже потеряли. И теперь, если всё то, что я успел нафантазировать, хоть на малую толику окажется правдой...
Сейчас это важно как никогда: мы ещё не оправились от разгрома лаборатории разъярённой толпой после той пренеприятнейшей истории с эксгумацией. Подумать только, кроме неё у нас ничего и не было, и в данный момент мы лишены даже какого бы то ни было штаба. Не считать же таковым мою квартиру, верно?
Я не спал всю сегодняшнюю ночь, думая об этом. По правде сказать, я бы не уснул, даже пожелав этого от всей души: мысли, заполняющие голову, сильнее меня, как и тревожное липкое чувство, преследующее меня с тех самых пор, как я решил пуститься в дорогу. О своём намерении ехать, так естественно родившемся в тот же миг, когда я дочитал последнюю строку в письме Бураха, я сообщил лишь Пильману, который после недолгих раздумий и вручил мне этот дневник, хотя, по его словам, они собирались подарить мне его в чуть более торжественной обстановке. И теперь я начинаю понимать, что следовало бы оповестить своих об отъезде, ибо он становится слишком похож на побег, особенно в свете грядущего обыска, коим пригрозили Власти, разгневанные последним скандалом и уверенные, что найдут в моём жилище нечто подтверждающее их страхи. Остаётся надеяться на то, что Пильман разъяснит всё нашим доступно и доходчиво. Он, конечно, дурак, но дурак, обязанный мне жизнью. Наивно полагаться на его благоразумие, куда как легче - на его самоотверженность.
В поезде вторые сутки. Пейзаж за окном сменился на хрестоматийный такой степной, душно пахнет травами, и вот мне уже говорят, что с часу на час прибудем на станцию. Скоро, уже очень скоро предстоит перейти от риторики к практическим действиям, и время умолкнуть. Волнение постепенно нарастает во мне, и тем спокойнее я должен быть. Впрочем, вернёмся к истокам.
Самое трудное - это начать.

Отредактировано Бакалавр (2014-11-28 22:59:43)

День второй. Memento Mori.

К религиозным традициям я всегда относился лояльно и снисходительно. Каждый сам выбирает в конце концов, чем забивать себе голову и на что тратить своё время и душевные ресурсы. Если хотят красить яйца - пожалуйста, прыгать через костёр и стучать в бубен - на здоровье. Это безобидные и даже забавные ритуалы, придающие колорита той или иной конфессии и позволяющие, чёрт возьми, отличить одну от другой. Что ещё? Соблюдать пост даже иногда бывает полезно в целях очищения организма...
Хотя на самом деле иной раз ревностно оберегаемые обряды просто мешают жить и доводят сами себя до абсурда. Вот как сейчас: чей-то религиозный обычай затормозил всё расследование и заставил замереть в недоумении целому городу. Суть его, казалось бы, проста: умерший внезапно (и, как правило, трагически) должен быть на сутки предоставлен самому себе. Его нельзя трогать, перемещать и осматривать. Возвышенно и благородно, я не спорю. Но любой здравомыслящий, пусть даже ни рожна не смыслящий в медицине человек, должен понимать, насколько преступно иногда промедление! Особенно сейчас, когда тела, которых я, к слову сказать, даже увидеть не удостоился чести, только-только остывают и преступник, быть может, не успел ещё скрыться.
Мне запомнился из студенческой практики один весьма показательный случай. Я ездил тогда в качестве наблюдателя и мальчика на побегушках с каретой скорой помощи, и однажды вызвали нас сразу на труп: в подвале своего дома повесился мужчина. Не то чтобы я к тому времени ещё не перестал нервничать при виде трупов, поймите меня правильно... Зрелище и впрямь оказалось не для слабонервных. Самоубийца был жителем многоквартирного дома, и в подвале закономерно размещались отопительные трубы. Уже пахнет жареным, да? Увы, пахло в подвале в ту ночь варёным. Когда мужчина, затянув петлю, прыгнул со стула, его шейные позвонки переломило мгновенно, и он ничего не почувствовал, но его безжизненное тело повисло прижатым к трубе с горячей водой. За без малого четырнадцать часов, прошедших с момента гибели, труба буквально вварилась в плоть мертвеца. Иной раз бывает, что сильное дерево, встретив на траектории своего роста препятствие, обволакивает его собой, и это самое препятствие оказывается намертво в нём заключено. Мы вот наблюдали нечто похожее. Примерно половина тела покойника была так кошмарно деформирована, что впоследствии родственники решили его кремировать, дабы не класть изуродованного, потерявшего человеческий облик несчастного даже в закрытый гроб. Надо ли мне говорить о сползшей коже, вылезших наружу внутренностях и просто невыносимой вони? страшно представить, какие б процессы только начались там, побудь висельник в петле ещё немного.
Боюсь, не имей я в этом деле прямого интереса к собственно трупу, ноги моей здесь бы уже не было.
Не решусь говорить, как здесь дело обстоит с культурой погребения, но кладбище выглядит вроде бы относительно прилично. Не знаю, впрочем: не приглядывался. Отпевают вряд ли: религия здесь, видимо, местная. Что же до вскрытий...
Мой друг и старший товарищ Миша Б. когда-то работал в уездной больнице, так вернулся раньше срока. И не потому, что трудно в одиночку, не потому, что условия кошмарные. Страшно сказать: местные жители довели. Даже не в такой глубинке, как эта, народ оказался настолько дик и необразован, что ревел в голос, стоило коллеге упомянуть, что необходима операция. Вечно просили "дохтура" каких-нибудь капелек выписать, никогда не позволяли резать. Ну и помирали пачками, а Миша оказывался в итоге виноват. И не приведи Гиппократ кому-нибудь скончаться на операционном столе! Сразу только и шуму: дохтур зарезал. Странно, как его там на вилы ещё не подняли...
Я всё время смеялся вместе со всеми над Мишиными рассказами, а вот теперь до меня начинает потихоньку доходить, почему у него всегда были такие грустные глаза, когда байки травил. Потому что всё это горькая правда! Вот и мне теперь не позволяют близко подойти к покойнику-Симону. Не всем, говорят, дано резать мертвецов. Одно мне непонятно: кому, как не мне? Может, смущает моя учёная степень? Но право, я ведь не первый день как с институтской скамьи, и связанные со смертью дела - моя специализация. Интересно, что думает по этому поводу Стах Рубин, человек в высшей степни здравомыслящий, но практикующий самые традиционные методы...

Отредактировано Бакалавр (2014-11-28 23:00:27)