Кровавые времена настали. Что ни день – то сожженные селения, невинные жертвы, крики и стоны. Меня недавно майор один спросил: «Вам хорошо спится по ночам?» Вопрос наглый, он поставил меня в тупик. Правду не скажешь, а если солжешь – тебя все вокруг будут считать безжалостным убийцей. Это вовсе не так. Я уже около полугода не могу заснуть, чтобы мне не приснился очередной кошмар. Огонь уничтожает все вокруг, обращая все вокруг в пепел. А еще мне снятся два ребенка, которые играются с небольшим оловянным солдатиком. Нет, они не играются, они плавят его на открытом огне. Огонь. Он меня пожирает. По ночам меня преследует та девочка... я не знаю, как ее зовут. Она тогда бросилась спасать свою мать, а я... [далее размыто из-за пятна]
Аня продолжает писать мне письма, пытается узнать, как у меня дела, что со мной. Я ей не отвечу уже никогда, потому что наши войска направляются прямиком в ее деревню. Я должен был бы написать Ане, что ей и ее семье грозит опасность, но [далее дрожащим почерком: ] я не могу. Я не могу даже объяснить, почему. Это опасно не только для нее, но и для... [замазано] Письмо перехватят, и тогда не только будет разрушена очередная деревня, но и отправят под Трибунал.
Прости меня, Аня.
Нет, мне совсем не спится по ночам. Ночью я вскакиваю в холодном поту, потому что едва двинув ногой, чувствую будто проваливаюсь в глубину.
Сегодня делал обход госпиталя. Тишина. Нет, ее не было, но уши заложило от ужаса. Я не слышал никогда, как плакал ребенок, у которого больше никогда не будет ног. Откуда эта девочка взялась здесь, на фронте, во время военных действий?! Выясняя, кто это допустил, я отправил трех офицеров на расстрел. И только после этого девочка пришла в себя. Она не наша. Я зря расстрелял своих солдат. Лейтенант Малиновский стал шестой жертвой на этой войне, а я ведь поклялся, что в разы уменьшу число убитых!
[абзац перечеркнут много-много раз]
Бригадный генерал – звание не самое лучше, особенно на такой кровопролитной войне. За каждый снаряд, за каждую потерянную жизнь ты несешь огромную ответственность. Я сейчас хожу по краю, по лезвию ножа, как говорят наши солдаты. Одно неповиновение – расстрел. Я не боюсь. Мне уже было страшно.
И вот снова мне снится тот оловянный солдатик. Его не просто плавят. Его переплавляют, приделывая отломленную руку обратно, изменяя до неузнаваемости его лицо. Жестокие дети создали новую игрушку так же, как Власти создали нового человека. Генерала Пепла.

[листы вставлены где-то посередине тетради, даты не указано]
После недельной комы я был отправлен в увольнение. Доехал успешно, к счастью, деревня находится совсем далеко от линии фронта, так что проблем не возникало. Попутчики оказались людьми довольно приятными, если бы только они с таким подозрением не рассматривали мою перебинтованную голову. Нет, ну, правда, было очень неловко. Впрочем, потом разговорились, оказалось – соседи моей Анечки, возвращаются из Столицы, к сыну своему ездили. Интересные люди, простые и очень добрые. Молоком домашним меня угостили. Нет, правда, побольше бы таких людей.
Деревня совсем не изменилась. Все также светло, свежо, женщины с коромыслами ходят, коров доят, а мужчины тяжелую работу выполняют: кто дом строит, кто дрова рубит во дворе. И все друг друга знают, все друг с другом здороваются. У нас в Столице все совсем иначе. Цивилизация! Была бы моя воля, давно сюда уехал жить, но, увы, по долгу службы должен постоянно находиться под рукой у Властей. Печально.
Аня накормила меня сегодня вкусным и сытным борщом, какого я давно не ел. Сам я готовить не умею, а в офицерской столовой дают какую-то странную похлебку. Все лучше, чем ничего, но с Аниной стряпней ничего не сравнится.
Уже с трудом вспоминается, что еще замечательного произошло сегодня, но точно помню, она меня постоянно по голове поглаживала, да еще так ласково что-то приговаривала, точно я дитя малое. Заботливая она у меня, добрая. Только вот странно она себя вела, бегала все куда-то. А когда я ей сказал, что она чуток поправилась (она у меня совсем тростиночкой была), засмеялась. Я, кажется, что-то недопонимаю.
Она сегодня целый день вокруг меня бегала, постоянно спрашивала о том, как я себя чувствую. Все бы отдал, только бы чаще голос ее слушать. Уложила меня в кровать, я долго упирался, но она меня в одеяло насильно закутала. Откуда в ней силы столько? Или это я так ослаб?
Но мне надо было написать эту страницу, говорят, полезно. Аня все еще возится на кухне. Надо бы встать и помочь ей, но глаза сами уже слипаются. Все, ложусь спать.