Холодно было. Холод - он в кости вьелся, в жилы пророс, в крови словно хмель бродил, и вытравить его было нечем. Это на родном складе печурку можно было так жарко натопить, чтоб стены железные от жара белели, а в землянке особо не развернешься. Пол - земля, стены - земля, ступеньки в земле прорублены. Пока зима была, все это вовсе льдом казалось, не прикоснешься, и Гриф думал - сдохнет к шабнакам, хуже уж некуда.
Оказалось - не гриф он был, а ворона. Накаркал. По весне куда хуже пришлось.
Как снег таять начал, так земля отогреваться начала и капать. По уму её досками обшить надо было, или глиной там промазать, но всё недосуг оказывалось.
Да и по уму ежели, вовсе надо было руки в ноги, да тикать на первом же поезде.
Остался, дурак. Половину парней отправил - они кто, шелупонь, рвань, шпана мелкая, в Столице приживутся, особенно если их письмами к нужным людям снабдить - а сам остался.
Не то любопытство грызло, не то людишек жалко стало, не то последить захотелось, куда блаженные - а кем надо быть, если не блаженным, чтоб Город рушить и голой жопой на снегу всю зиму зимовать - всю энту трагикомедию завернут.
Так и осталось от братии, шиш, да полшиша - он сам, Бритва, Невеста старшая, Невеста средняя, пара парней попривязчивей, да четверо, у которых семьи уезжать не захотели. Смех, да и только, кому рассказать - животики надорвут.
Тем паче, если ещё продолжение прибавить. Которое в том состояло, что всю зиму Гриф то клянчил, то в долг просил, то откупался степной экзотикой за все, в чем у нового Города - землянки да времянки, а туда же, Город Чудес! - нужда была. За еду, за лекарства, за какие-никакие материалы.
Чувствовал, что не расплатится, а куда деваться.
Жрать-то что-то надо.
Вот и теперь над письмом сидел. Ширму они из логовища вытащили в день снарядов, вытащили и ящики с самым ценным, твирин с собой прихватили, вещи теплые, жратву, даже печурку утащили, так что какой-никакой комфорт был у него. Невеста средняя тут же сидела, одежу латала, за ширмой кто-то картами шлепал да матерился на капающее со стен дерьмо, но так, незло, по привычке больше.
Мирный вечер, в общем, был. Хоть и холодный.

Карты затихли, и уж по этому одному можно было сказать, что гости пожаловали, да не абы какие, а важные. Ради абы каких игру не прервали бы, да и шуточками бы окатили - после зимы все злые, стесняться бы не стали... Так что отложил Гриф карандаш, которым по бумаге царапал, поднялся. Гости важные в последнее время у него раздражение одно вызывали - и чего таскаются, своих дел у них нет нешто, своим умом жить никак что ли - и походя он потянулся, Невесту по волосам погладил, успокаивая себя чуть не насильно.
Из-за ширмы выглянул. Вздохнул.
Хотелось бы ошибиться, да не ошибся. Хозяйка собственной персоной, да при Владе, который у неё чем-то вроде мальчика на побегушках и чесалки самомнения был, на пороге стояла. В три слоя одежи завернутая, в юбке, грязью изляпанной. Гриф аж ещё раз вздохнул, подол рассматривая. Вот же неймется несчастной, нет бы чего попрактичнее найти, чтоб по грязюке скакать сподручней было. Даже у него Невеста средняя и та на порты перешла, по весне-то.
- Наше вам, - сказал хмуро, воображаемую шапку приподняв. - Чаю? Кофию? Пироженов столичных?
Зима долгая была, все злые. Каждый раз удивлялся, как ухитряется гостей важных прямо с порога не обхаять.

- Ну так тут чужих и нет, - намеки Гриф меж ушей за долгую зиму научился пропускать, как маслом смазанные. А вот языком молоть, против того - подразучился. Все в письмах-просьбах отмолол, чуть не до кровавых мозолей стер, кровью глотал, кровью плевался, кровью умывался по утрам, тут уж с шутками и то тяжело шло. - Все свои, в семи щелочах кипяченые, на семи водах настоянные, в семи огнях горевшие...
Неслось само по себе, по крови оно легко идет, болью только стреляет, а сам уж за ширму заворачивал, на мешки кивал. В землянке места поменьше вышло, чем на старых складах, так что жили на остатках, на них сидели, на них столешницы клали, а стулья с собой тащить поленились, зачем они, лишняя тяжесть только.
Невеста средняя и не шевельнулась даже, головы не подняла. Мелькала иголка, нить за собой тянула, на мгновение не замедлилась. Что ей-то гости высокие, она ему тень, а тень не прогоняют.
- И что ж вам на сей раз родить надо? - чайник поставил, потянулся снова, спиной похрустывая легонько, за чашками полез. Раз уж пришли, надо перерыв сделать. Оно и к лучшему, глаза уж подустали в свете керосинки с буквами чернильными разбираться. - Еду, али строительное что?
Чайник булькал потихоньку, закипал. Как ни высоки гости, а твирином их потчевать - велика честь.