- Иногда мне кажется, что лучше бы ее не было... – прошептал Петр, запустив пальцы в свои спутанные грязные патлы. Сильно сжал их, словно это могло помочь ему избавиться от этих порочных для памяти Нины мыслей. – Словно это все неправильно... словно, если бы ее не было, все было бы иначе. Эта Башня – мои обломанные крылья, - вдруг произнес Петр, низко склонив голову, так, что волосы полностью скрыли его припухшее от постоянного пьянства лицо.
Андрей был у Марии... так значит, она уже видела того его давнего знакомого... как его... Даниила, точно. Он же вроде пошел смотреть на Многогранник? Зачем ему понадобилась Ева?
- Я не знаю... он... он не приходит и все. Я не знаю, - головы не поднимает, вытирает лицо ладонью. Во всех его движениях виднеется волнение. «Симон умер из-за Башни, она строилась для него. Значит скоро придет очередь и создателей... Да... придет какой-нибудь страшный демон и убьет так же, как убили Симона...» Руки дрожат, это даже не дрожь, это настоящие судороги, которые невозможно остановить.
И снова разболелась голова, и снова она гудит, а взгляд мутнеет. Тошнотворная зелень в глазах, которую Петр постепенно начинал ненавидеть всем сердцем. Невыносимо... тяжело... гнусно...

Холодные руки Марии (видимо, на улице было прохладно, а девушка еще не успела согреться) были словно бальзам на душу. Тонкие пальцы холодили кожу на лице, и это было, по меньшей мере, приятно. Мария не была столь же сильной, как и Нина, нет. Однако она обладала огромной силой, которая могла хоть на мгновение привести Петра в чувство.
- Меня это не коснется? Башня... она же должна сохранить... – шепчет Петр, поднимая на девушку полные страха глаза. Так тихо и так жалобно испускает вздох и опускает руки, едва оторвав их от своей головы.
Руки Марии действительно дарили покой и мир в душе. Архитектор закрыл глаза, представляя, что на ее месте сейчас стоит Нина. Выходило очень неплохо, Мария легко преобразовывалась в Алую Хозяйку, особенно в затуманенном твирином рассудке Петра.
- Нина все видит? – открывает глаза и смотрит на нее, вот так, снизу вверх. Поднимается на ноги, но держит запястья Марии так, чтобы та не могла отстранить свои руки. "Она же не допустит..."
- Нет... тогда Башня не виновата. Виноваты дети, которые пошли против ее природы и заселили ее. Башня принадлежит Дикой Нине, они не должны были приходить туда. Они не должны были трогать ее усыпальницу!

- Не радостный? А чему радоваться? Радоваться бесконечному прозябанию на этой земле? Быть счастливым оттого, что светило покинула этот мир, и теперь он погряз во тьме? Скоро взойдет новое солнце, но сейчас мы все погрязли в этой страшной мгле. Башня... это светило, но не солнце ведь. Луна, если угодно. А дети – это кратеры. Они дырявят наш Многогранник, да? – Петр нащупал в кармане небольшую склянку до боли знакомой формы с плещущейся в ней жидкостью. Выудив из-за складок твирин (а что еще это могло быть?), архитектор смерил взглядом бутылку и через силу сумел отказаться от того, чтобы вылакать ее сейчас. – Я жду не дождусь, когда ты взойдешь, как Солнце. Тогда жизнь станет лучше, потому снова город озарит сияние Нины...  – последние слова он произнес трепетным шепотом, снова опуская задумчивый взгляд на статую в коридоре.
"А ведь правда... когда Мария проснется, и дышать станет гораздо легче... она наполнит город своей силой, и он снова воспрянет".
- А Симон умер просто так... его время пришло, он же вроде старик был, а? Я его никогда не видел, но слышал, ему аж сто пятьдесят три года стукнуло бы нынче... Это же очень много? – вопросительно взглянув на девушку, Петр снова присел на край стола и поставил на деревянную поверхность нетронутую бутылку твирина. Ох, как же тяжело было отказаться от этого пряного дурмана...
- Мария... если Многогранник станет принадлежать детям... могу ли я рассчитывать на то, чтобы строить здесь еще что-нибудь... ну, если соберусь? – вообще, этот вопрос волновал Петра сейчас больше всего. Симон погиб, с Виктором отношения не складывались, а Георги... ему было не до архитекторов. Единственный, кто мог помочь, была Мария...

Петр нервно хмыкнул и поглядел на свои ладони. Ну что сказать, потрескавшаяся, будто у старца, кожа выглядела более чем плачевно. Пальцы дрожали скорее по инерции, нежели от охватившего несколько мгновений назад ужаса. Петр едва сдерживал рвущийся наружу смех, иногда кашлял, чтобы заглушить смешки. Это все нервное потрясение, не более того.
- Но тогда надо сделать так, чтобы они ушли? Или же нет... нет, Мария, нет. Дети питают его. Башня без детей, что без Города, - Петр расхаживает из угла в угол, будто на него снизошло озарение. - Я совсем запутался...
На мгновение Петр останавливается, обводит взглядом студию, но взор его ничего не цепляет. Архитектор протер глаза и присел на край чугунной ванны и опустил голову. "Андрей должен скоро вернуться... Ну не мог он забыть, что обещал вернуться..." Ага, помнится, несколько лет назад он тоже кое-что обещал, да забыл - в результате Петра чуть не расстреляли.
- Но все равно... просто его время пришло, в этом нет ведь никакого божественного знака? - Стаматин не поднимает головы, а продолжает рассматривать свои ладони, будто в них найдется ответ на все вопросы, его интересующие. Разумеется, ответа не следовало. А вообще... Петр не хотел больше обсуждать эту неприятную тему. Смерть Симона... эта новость пугала, от нее становилось холодно на душе. Нет, продолжать не было смысла.

