Поезд из Столицы не пришел.  С  последней станции, которую отделял от Утопии семичасовой перегон, еще сутки назад  была выслана телеграмма, но с тех  пор ни поезда, ни вестей от него.  Ждали продовольствие, ждали медикаменты, топливо. Ждали людей.
Несколько месяцев назад локомотив  сошел с рельсов всего в  десятке километров  от старой Станции, но тогда все было понятно - разросшаяся трава разрушала пути. 
Пропажи тоже случались. Бывало, пропадали люди, пропадали быки.  Младший Влад снова и снова обещал Марии наладить отношения со степняками, ругался с Червями, ругался с изредка появлявшимся в окрестностях Города Бурахом, но все повторялось снова и снова. И все же это было объяснимо: Червей Андрей давно подозревал в людоедстве, а быков степняки просто считали своими всех без исключения.   А в этот раз… 
Запасы таяли неумолимо, в том числе и запасы топлива, но к вечеру Андрей не выдержал, вывел биплан из ангара и поднял в воздух.
Проплыли под крылом улицы и башни Утопии, пустырь на месте прежнего Города, Старая Станция. 
Как было тогда?
« - Сегодня, сейчас же! – орал Андрей, размахивая кулаком перед мордой согнувшегося в страхе Червя.
Глухонемой Гугун прятал глаза, но все равно его мычание, махание лапами и раскачивание туловища явно означали «Нет».
И хрипловатый голос Грифа.
-  Ты не серчай на него, архитехтур. Он знает. Раз нельзя поезд пускать, значит нельзя. Степь не  велит»
Степь.  Она стелилась внизу бесконечная и пустая. Травы шевелились под ветром, как будто шкура огромного  зверя.  Ложились в низинах белые лоскуты вечернего тумана .  Только двойная серебристая линия железнодорожных путей рассекала ее неумолимая как мысль.  И ничего. Ни следа  большого состава – два локомотива, пассажирский вагон и шесть грузовых, цистерна с топливом.  Корова языком слизнула.  Или так оно и было? Огромная корова из степняцких сказок. 
Подле  узенького  ручейка, чахлого притока  заболоченной  Глотки мерцало оранжевое пятнышко одинокого костра.  Степняцкие стоянки обычно были более многочисленными.  Это конечно мог оказаться Червь-одиночка, собиратель или просто отшельник, но это мог быть кто-то из пропавшего поезда.
Андрей нашел проплешинку, где трава была пониже и посадил биплан,  несмотря на полумрак и не самую лучшую полосу посадка удалась вполне прилично. За пару лет он приручил капризную машинку.   Спрыгнув на землю, Андрей зашагал по направлению к костру.
Трава к середине лета разрослась почти по пояс,  цепляла за ноги,  метелки особенно высокого ковыля лезли в лицо.  И присутствие кого-то или чего-то - древнего, первобытного, чуждого, - едва Андрей ступил на землю, стало отчетливо ощутимым. Ощутимым и гнетущим.  Но Андрей не позволил ему сбить себя с толку и упрямо шел вперед, хотя после полета, ему казалось, что он не идет даже, а ползет.
Наконец среди травы замаячили очертания юрты.  Значит, собиратель. Может быть, с Невестой. Давно Андрею не приходилось видеть обольстительных травяных плясуний.  Червь,  так Червь. Андрею и Червя сейчас нашлось бы сейчас  о чем расспросить.  Он проверил ножи и двинулся к юрте.  Но когда он подошел ближе, навстречу ему поднялся не Червь, а человек.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-10-11 20:07:30)

Может быть, это было особое везение,  хотя стоило ли сегодня вообще  говорить о везении, но если кто-то мог объяснить,  что произошло с поездом, то это человек, к которому вывел Андрея случай. 
Артемий Бурах поднялся  на ноги от костра, словно из густой степной травы вырос, подсвеченная пламенем,  его фигура  черным силуэтом обозначилась на фоне вечернего неба. 
Андрей давно не видел его, переговоры со степняками обычно вел Влад.  Бураху должно быть едва миновало тридцать, но бесстрастное лицо, потемневшее от ветра и солнца с четко проступившими морщинами,  могло бы принадлежать пятидесятилетнему.