Сквозняк заставил входную дверь захлопнуться с такой силой, что затряслись стекла в окнах. Петр вздрогнул, но головы не поднял, продолжал смотреть в пол, тихо постукивая пальцами по краю чугунной ванны.
Симон не покинул этот мир, вероятно, Каины теперь поместят его Дух во Внутренний Покой. Нет, Петр был бы против, но ведь его никто не спрашивал. Внутренним покоем для Симона должна была стать Холодная Башня, но придется тогда принести невероятную жертву... Словно не веря своим собственным мыслям, Петр озирается. Комната будто стала меньше после визита Марии, словно дышать было больше нечем.
Смерть Симона была сигналом к началу главного действия. Значит, все, что вело к этому событию, было лишь прелюдией? Вероятно, так оно и было.
- Что ты боишься, как черт ладана, Петр? Все помираем. Все так будем, - протерев глаза, Стаматин поднимается на ноги. Подходит к наполовину заколоченному окну (в Студии всегда горел только искусственный свет – в художественных целях) и выглядывает. К счастью, ни дождя, ни ветра... сквозняки часто мешали архитектору в одиночестве посидеть в компании с бутылкой, заставляя его вздрагивать при каждом шорохе. Петр любил разговаривать со склянками. В самом деле, они были увлекательными собеседниками. Правда, Стаматин все больше прислушивался к речам, нежели говорил сам. Зеленый змий был мудр. Кстати, о твирине...
Бутылка что стояла на столе, привлекла внимание Петра, тот обхватил рукой горлышко и откупорил сосуд. За последние пять лет архитектор наловчился открывать твириновые настои одним движением. Терпкий аромат степных трав буквально ударил по разуму. От одного запаха можно было сойти с ума.
Но к дому приближается Трагический Актер. Стук в дверь заставил Петра оторваться от созерцания жидкости в бутылке и обратить внимание на лестничный пролет. Трагик передал письмо.

Уважаемый архитектор,
если будете в состоянии найдёте свободное время - прошу до наступления вечера заглянуть в городской Театр. Есть одно относительно несложное дело по вашей части.
Почтительнейше,
М.Б., импресарио Масок
Искренне пораженный приглашением, Петр хлебнул твирина и решил наведаться в Узлы. Разумеется, только спустя два часа после того, как Трагик покинул студию.

Направление: Театр Масок

Отредактировано Петр Стаматин (2011-09-26 17:01:41)

Почему-то Петр решил отправиться домой окольными путями: обогнув сзади Театр на Шнурочной площади, он спустился по лестнице в квартал Седло и обошел со всех сторон магазин, не понимая, куда делся проход на мост. Однако, уже потом, он понял, что за оградой вовсе не Жилка, а самая настоящая Глотка! Вот это да! Петр был в ступоре. Во-первых, он искренне не мог понять, как так Горны оказались внезапно в Земле, ну а второй вопрос, который ввел его в состояние глубокой задумчивости, был "какого черта?" Петр хлопнул себя по щеке – его осенило! Господи, да он же не туда повернул. И, как бы вы думали, свалил это на темноту.
Идем дальше. Поворот направо – Управа. Местная тюрьма. Если бы Сабуров был чуть порасторопнее, давно бы братья архитекторы здесь гнили... Налево – и взгляд упирается в Лестницу в небо. Здесь всегда становится отчего-то жарко...
А вот и Жилка! Хвала небесам...!
По спине Петра побежали мурашки... будто в голове зазвучала тревожная музыка. Петр медленно оборачивается. Где-то в тридцати метрах от него стоит головорез. Сердце ушло в пятки и застучало так сильно, что ноги сами понесли его домой, в Студию.
Стаматин буквально влетел в двери, захлопнул их за собой и рухнул прямо на проходе, ибо не сумел удержать себя на ногах. Что-то невнятно бормоча, Петр поднимается и утирает рукавом разбитый нос. Крови не много, но синяк останется.
- Вот-те раз... – промямлил он, бросая удивленный взгляд на лестницу. Черт, а подниматься-то как? Об этом архитектор как-то не подумал. Хотя, он все-таки кое-как дополз до третьего этажа. Темно как в преисподней. Петр выпрямился и сделал несколько шагов, спотыкнулся, рухнул. Грохот стоял страшный. – Ох ты ж...

Чья-то рука внезапно схватила Петра за воротник и подняла с нагретого места. Стаматин не сопротивлялся, ибо знал, что бесполезно. Он ведь понимал, чья это была рука. Братская. Крепкая. Могла и подзатыльник отвесить. Петр висел в руке Андрея, как котенок. Впрочем, с братской помощью архитектор добрался до пункта назначения гораздо быстрее, чем планировал.
- Здравствуй, брат... – просипел он в ответ, когда Андрей его поприветствовал. И с удовольствием принял дрожащими руками бутылку твирина. Господи, живительный нектар! Стаматин буквально присосался к бутылке и только после того, как на дне перестала плескаться жидкость. – Ну это... брат, понимаешь... письмо там... и все такое... ну ты знаешь... Я там рисовал! Брат, там мне дали кисть и краски! Я рисовал афишу и портрет! – глаза внезапно вспыхнули, загорелись обычным творческим безумием. Архитектор – а сегодня еще и художник – выглядел одновременно и печальным, и счастливым. Первое – состояние для Петра перманентное, следствие нескончаемого алкоголизма. Второе – гость более редкий...
Пальцы Петра сомкнулись на руках брата. Он слегка тряс их, сам того не желая, смотрел в глаза. Но вдруг отстранился и зашагал по комнате, словно сумасшедший. Он хватается за голову и внезапно останавливается.
- Брат... – простонал он, поднимая взгляд на Андрея. – Что происходит? Почему умер Симон? Почему умерла Нина? Сегодня приходила Мария, она... она думает, что это нас не коснется. Это же не кара за Многогранник?
Петр, как всегда, удачно выбирал тему для разговора. Всегда любое общение сводилось к обсуждению Башни. Скажем так, это был его пунктик, архитектор сам не знал, как относился к своему творению. Одно было ясно точно, Стаматин верил в то, что больше ничего подобного не воздвигнет.

Петр хотел было начать сопротивляться, хотя это было более чем бесполезно, но сильная рука Андрея буквально заставила его сесть на старый деревянный стул. Тот опасно скрипнул, но не развалился, как его собрат несколько часов назад, когда явилась к нему Мария. Младший уже начал возражать, но Андрей молча покинул комнату.
Стаматин думал, что брат устал от него и просто-напросто ушел. Ушел к себе в кабак, к своим подругам да собутыльникам. А Петр один. Накатило страшное одиночество. Сейчас нужен был кто-то рядом, ибо именно ночью лучше всего думалось и рассуждалось. Ибо именно ночью, тоска заставляла его падать с лестниц.
Петр оглядел свой письменный стол в поисках очередной бутылки. Но все предательски пусты. Одиноко... Младший Стаматин кусает губу, смотрит куда-то в пустоту...
И вдруг как из ведра ему в лицо брызжет ледяная вода. Архитектор зажмуривается и открывает рот, чтобы сделать глубокий вдох. От неожиданности перехватило дыхание. Он вытирает рукавом с лица воду и размазывает по лицу кровь, которая все еще продолжала идти из носа, и засохшие на лице мазки красок.
Открывает глаза и видит перед собой брата. Хочется схватить его за воротник и держать. Просто, чтобы не ушел в свой грязный кабак. Но Стаматин не двигается с места и протирает глаза, тяжело дыша.
- Да... очень много... так много людей... даже маленькая Виктория заходила, - Петр бросает взгляд на портрет будущей Светлой Хозяйки, нарисованный карандашом на стене. – Я очень устал, да? Принеси... принеси выпить. Одну, нет, две бутылки, - Петр вновь затих, рассматривая деревянный пол под ногами. – А тот... Даниил? Он что, уехал?

"Помимо брата есть ещё более прекрасная вещь. Чертов кабак", - хотелось сказать ему это в лицо, ибо обида была еще сильнее одиночества, которое и было её причиной. Петр поднял тяжелый взгляд на Андрея и нахмурился.
- Нет, брат, не хочу... дома же лучше... дома тихо. Дома Нина... – пробормотал архитектор, впериваясь пустым взглядом в лоб брату. Потрогал свою переносицу, поморщился недовольно и почесал затылок, убирая спутанные волосы назад. Петру было бы неплохо принять ванну, да только сам это он едва ли осознает.
Петр держится рукой за край стола и медленно раскачивается на стуле, глядя куда-то в пустоту. Взгляд остановился на чертеже Многогранника. Не замечая брата, Стаматин приближается к нему и проводит пальцами по контуру, хмурится, словно в голову его закрадываются какие-то сомнения.
- Брат? – окликнул Андрея младший, не оборачиваясь. – Скажи, а как там Ева? Ты же к ней сегодня ходил, да? Ты показал Даниилу Башню? Она ему понравилась?
Петр снова чешет затылок, и поворачивается к Андрею лицом. Садится прямо на пол, поджимая колени под себя.