Когда-то он  был соперником и противником. Был врагом. И если бы победил, без всякой жалости уничтожил бы все, что было  дорого Утопистам.  Но Данковский оказался сильнее, или хитрее, или просто более везучим.  И, наверное, именно это позволило Андрею сохранить  симпатию и уважение, которые завоевал сын Исидора Бураха за время их недолгого знакомства. 
Уважение, подкрепленное еще и тем, как степняк принял свою утрату. Тем, что выжил и выстоял, хотя некоторое время в Городе его считали погибшим. Тем, что не присоединился к сопротивлению. Встань он во главе мятежников, прижать  их к ногтю было бы куда  сложнее. 
Бурах бесстрастно кивнул и, не обронив ни слова, снова сел к огню, точно незваного гостя и не существовало больше.
- Здравствуй, Бурах, - сказал Андрей, подходя ближе. -  Поговорить хочу. Позволишь присесть?
К степняцким кострам не принято приходить без угощения, но у Андрея все равно ничего не было, да и вряд ли ждали от него строгого соблюдения традиций.
Вдруг подумалось, не преувеличивает ли Андрей покорность степняка судьбе?  И еще, что против Бураха с ножами-то так легко не выйдет, как против Червя-собирателя.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-10-13 11:32:07)

Андрей сел у костра. Потрескивал сухой хворост в огне,  вспыхивая алым, а потом рассыпаясь серым пеплом.  Булькал в котелке отвар, тянуло тяжелым травяным дурманом. Странно, Андрей-то считал, что твирь еще не вызрела.  Бурах снова сидел молча и неподвижно, только из-за пляшущих отблесков пламени порой казалось, что лицо его искажает гримаса. Светлая радужка глаз отливала неестественно желтым, или это была игра света и тени?
И вообще Андрей начинал понимать, почему каждый раз после переговоров с Бурахом  Влад запирается у себя в комнате с бутылочкой чего-нибудь покрепче. Ну, Андрея так легко не проймешь, он один из архитекторов Стаматиных, их с братом строения пронзают ткань реальности и заставляют иначе течь время.  Эта звериная степная мистика его не напугает.
- Если ты не слышал, вчера в Город должен был прийти поезд из Столицы, - негромко заговорил он.  –  Его до сих пор нет. Там были люди, продовольствие, медикаменты. Вообще-то там были товары, какие вы сами охотно покупаете. 
По сравнению с огромной, хитроумно устроенной машиной, какой был Проект Быков,  отношения с коренными степняками откатились на много десятилетий назад, когда первые крошечные поселения жителей империи появились в северной Степи и начался примитивный, натуральный обмен товарами.  И все же даже этот скудный товарообмен был важен для Утопии, да ,похоже и для степняков. Так или иначе, они привыкли  к некоторым благам цивилизации и обходится без них не хотели, а в Утопии были постоянные проблемы с продовольствием.
Солнце Город любило, но Земля не подчинялась Алой Хозяйке. Сады и оранжереи со временем должны были  обеспечить  город почти полностью, однако ускорить их рост Мария не могла. Один слегка экзальтированный агроном обещал вывести, «воспитать» как он выражался, пшеницу, вызревающую в здешних суровых условиях. Только и садов и пшеницы оставалось ждать еще несколько лет, несмотря на самоотверженный труд горожан. И они сами могли бы разводить коров, пастбищ им и степнякам хватило бы, если бы Черви не воровали стада. 
- Вообще-то я искал хоть какие-то следы. И, - Андрей пожал плечами,  - ничего. Может, ты что-нибудь знаешь?
Знаешь, наверняка знаешь, шаман. Вот скажешь ли?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-10-13 22:41:07)

Бурах склонился к костру, зачерпывая глиняной пиалой травяное свое варево.  Пламя взметнулось вверх, осветив его лицо, и  нет, не померещилось,  радужка глаз  и в самом деле отливала яркой желтизной.  Пил он медленно, тяжело глотал,  и Андрей уже перестал ждать ответа. Думал, так и будет степняк молчать, будто и нет никого рядом.
Но тот вдруг глянул исподлобья прямо в глаза, заговорил, а потом поднялся на ноги  так стремительно, что Андрей невольно потянулся к ножу, показалось, что Бурах вот-вот нападет. Но тот только потянулся и повел плечами, похожий на большого опасного зверя.
- Конечно, я хочу посмотреть, - сказал Андрей. -  Покажи мне.  Пожалуйста, - он добавил последнее слово, стараясь,  чтобы это звучало не просьбой, а обычной вежливостью. В конце концов, Бурах не был дикарем, несколько лет проучился в Столице.  Андрей вспомнил о странной дружбе степняка с Данковским. Ведь не найти на свете двух более не похожих людей, и каждому, казалось бы, сама судьба велела другого ненавидеть.  И все же, даже разойдясь в главном, помогали друг другу до последнего.
Андрей шел вслед за Бурахом, шагавшим легко и быстро. В траве вдруг обнаружилась тропка. Не было больше цепляющих ноги стеблей, едва проходимой плотной зеленой стены, но густой запах твири дурманил почти по-осеннему, заставляя сердце тяжело стучать в груди, а мысли путаться.
Взорвался локомотив. Что это значит? Паровозный котел не выдержал? И если они смогут дойти туда пешком, почему Андрей ничего не видел с неба?  И где люди? Взорвался котел, состав мог сойти с рельсов, перевернулись вагоны. Могла взорваться цистерна с топливом. И все же неужели ни одного выжившего? 
Куда Бурах его на самом деле ведет и зачем?  Почему решил помочь? Насколько Андрей помнил, Бурах лгал редко, так что поезд и в самом деле покажет.   А что будет потом?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-10-20 21:50:11)

Время вело себя странно, терялось в сонном шепоте трав, таяло в густеющих сумерках. Скорее всего шли они минут десять,  но Андрей не поручился бы, может и все тридцать.  Одинаковая, тихо шевелящаяся под ветром  Степь, ровный шум шагов, чуть не убаюкивали, вводили в транс и очнулся Андрей только когда, запнувшись,  едва  не влетел в широкую спину идущего впереди Бураха.
Ровную до того тропку пересекали  глубокие рытвины. Среди серой пыльной глины и сухой травы что-то тускло металлически поблескивало, но в полумраке было видно плохо.
Андрей был человеком города и никаким особым чутьем, свойственным людям, проводящим много времени наедине с природой,  не обладал. Не умел читать звериных троп или предсказывать погоду по едва уловимым изменениям в движении облаков и полету птиц.  Но вот особенности местного ландшафта изучил неплохо.  И оглядевшись уже не затуманенным дремой, ясным взглядом понял, что что-то тут не так. Совсем не так.
- Что это такое, Бурах? Что это, черт подери, такое?  - едва выговорил он, вглядываясь в очертания, маячившего впереди холма. 
Ответ сам выплывал, как будто из того бурого сумрака впереди.  И вместе с ним вскипали в груди отчаяние и злость. Злость на ту неоформленную, предначальную силу, которая все эти годы стояла у Андрея на пути и перед которой сам он со всем своим мастерством и своей невероятной дерзостью все равно оказывался бессилен.
Андрей уставился на Бураха, злясь и на него тоже, и недоумевая, как  человек, так же как и он, наделенный разумом и речью,  видевший творения рук человеческих и сам, в своем мастерстве,  способный сотворить порядок из хаоса,  мог найти в себе сродство к этой дремучей силе.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-10-28 23:31:38)

Недоумение сменилось отчаянием.  Отчаяние сдавило Андрею грудь, затопило волной, у которой был горький привкус степных трав. И когда Андрей вынырнул из этой  горькой волны, место отчаяния заняли  ярость, упрямство и гордость.  Он зашагал быстрее  и на склоне чудовищного холма догнал Бураха и пошел с ним вровень,  заглядывая в лицо.   
- Ты думаешь, я смеюсь над Законом? Нет, Бурах, не верно. Я слишком хорошо с ним знаком, чтобы смеяться.  Я не смеюсь, я борюсь с ним каждый миг жизни. Каждое наше с братом творение – это выигранная битва.  И я всегда помню  - если я ошибусь, мною же построенное здание обрушится на меня тысячей обломков и навеки погребет под собой.
Странная усмешка то вспыхивала, то гасла на губах степняка, зрачки расплывались черными провалами.  Теперь  он показался Андрею совершенно безумным.  Та Бездна, что поглотила поезд,  точно так же безжалостно пожирала разум Бураха.   Имели ли слова Андрея  хоть какой-то смысл для него? Что вообще руководило степняком? Какие стремления? Какие желания? Зачем он привел Андрея сюда? 