- Да... Даниил знает, что это... он понимает, что это великое... что это величайшее... – бормочет Петр, прикрывая глаза и откидывая голову назад. Глазные яблоки под веками быстро, словно в панике, двигаются. А пальцы дрожат, они нервно перебирают край плаща, сжимают в ладонях. – Андрей... это тот, с кем я тогда... подрывал здание медицинского университета?
Воспоминание всплыло в сознании внезапно. Трамвайные пути... небольшой жилой дом... пожилая больная женщина на диване... тесная кухня... щуплый ботаник, возящийся с какими-то препаратами... отвратительные колонны... решетка... взрыв... кровь...
Руки сковали судороги. Петр дрожит и кусает губы.
- Что? – поднял голову и открыл глаза Стаматин. – Ты о чем, брат...? – он словно проснулся от глубокого сна и стал озираться вокруг. Где он? Где столичный парк, который только что ясно стоял в сознании? Где лавочка, на которой сидели они с Даниилом, пугая проходящую мимо студентку?
- Брат, - многозначительно протянул архитектор и потянулся рукой за бутылкой, которую только что поднял с пола Андрей. С пола он не дотягивался до него, Стаматины все-таки отличались высоким ростом, а, сидя на полу, сильно не вытянешься.

- Это было давно? – Петр смотрит на Андрея снизу вверх, а руки в его ладонях перестают дрожать. Надежные руки у брата, им можно довериться целиком и полностью. Только полагаться на него не стоит, они ведь давно уже не такие близкие братья, чтобы их можно было назвать настоящими близнецами. Всего лишь похожи, как две капли воды, но внутри они были совершенно разными. Абсолютно. И отдалились друг от друга. Андрей не понимал брата. Ему всегда были дороже эти потаскухи в кабаке!
Младший брат невольно больно сжал руку Андрея. Нет, разумеется, для Андрея это было лишь легкое рукопожатие, но Петр вкладывал в этот жест всю свою силу, которой осталось очень мало.
Андрей тем временем смахнул со стола несколько пустых бутылок, некоторые из них разбились, стоило коснуться пола, другие укатились куда-то к плинтусам. Андрей выудил со стола чертеж. Вернее, чертеж был на другой стороне ватмана... Петра перекосило. Его проект, который он  никак не мог закончить!
Стаматин вскочил и буквально вырвал из-под брата ватман.
- Ты с ума сошел! Ты...! Ты...! – он даже не знал, что сказать, как выразить свое возмущение. Лишь сворачивал с любовью в трубочку зеркальный город-призрак, о котором мечтал уже давно. Архитектор засовывает чертежи в старый пыльный тубус и прижимает его к себе, словно собираясь спрятать его внутри себя. – Это же... это... дурак! – наконец, вынес свой вердикт Петр, аж дрожа от злости.
Как только мог брат не заметить его творения! Вот так всегда! Чертов эгоист!
Петра буквально сковали судороги, ноздри раздувались, словно он был готов сейчас прямо вцепиться брату в глотку. Это все, естественно, было лишь продолжительным помутнением рассудка.

Отредактировано Петр Стаматин (2011-10-21 20:25:02)

Андрей возвышается над ним, над сутулым и совсем нелепым Петром, который вздрагивает от каждого его шага. Нет, конечно, он не ударит брата. Во-первых, он получит сдачи раза в три сильнее, а во-вторых, просто из страха не станет его и пальцем трогать.
Петр действительно испугался. Он в ужасе смотрел на своего брата, он схватился пальцами за его плечи, пытаясь отпихнуть Андрея от себя. Во-первых, было больно. Во-вторых, слова старшего действовали не как отрезвляющее, а, напротив, заставили его еще больше ослабеть духовно. Он отводит взгляд в сторону, отворачивается, пытается отстраниться.
- Брат... – едва слышно шепчет Стаматин, ноги подкашиваются, руками он сжимает черный чехол для чертежей, костяшки белеют от напряжения. – Брат... не говори... зачем ты так говоришь...? – выронил тубус и закрыл ладонями уши. В этот момент Андрей его отпускает, даже отталкивает, отчего Петр не может устоять на ногах и приземляется на пыльный пол.
Смотрит на него снизу вверх. "Только не трогай меня... не трожь меня... не тронь..." Петр сжал пальцами собственные волосы и отполз в угол комнаты, поближе к Нине. Что-то невнятно бормочет, смотрит в пол, не поднимает тяжелого мутного взгляда на брата.
Петр попытался встать на ноги, но покачнулся и снова упал на пол на колени. И без того протертые брюки немного разорвались на коленях. Стаматин, стоя на четвереньках, водил рукой по полу, словно бы что-то искал.
- Мои чертежи... – прошептал он, подползая к тубусу на коленях. Несколько раз он распластался на полу, но пункт назначения был достигнут с горем пополам.

У Стаматина дрожат плечи, он сидит спиной к брату и боится даже повернуться, лишь смотрит в пол и что-то бормочет. Все как всегда. Старая песня:
- Ты меня не понимаешь... меня никто не понимает, мое искусство никому не нужно, я бездарность, это все ты во всем виноват...
Ну и дальше в том же духе.
Андрей ушел, тогда только Петр поднялся на ноги и бросил ему вслед чехол с чертежами. С невероятной обидой он смотрел ему в спину, потом снова опустился на пол, на небольшой круглый ковер в углу комнаты, вытирая лицо от крови и красок белым простыней, которая прикрывала собой недоделанную женское изваяние.
Тем временем, Петр одним глазом наблюдал за тем, как его старший брат таскает воду. Абсолютно никакого внимания он не обращает на сидящего на полу близнеца, который так и испепеляет того взглядом.
Как же не хватало сейчас твирина. Чтобы забыться и не вспоминать о существовании Андрея. Просто напиться до беспамятства.
- Брат... – таки однажды прошептал он, пытаясь обратить на себя его внимание. Тщетно. Пока старший из братьев носил ведра, он ни разу не взглянул на Петра. Но зато потом приблизился, снял с Петра плащ, в котором было гораздо теплее и уютнее, и что-то сказал. Петр непонимающе смотрит на брата:
- Что?