Андрей хотел уже задать вопрос вслух, но вдруг уловил едва слышные голоса. Они звучали не то с другого склона холма, не то даже изнутри его. Глухие, едва различимые, но Андрею показалось, что слышит он не степняцкий гортанный говор, а привычную речь.
Он осекся на полуслове и начал быстро подниматься, комья земли вместе с корнями травы полетели из-под ног.  Когда-нибудь они сумеют обуздать и эту стихию. Эту жадную беспощадную бездну.  А пока он попытается исправить, то, что может исправить. И готов драться за это зубами и когтями. Впрочем, ножи и кастет послужат куда лучше, если кому-нибудь придет в голову ему мешать.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-11-04 14:58:52)

Вместе с Бурахом поднялся Андрей на вершину холма и в первый миг окаменел.  Захотелось трусливо зажмурить глаза, или ущипнуть себя за руку и проснуться от кошмарного сна.
Степь распахнула огромную пасть. Распахнула и захлопнула, перемолов и поглотив и железнодорожные пути, и поезд, и людей.  Только кровавые ошметки торчали наружу, как между зубов, среди громадных валунов и оскалившихся рельсов, твердых пластов глины.  Вечернего света хватало, чтобы все детали выделялись  ясно и жутко, только тени казались чернее.   Искореженные вагоны, окровавленные человеческие тела,  разверстые раны, обломки костей и металла. Лишь две целых, странно нетронутых фигуры замерли на склонах воронки, как крошки прилипают к губам неопрятного едока.
Андрей поборол накатившую было тошноту и, стараясь не думать что там, внизу, внутри, возможно тоже кто-то еще жив, и что им помочь, скорее всего, уже невозможно, бросился к выжившим.
Сперва, женщина, это ее голос привлек его сюда. Андрей опустился перед ней на одно колено, коснулся плеча.  Женщина отпрянула, издав странный пронзительный вскрик больше похожий на визг испуганного животного. Судя по движениям, она не была ранена, просто обезумела от испуга. Он отпустил ее, и она тут же отползла в сторону и снова застыла, не сводя с Андрея глаз, странно светлых на грязном лице.  Бормотание ее стало совсем невнятным, но агрессивным. Перепачканное глиной и кровью лицо исказила хищная гримаса.
- Елена, не надо, успокойся, -  сорванный хриплый голос заставил Андрея обернуться.
Второй из выживших, мужчина, был таким же оборванным, исцарапанным  и грязным, как и обезумевшая, но глаза его, окаймленные красным, измученные, смотрели удивительно ясно.
-Осторожнее, - негромко сказал он. - Я пытался поговорить с ней, а она меня укусила. А вы… Кажется, один из Стаматиных, да?
- Андрей Стаматин, - кивнул Андрей. -  Я искал поезд, и я вас вытащу отсюда.
Мужчина вежливо склонил голову и даже протянул для рукопожатия исцарапанную руку с содранными ногтями, но поморщившись от боли уронил ее на колено. 
- Лев Савин. Магистр истории, этнограф.
Злая усмешка судьбы. Савина привлекли сюда вовсе не чудеса Утопии, он ехал собирать степные легенды. Что ж, кажется, Степь щедро предоставила ему материал для изучения. Но для книжного червя он держался удивительно хорошо.  И этой своей способностью сохранять интеллигентные манеры, даже будучи измазанным кровью с ног до головы, смертельно перепуганным и измучанным, он напомнил Андрею Данковского. 
- Вы ранены?
- Ушибы, царапины. А вот нога… С ней что-то очень скверное, кажется.
Андрей перевел взгляд на его ноги. Правая, несмотря на растерзанную штанину, казалась всего лишь исцарапанной.  С левой было куда хуже, вывернутая под неестественным углом и зажатая в тисках каменных «зубов».  Даже не ясно, как и подступиться.
-  Почти не чувствую ее сейчас.  Все пытался вытащить, но потерял сознание. Не понимаю сколько пролежал.  Сколько сейчас времени?
- Около  девяти вечера,  - машинально ответил Андрей, лихорадочно размышляя. Надо срочно отправить Савина и эту, Елену,  в город. И вызвать подмогу, попытаться спасти еще что-то или кого-то. Но, сперва, помощь требовалась Савину.