Пока Андрей расстегивал пуговицы на рубашке Петра, тот стоял смирно и совершенно пустым взглядом наблюдал за его действиями. Смирился, да? Да, старшему из близнецов перечить было мало того,  что бесполезно, но и еще опасно для жизни и здоровья. Так что он спокойно позволил снять с себя рубашку и подвести к ванне. По дороге Петр споткнулся о жестяное ведро, то с грохотом отлетело к стене. Все как обычно.
- Брюки? – у архитектора имелась раздражающая привычка все переспрашивать. Не то чтобы он не слышал вопроса, но для уверенности почти всегда задавал ответный вопрос. Поднял взгляд на Андрея, изогнул бровь, мол, так ли это необходимо?
Красноречивый взгляд брата дал понять, что необходимость крайняя. Петр расстегнул на брюках кожаный ремень, и стал стягивать их с себя. Пока спускал штаны, покачнулся и со всей дури плюхнулся в ванну. Разумеется, половина набранной воды выплеснулась на пол. Скорее всего, деревянный пол вскоре начнет интенсивно гнить.
- Ох... – простонал Петр, держась за ушибленное плечо. Он поднял на Андрея крайне недовольный взгляд и попытался вылезти. Не получилось вообще.
- Да черт возьми... пришло же тебе в твою дурью башку, - буркнул Петр, хватаясь рукой за локоть брата. Но все равно не выходит у него вылезти. Во-первых, он запутался в мокрых брюках. Во-вторых, не совсем трезвое состояние делало свое дело, и младший брат не мог даже равновесие сохранить.

Осознав, что участи не избежать, Петр затих и успокоился. Бунта он не поднимал, и слава богу. Стаматин не выглядел шибко довольным, но иного выхода не было, приходилось терпеть. Петр водил пальцем по воде, в задумчивости рассматривая небольшие волны. Не то что бы ему было интересно, но ничего другого архитектор не придумал.
- Выпить хочется... когда ты принесешь твирин? – Петр поднял голову, тут перед его лицом возник кусок мыла. Петр взял его и стал намыливать волосы. Пены много не было, но мыльная вода все время норовила попасть ему в глаза. Младший брат морщился и фыркал, вытирая воду с лица, пару раз окунулся в мутную воду с головой. Разумеется, не обошлось без того, чтобы не уронить обмылок в ванную. Кое-как отыскав его на дне, Петр продолжает намыливать теперь уже все тело.
Однако, в конце концов, ему это надоедает, и он просто располагается в ванной, положив руки на бортики. Действительно, стало как-то приятнее. Даже извечная головная боль отступала перед легким блаженством. Банный день обещал увенчаться успехом.
- А разве Даниил пьет? – вдруг с беспокойством спросил Стаматин, поворачивая голову в сторону своего брата. – Он еще в студенческие годы отмахивался от выпивки... хотя нет... он, вроде, пил больше нашего, нет? – в голосе звучит сомнение, а на лице написано движение мысли в его пропитой голове. Помнится, это Петр в юные годы был трезвенником, не понимал всей красы полета сознания в сопредельные сферы...
Твирин помогал отвлечься от дурных мыслей, идеи возникали безумные, но настолько гениальные, что порою Петр сам наутро не мог понять, что же он такое воплотил на бумаге. Такое происходило довольно часто, но в последнее время все реже – бумаги же катастрофически не хватало. Вот и сейчас из всех поверхностей, где можно было творить, были стены и пол, да обратная сторона его чертежа. Но если Андрей не понимал, то Петр прекрасно знал, насколько гениальный проект он готовил последние года два...