В биплане осталась аптечка.  Довольно скудная, но там было обезболивающее  и  бинты.   Только до биплана  больше получаса ходьбы. И, Андрей вдруг осознал, что не был так уж уверен, что легко вспомнит дорогу.
- А мои часы совершенно всмятку, - рассеянно проговорил Савин.
- Это ничего. Что-нибудь придумаем.
Андрей зло посмотрел на Бураха. Тот по-прежнему стоял на вершине холма и взирал на них с самодовольством гиганта наблюдающего возню муравьев. 
- Ты, кажется, когда-то был врачом. Поможешь? Или, может быть, собираешься добить?
Андрей отдавал себе отчет, что скорее всего с Бурахом придется драться.  Он смерил степняка взглядом. Наверняка, у того тоже есть нож. «Пятьдесят на пятьдесят, вот что, - решил Андрей. – Либо он меня, либо я его. Пятьдесят процентов, это лучше чем ничего».

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-11-08 20:06:16)

Не удостоив Андрея ответом, Бурах начал спускаться по склону.  Движения его были неторопливыми, почти расслабленными.  Зная, как обманчива может быть такая медлительность, Андрей незаметно нащупал за голенищем нож. Его трясло от напряжения,  но обнаружил  он это только, когда его подбросило как ударом электричества, всего лишь от того, что Савин подергал его за рукав.
- А этот человек… Кто он такой? Он ведь из местных?
- Да, - коротко ответил Андрей,  но  заметив, как загорелись интересом потускневшие от боли и усталости глаза ученого, быстро прошептал. - Не вздумайте с ним заговорить. Оставьте это мне.   
Бурах опустился на землю, перед замершей в страхе женщиной.  Если он собирался свернуть ей шею, то Андрей ничего не успел бы сделать.  Но степняк просто гладил ее по голове, как маленького ребенка, и  она успокоилась, затихла и доверчиво льнула к его руке, а потом свернувшись калачиком уснула. Уснула прямо на краю едва не поглотившей ее пропасти.  И тогда Бурах обернулся к ним.
Слова его были холодны и злы. Темный плывущий взгляд, казалось,  видел Андрея и Савина уже мертвыми,  уже взятыми беспощадной силой, которая дышала рядом.  Это животное дыхание, жадное влажное, ощущалось  кожей, кровью, самыми костями.  Внутри вдруг завыла липкая тоска и страх. Что почувствует брат, когда земля засыпет Андрею ноздри, а каменные челюсти начнут перемалывать ребра?
И как животное отчаянно бьется, ища спасения, Андрей впился взглядом в лицо Бураха.  И с удивлением, увидел, почуял в хриплом голосе степняка, во всем его крепко сбитом теле сомнение. Может быть, эта жуткая бездна только что сожрала что-то важное и у него внутри, и теперь он обнаружил потерю. А может наоборот оставила лишнее.  Но чем бы ни было это сомнение вызвано, Андрей вцепился в него акульей хваткой.
-   Поздравляю, Бурах. Слово свое ты сдержал. И даже не замарав рук, преуспел гораздо больше, чем твои юные друзья, которые регулярно досаждают нам, развлекаясь с динамитом и тротилом.  Город ожидают несколько недель голода. Не говоря уж о потерях, которые возместить невозможно.  Я не так уж плохо ориентируюсь в степи, но в данном случае…  Как ты оцениваешь мои шансы отыскать дорогу к биплану?  Даже, если нас не дожует  по дороге твоя…
Андрей кивнул в сторону зияющей земляной пасти.  Погибни он в Городе, его дух жил бы вечно в сияющих улицах, рос бы вместе с Утопией, вместе с нею покинул бы земные пределы.   Но эта каменная  пасть сожрет целиком, в этом Андрей не сомневался.  Он хотел было сказать Бураху «твоя ручная зверушка», но  это было бы неверно. Это Бурах был ее слугой и рабом, сейчас Андрей уверился в этом окончательно.
Он сам служил силе не менее могучей и требовательной. И все же, не столь беспощадной. Тех, кто оказывался недостаточно дерзок или недостаточно силен, Утопия могла  сжечь дотла, но гораздо чаще просто отбрасывала прочь, в обыденность и безвестность.  И у тех, кого она  призывала,  на самом деле всегда был миг выбора.   А был ли выбор у Бураха или его судьба и служение были предопределены рождением, так же как предопределена была расплата  за поражение?