Если заглянуть глубоко в прошлое и вспомнить свое детство, Петр мог гордо сказать, что жил лучше всех. Во-первых, у него был брат, а все его сверстники все время ему завидовали по этому поводу. Ребенку свойственно желать быть не единственным чадом в семье, а вот Петру несказанно повезло иметь близнеца – точную его копию. Вернее, ему повезло быть чьей-то точной копией. Во-вторых, этот брат уделял младшему очень много времени, они играли вместе, ходили в школу. Но стоило старшему повзрослеть (притом гораздо раньше, чем Петру), как Петр тут же потерял своего братца. Зато когда они были маленькими, они часто устраивали в доме "день Нептуна", когда поливали из ведер водой все вокруг. В том числе и друг друга.
Хорошее было время.
Весь намыленный, мокрый и крайне недовольный, Стаматин нахмурился. Ему очень хотелось выпить, а нечего. Брат собирался сначала привести архитектора в божеский вид, и только потом принести ему на блюдечке с голубой каемочкой твирину.
Удивительно, как настойка меняет человека. Вот даже внешне! У Стаматиных с самого начала жизненного пути глаза были карие, да позеленели от обильных возлияний. Удивительное рядом.
Петру порядком надоело отмокать в уже остывшей воде, он перевесился через бортик и потянулся за своей одеждой. Сразу появилось чувство равновесия, координация. Стоило окунуться с головой в ванную, как прошла и головная боль, и мысли встали на место.
Кое-как Стаматин выполз из ванны и стал натягивать на себя брюки и рубашку.
- Это... брат... старичка-то помянуть надо, - пожал плечами Петр, опускаясь на стул возле письменного стола. – А то как-то... ну, не по-людски все это... надо за упокой выпить, что ли.
Петр собрал мокрые волосы в хвост: в них навязчиво капала вода. Краем простыни он протер лицо и снова обратил свой взгляд на брата.
- Это... ну как бы тебя объяснить... – Петр внезапно вскакивает со стула и буквально вырывает у Андрея чертежи, быстро раскатывая их на столе. – Можно будет возвести призрачный город. Понимаешь? Он будет построен по принципу зеркальных призм. Свет, преломляясь, будет отражаться от поверхности здания до бесконечности. И будет преломляться так, что зданий не будет. Но они есть. Ты понимаешь? – Стаматин объяснял сумбурно, но очень старался.

- Хочу выпить... в горле пересохло... – Петр поморщился и сглотнул, действительно, во рту было сухо словно в пустыне. Неприятный привкус мыла, его нужно было срочно запить чем-то более вкусным и родным. Твирин для этого случая был бы как нельзя кстати. – Ты обещал принести пару бутылок... – напомнил архитектор, разглядывая деревянный пол мастерской. – Помянем же Симона... хороший старик был, наверное... иначе чего о нем все так горюют? Да, брат?
Петр поднимает голову и упирается взглядом в Андрея Стаматина, грозу всех местных бандитских шаек, искусителя и сердцееда. Петр ему откровенно завидовал, впрочем, зависть не была такой сильной: до определенного момента ему будет принадлежать Многогранник, это самое важное. Это напоминание о Нине.
«Нет, ничего он не понимает,» - нахмурился Петр, глядя в лицо своему брату. Андрей внимательно разглядывал чертежи, но ни слова он не понял из того, что младший брат ему сказал. Ни единого слова. А может, он вообще не слушал? Петр присел на край стола, не сводя взгляда с брата. Почему-то стало неприятно и холодно от задумчивого вида Андрея.
- Что ты там смотришь? – после неловкого молчания выдавил из себя Стаматин, приподнимаясь. Обойдя брата стороной, он заглянул ему через плечо. Напряженно глянул на свои чертежи и ловко забрал их у Андрея, заботливо складывая в тубус. – Они еще не закончены... и не красивы... надо редактировать, рисовать... еще не совершенно.

Петр неожиданно отбросил чехол с чертежами от себя куда-то в темнеющий угол комнаты, при этом выражение лица у него было такое, словно он притронулся к чему-то мерзкому и гадкому. Сразу захотелось вытереть обо что-то руки, но Петр это желание всерьез не воспринял. Он оглянулся на брата, но того уже и след простыл.
- Снова галлюцинация? – прошептал он, сунув указательный пальцев рот. И без того обгрызанные пальцы теперь еще и кровить стали, когда Стаматин надкусил кожу возле ногтя. Петр озирался в поисках чего-то, что могло подтвердить, что Андрей был здесь. Ну, разумеется, ванная. Но ведь воды натаскать мог и Петр? А уж в воду упасть – так запросто.
Значит, твириновый змий опять истязал хрупкое сознание художника, которое состояло из маленьких острых осколков, что, если разлетятся вновь, испещрят страшными ранами уже погибающее тело.
Ничего, где-то еще осталась бутылка... да, где-то оставалось, на дне плескалось, совсем чуть-чуть.
- Но ведь это гораздо лучше, чем ничего, правда? – спросил сам у себя Стаматин, буквально наваливаясь на небольшую тумбу справа, сбрасывая с нее все, что только можно. Дикий грохот стоял на третьем этаже студии стаматинской, словно архитектор проводил испытания какого-то взрывчатого вещества.
«Где же твирин? Надо немного... чуть-чуть совсем...» - Петр развернулся и, грызя ногти на пальцах, поспешил к столу, свалился на пол, застонал...
- Во что ты себя превратил, Стаматин, - с упреком прохрипел Петр, рыская рукой по столу, сбрасывая с него пустые бутылки, они, соприкасаясь с полом, издавали такой раздражающий звон, что архитектор невольно морщился, заслышав этот звук. – Где же... – прошептал Петр, вытирая взмокшее от напряжения лицо.
Он не поднимался с пола, продолжал руками обследовать стол, но после полез прямо под него.
- Что? – от неожиданности Петр поднял голову и ударился затылком об угол. Крепко выругался. – Андрей? Ты что, здесь? Опять? Я же не пил еще... или пил?... Как нет твирина? Совсем? Куда же он делся... было так много... помню же... еще утром стояло здесь на столе три бутылки... нет, мы пойдем в кабак... пойдем обязательно... мне нужно выпить... у меня болит голова –нужно выпить... много выпить...

Отредактировано Петр Стаматин (2011-10-29 21:00:51)

Эффект некой трезвости после принятой ванны оказался достаточно сильным, но к сожалению не долгим. Очень скоро братья придут в кабак, Пётр снова напьется до беспамятства, а с ним и Андрей за компанию. Последний злоупотреблял твирином несколько реже, чем младший брат, но в состояние относительной трезвости приходил не скоро.
Ломка Петра снова дала о себе знать, он искал желанный напиток как старик, который ищет очки. Повторять, что здесь твирина нет, было бы бесполезно. Андрей уже хотел было доставать из под стола пьяного архитектора, как в этот момент в студии оказалась Ева. Стаматин Старший не слышал, как она пришла, не заметил, как Ева оказалась на пороге. С появлением этой блондинки в комнате, всё вокруг показалось Андрею несколько светлее. Да, она это умела. Придти в тяжелый момент и одним своим взглядом заставить сознание расслабиться.
- Здравствуй... - Стаматин сделал шаг к Еве, однако потом всё же опомнился и сделав пару шагов к столу, выудил из под него младшего брата, заставив выпрямиться.
"Иногда ты начинаешь меня позорить... Хотя, разве есть кто-то, кто не привык к твоему пьянству?..."
Андрей уверенно усадил его на стул, что бы тот не упал прямо на глазах девушки и снова приблизился к Еве.
- Не ожидал увидеть тебя здесь в столь поздний час...
Голос стал другим. Мягче, спокойнее, теплее. Как заслуживала Ева.

- Я... Я просто... - Ева, не отрываясь, смотрела Андрею прямо в глаза и не могла ничего придумать в свое оправдание. Она и правда не знала что привело ее в студию братьев, - Пришла навестить Петра.
Девушка взглянула из-за плеча старшего Стаматина на Петра. Кажется, тот не обратил на нее никакого внимания, не заметил ее прихода, а может и не узнал вовсе. Он сидел опершись спиной на стену и закрыв глаза бормотал что-то невнятное. Лицо его было совсем бледным, глаза обрамляли большие синяки, тонкие сухие губы были поджаты.
- Петр, у тебя все хорошо?
"Конечно, нет. Глупый вопрос. Но он выглядит сегодня хуже, чем обычно. Может, случилось что?.. Не будь у него такого большого твиринового стажа, он выглядел бы куда моложе и приятней. Как его брат. Они такие одинаковые, но такие разные одновременно..."
Ева легким движением убрала прядь золотистых волос с оголенного плеча. На ней был не очень-то подходящий наряд для встречи с Андреем: легкая бежевая блузка с золотистой вышивкой и юбка, в тон блузке. Для него она одела бы что-нибудь откровеннее.
-Я собиралась заглянуть к тебе в кабак, но немного позже, Андрей - соврала Ева, заглянув в любимые глаза.

Отредактировано Ева Ян (2011-11-03 20:21:57)

Глаза буквально на лоб лезли. Нет, это были не обычные капризы. Петра Стаматина по-настоящему ломало. Белки сильно покраснели, губы, искусанные в кровь, что-то безмолвно шептали. Он замер.
- Брат! – вскрикнул и резко поднял голову. Ударился. Огляделся. Андрей стоял над ним и пытался поднять своего младшего брата, который так и цеплялся за его плащ, словно за единственную ниточку, которая связывает его с человеческой жизнью. Он смотрит брату в глаза с ужасом.
Но мгновение безумия проходит, и Петр разжимает пальцы и падает обратно на пол, уставившись в соседний угол комнаты. Не слышал он, что брат его зовет в кабак. Не видел он, что Еву он уже взял под руку, чтобы вести к себе... в новый дом.
Настроение Петра скакало из стороны в сторону: то хорошее, то плохое, то вдохновленное, то унылое. Никто этому уже не удивлялся. Изо дня в день он закатывал сам себе невообразимые истерики, бил бутылки, а потом бежал на второй этаж и зарывался лицом в подушку и рыдал, рыдал, рыдал. А бывало и так, что он все время сидел за столом и глупо улыбался, слушая тихий шепот из бутылок.
- Ева... Андрей... кто-то должен прийти... кто-то... важный. Кто-то очень нужный... – Стаматин поднялся на ноги и обвел взглядом эту несравненную пару. Укол зависти пронзил его сердце. Андрей был неподражаем, от него в восторге были все. Обаятельный, красивый, статный... защитник. Мужественный.
Петра перекосило от злости, он сжал пальцы в кулаки и низко опустил голову.

Да, без твирина Петр не дотянет до кабака. Как странно. За все эти годы постоянной пьянки, трезвое состояние стало для Петра и Андрея чем-то жутким и чем-то совершенно неестественным. Андрей ещё некоторое время смотрел на брата, а потом, удостоверившись, что тот находится под абсолютным контролем и вниманием Евы, поспешил удалиться из комнаты, а потом и вовсе из дома.