И еще,  Утопии не нужны были безвольные и безумные рабы.
-  Этому человеку нужна помощь врача, -  Андрей старался дышать ровнее, что бы дрожь, от которой никак не удавалось избавиться, не слышалась в голосе. -  Женщине нужна горячая еда и теплая постель. Но мы не твои друзья. У тебя действительно нет никакой причины оставаться здесь дольше и помогать нам.  Или у тебя просто нет выбора уйти или остаться, Бурах. Я не знаю.
Может быть, надо было просто попросить, но умение склонять голову и смиренно просить, никогда не было сильной стороной Андрея.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-11-14 22:06:38)

Кажется, Андрею  удалось достучаться до Бураха. А может просто ослабло действие зелья, которое тот так щедро вливал в себя у костра.  Но отстраненность и неподвижность черт, придававшая степняку вид безумца уходила. Он пытливо вглядывался в лицо Савина, и взгляд этот все больше походил на взгляд врача осматривающего пациента.  Ученый, же и степняку был готов протянуть руку и вежливо представиться. Но до этого не дошло.
Бурах осмотрел ногу, а когда заговорил,  итак бледный Савин, побелел еще больше, разводы грязи и крови проступили на его лице черными пятнами.  Андрей сердито сжал кулаки. Надеялся ведь, что все окажется не так плохо.  Поймавшая Савина в капкан каменная плита была слишком массивная, чтобы они даже вдвоем  Бурахом могли сдвинуть ее с места.
- Мы подведем под камень пару рычагов и сможем приподнять, - хмуро произнес он, добавив про себя «если это понадобится».   
Там, в яме среди всего прочего, он заметил выломанные из перегородок стальные поручни. Искореженные, но они сгодятся. При мысли, что за ними придется спускаться в окровавленную земляную пасть,  внутри все леденело. Но, если бы  понадобилось, Андрей это сделал бы.
Он достал из кармана куртки небольшую плоскую флягу и протянул Бураху. Фляга была почти полна, Андрей уже успел убедиться, что твирин не лучший спутник в полетах.
- Здесь кое-что покрепче.  А в биплане есть пара бутылок воды и аптечка. Там… не знаю точно что.  Бинты. Обезболивающее. Этот человек должен выжить.
Он сказал это не только Бураху, но и Савину и себе самому.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-11-19 13:14:22)

«Я не врач, а архитектор» готов был огрызнуться Андрей, но заговорил Савин.
Тем лучше.  Решать следовало Савину, это была его жизнь, его тело, его будущее. Если бы он запаниковал, Андрей принял бы решение за него, но в тихом голосе ученого,  несмотря на дрожь и волнение, чувствовалась сила.
Удивительно. Город привлекал многих, по сути, он жил за счет текущих к нему со всего мира сил, ресурсов, идей. За счет новых людей.  Конечно,  встречались среди них шарлатаны, и скептики, и откровенные безумцы.  Но снова и снова Утопия призывала к себе именно таких как Савин. Отважных, стойких, ни перед чем не робеющих, верящих в себя и в свое дело.  Савина пока что не интересовал Город Чудес сам по себе, но Андрей был уверен, что рано или поздно тот присоединиться к Марии. «Если останется жив» невольно добавил он про себя.
-   Сколько займет дорога до Города? - спросил Савин.
-   Три часа полета.  И еще надо добраться до биплана. Мы шли минут сорок, может больше, но вас придется нести, так что больше часа.
Савин кивнул, и, проигнорировав предостережение Андрея, за что невозможно было его винить, обратился к Бураху.
- Вы?..  Простите.  Вы степняк, но у вас речь образованного человека. Вы врач?
Андрей очень хорошо знал – любое искусство в чем-то сродни греху. Когда человек поднимается в мастерстве на некую высоту, обратной дороги у него нет.  Какие бы страшные вещи он не творил со своим телом и духом, он останется мастером.  Даже если у него станут дрожать руки - останется взгляд, даже если он ослепнет - останется мысль.   И прислушиваясь к слабому голосу ученого, Андрей не сводил взгляда со степняка. И руки и глаза у Бураха были в порядке. 
-  Шансов спасти ногу в любом случае почти никаких, правда?  Вы сможете… - тут Савин все-таки сбился, сглотнул, вздохнул глубоко, но продолжил так же спокойно,  –  сделать все что нужно?
Андрей невольно передернул плечами. Если Бурах собирался оперировать, то делать это нужно было как можно скорее. Северным летом сумерки сгущались медленно, и все же свет был уже совсем скверным, а через полчаса  стемнеет окончательно.
Происходящее напоминало страшный сон.  Не дурманный травяной бред, как по дороге сюда, не концентрированный пробирающий до холодного пота кошмар, как  когда он заглянул в кровавую яму поглотившую поезд.  Теперь это был вязкий тягостный переполненный подробностями сон, который насылает нечистая совесть или больной желудок.
Подавив желание ущипнуть себя как следует за руку, Андрей спросил:
- Какая тебе нужна помощь?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-11-20 09:13:17)

Андрей не сразу понял, что собирается делать Бурах, но перевел дух от облегчения, что не придется ассистировать при операции.  Кинул быстрый взгляд на женщину, та мирно спала. Не похоже было, что бы что-то могло ее потревожить и все же Андрей, отойдя чуть в сторону, встал между нею и Савиным. 
Летний ветер летел над степью.  И его дыхание, теплое, полное сладкого запаха разогретых за день трав, было удивительно мирным. Неправильно мирным рядом с чудовищной братской могилой.  Он заревет по-другому взрезаемый винтом биплана и это будет хорошо. Какие бы тяжелые дни не ждали Город Чудес. 
Андрей перевел взгляд на Бураха.  Тот взял нож только, чтобы освободить искалеченную ногу от порванной штанины, а потом отложил в сторону.   Его руки медленно скользили по воспаленной коже, глаза были прикрыты, а на лице  - ни злобы, ни безумия,  только вдохновенная сосредоточенность.  И вечернего света было довольно, чтобы Андрей все же увидел как пальцы Бураха, темные на фоне бледной кожи, медленно погружаются в больную плоть. Без крови, без боли.
Савин оперся на руки, и устало склонил  голову к плечу. На его лице блестели капли пота, грудь тяжело вздымалась, то ли от волнения, то ли от начинающейся лихорадки, но боли он, похоже, в самом деле, не испытывал. 
Это была та грань, где мастерство и искусство переходит в чудо, тончайшее и до мельчайшей доли просчитанное.  И неужели это позволяет творить та же дикая, беспорядочная  сила, что только что в безжалостной ярости поглотила десятки человеческих жизней, обратила в хаос сотни, тысячи идей, возможностей, планов?  Поверить было трудно, невозможно.
Бурах нахмурился, под его руками  что-то отчетливо всхлипнуло. Андрей поморщился,  отвел глаза.  И едва успел заметить мелькнувшую тень.  Женщина двигалась неожиданно быстро, в несколько прыжков, миновав Андрея и приблизившись к Савину с Бурахом.  Андрей метнулся за ней, в последний миг ухватил за локоть. Она, даже не вскрикнула, зарычала. И выкрутилась бы из захвата, если бы Андрею не удалось подсечь ее ногой под колено.  Они оба повалились на землю.
Она сопротивлялась, билась  в его руках с яростью дикого зверя.  Андрей подгреб ее под себя, навалился сверху, поражаясь неожиданной в таком хрупком теле силе, и, наконец, просто оседлал ее бедра и прижал руки к земле.  Будь его противник мужчиной, Андрей ударил бы его по лицу, но он просто склонился над ней и негромко проговорил:
- Ну-ка, угомонись! 
Женщина тут же вскинула голову  и попыталась укусить. Мелкие белые зубы клацнули у самой щеки.
- Отпусти меня, - вдруг прошипела она, и кажется, это были первые ее внятные слова.  – Отпусти меня, убийца.  И его отпусти.
Андрей фыркнул, стараясь не задумываться, кто или что обращалось к нему устами Елены. Может ему мерещилось, а может и нет, в полумраке ее глаза отливали звериной желтизной. И его веса и силы едва хватало, чтобы не давать ей двигаться.  Надо говорить, подумал Андрей, все что угодно, только бы отвлечь ее и дать Бураху спокойно закончить.