Быть нянькой надоедало и в тоже время Стаматин понимал, что иначе жить просто не может. Без постоянной опеки над Петром не будет другого весомого повода продолжать жить, тем более в этом городе. Будет всего лишь существование, где в глазах других людей он будет просто братом Петра. Что бы там не говорил и не думал сам Пётр, но именно он, этот не просыхающий пьяница и сумасшедший гений, всегда будет для города кем-то более важным и значимым, чем Андрей. Стаматин Старший без него не более, чем бандит и убийца.
Дорога от студии до кабака была короткой, буквально сотня метров по набережной, может не многим больше. Стаматин не стал заходить внутрь, а подошел к нескольким ящикам у заднего выхода из дома. Большинство из них были пусты, но в одном всё ещё оставалось несколько бутылок желанной выпивки. Когда Андрей уже возвращался обратно в студию, в каждой руке было по две бутылки, а на губах еле заметная улыбка. Появилась возможность порадовать Петра и Андрей был этому рад.

- Держи... - Стаматин вручил брату откупоренную бутылку, немного довольный собой. Для Евы он наполнил твирином бокал, что стоял на столе. Не то что бы архитектору всегда были свойственны какие либо манеры, но девушки, какие бы они не были, всегда оставались на особом счету. Андрей протянул бокал Еве, а сам сделал глоток прямо из горла. - Ну вот... Этого хватит примерно на сутки.

Только оставшись наедине с младшим Стаматиным, Ева поняла, насколько студия Петра похожа на него самого. Она вглядывалась в эту комнату, вызывавшую у нее противоречивые чувства. В ней было пусто, в воздухе витал запах твирина и, пожалуй, не было ничего примечательного, кроме старинной ванны, нелепо стоявшей в центре комнаты. Но и было в студии что-то прекрасное, будто наполненное безудержными грезами и светлыми надеждами.
Петр не замечал ее присутствия, а Андрей и вовсе решил покинуть студию, и, по-видимому, принести брату то, чего он так горячо желал. Уговаривать Петра пойти в кабак было уже бессмысленно, да и не хотел он замечать присутствия Евы. Он тихо бродил по комнате, ни разу не взглянув на Еву и ни разу не заговорив с ней, а после и вовсе сел на пол у стола, уставившись в одну точку.
Стало темно. Ева, стараясь не нарушить страшную тишину, передвигалась по комнате, и в конце села на край пустой ванны. Наверняка уже полночь, домой в такое время она не пойдет одна. Нет, Ева совсем не боялась ночного Города, но она очень хотела, чтобы Андрей проводил ее до «Омута». И, может быть, остался и провел с ней теплый вечер. Как раньше.
Ждать старшего Стаматина пришлось не долго: вот он уже любезно протягивал Еве бокал с дымящимся твирином, а Ева спокойно наблюдала, как он жадно глотает этот напиток. Взяв вожделенный напиток, Ева сделала маленький глоток.
- Спасибо, Андрей - шепнула ему Ева и нежно поцеловала в уголок губ. Отложив бокал на стол, она подошла к закрытому окну и вглядывалась в маленькую щелку, откуда исходил то ли свет фонаря, то ли лунный свет. С улицы был еле слышен вой собак и скрип закрывающихся ставен. Девушка прислонилась к окну спиной и нежно смотрела на Андрея.
"Что ж, подождем столь желанного гостя.."

В студии всегда было слишком тихо и спокойно для Андрея. Эта обстановка навевала скуку, иногда даже тоску. Каждый раз, когда взгляд утыкался в многочисленные чертежи одного и того же здания. Пожалуй именно по этом причине Стаматин предпочитал общество немногочисленных гостей кабака и лучше чувствовал себя меж выцветших и пропитанных твирином стен своего кабака. У Петра же были совершенно другие приоритеты. Точнее, их практически не было. Архитектор жил образами из своей опьяненной памяти, оказался полностью замкнут между этих серых стен и это его одиночество разделяли разве что галлюцинации и изваяние Нины Каиной. Не удивительно, что за последние пару лет братья заметно отдалились друг от друга.
Андрей подошел к младшему брату, положив тяжелую ладонь ему на плечо, тем самым молча сказав: я с тобой.
"Братишка... Глупый, вечно пьяный брат" - взгляд Стаматина замер на небольшом, несколько грубом рисунке. Черное, но легкое платье девушки, столь же черный, тяжелый плащ мужчины. Сделать Петра хоть немного счастливым могла лишь мёртвая Каина. Стаматин старший уже практически оставил эти попытки, так как заканчивались они провалом.
Андрей даже не заметил, как в доме было тихо. Были слышны лишь голос пьяницы по ту сторону окна, скрип половиц под ногами, тяжелое и немного неровное дыхание брата рядом. Тишина оказалась нарушена только голосом Андрея.
- Да, Мария права, брат... Нас это действительно не коснётся, я обещаю тебе. Я же никогда тебя прежде не обманывал, ведь так? - архитектор поднял глаза на тонкий силуэт Евы, невольно улыбнувшись ей.