- Убийца? Я? По сравнению с тем, что здесь недавно произошло, я невинный младенец. А что касается твоего степняка, так я его не держу. Просто, похоже, он все-таки предпочитает оставаться человеком. 
Женщина яростно выгнулась и снова попыталась укусить его.  Волосы, должно быть прежде мягкие и рыжие,  слиплись от грязи и обрамляли ее лицо как змеи Медузы Горгоны.
Елена, вдруг мелькнуло в памяти, Елена Лейнер. Сестра доктора.  Сходство черт тут же стало столь очевидным, что Андрей удивился, как не вспомнил раньше.  Те же тонко вылепленные черты, нос с едва заметной горбинкой, острый подбородок.  И как он теперь сможет оставить ее здесь? Что скажет Лейнеру? Что дело, которым они живут, иногда требует слишком дорогих жертв?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-11-25 00:06:08)

Разъяренная фурия, которую Андрею едва  удавалось удержать на месте, тут же присмирела в руках Бураха. И не потому, что тот был сильнее.  Степняк был ей теперь родичем, куда ближе, чем ждавший в Городе брат.
- Елена Лейнер, - пробормотал Андрей.  Не громко, но женщина должны была услышать. Ее лицо даже не дрогнуло. Возможно, Елена Лейнер уже была мертва.
Он подошел к Савину, склонился над ним. Искалеченная нога не выглядела кровавыми ошметками, как можно было бы ожидать.  И все же, вид обмякшей плоти, скорее похожей на аккуратно разделанный кусок мяса, чем на человеческое тело, вызывал тошноту.
Савин был очень бледен.  Его потемневшие, лихорадочные глаза метались, взглядывая то на обрубок ноги, то на Андрея, то  на чернеющий в вечерней тени провал.  Сперва, просто растерянный,  или даже оглушенный, Савин, только теперь начинал понимать, что с ним произошло.  Зашарил руками по земле, пытаясь найти опору, не зная, как справиться со своим новым, обездоленным, беспомощным телом.
Андрей плотно сжал губы и отвел взгляд.  Вынести вид открытой раны, он мог, но он не хотел сопереживать Савину, не желал даже догадываться, что тот может чувствовать.
- Я отнесу вас к биплану, и мы вернемся в город. Там вы сможете отдохнуть.
Возвращение внезапно стало казаться вовсе не желанным. Тяжелые слова, что предстоит произнести. Горькие вести,  которые он принесет в Утопию.  Предстоящие безрадостные  недели, когда придется отложить в сторону чертежи и макеты и поддерживать не дух города, а его тело.
Дрожащие ладони легли ему на плечи.  Савин неловко завозился, пытаясь приподняться.
- Держитесь крепче - проговорил Андрей, подхватывая его под колени и вставая.  Безвольный обрубок левой ноги шлепнул по бедру.  Савин послушно сцепил руки, и подтянулся, стараясь не слишком давить Андрею на шею.
- Вам удобно? - спросил он. Вежливый тон не испортил даже слабый сорванный голос. -  Простите, я, наверное, не слишком легкий.  К счастью, никогда не страдал лишним весом.
- Вы удивительно отважный человек, Савин, - невольно улыбнулся Андрей.
Они двинулись по тропе, прочь от земляной пасти.  Елена пошла за ними.  Не обратив внимания на протоптанную дорожку, она брела по траве, порой запиналась и отставала, потом снова нагоняла. Слышно было, как она напевает себе под нос, разговаривая с оплетающими ее руки стеблями трав, будто безумная степная Офелия.  Савин затих. Может - уснул, а может - потерял сознание. Тем лучше для него.
Бурах шагал впереди, неслышно и безмолвно. Андрей шел за ним. Усталость и телесная и душевная делала все происходящее нереальным:  тяжесть чужого тела,  шелест и шепот трав и пение Елены, вид кровавой пасти Земли и еще яркую в памяти картину – пальцы, погружающиеся в живую плоть.  Что-то важное вертелось на языке, хотело быть высказанным.
- Если бы в этом поезде оказался кто-то, кто был дорог тебе?  - вдруг спросил Андрей, неожиданно для самого себя. - И не говори, что ты потерял все. Ты не выглядишь человеком, у которого не осталось ничего  светлого ни в душе, ни в сердце.
Трудно было представить  человека более не подходящего для подобных бесед.  Андрею никогда не было особого дела до чужих судеб. Но слова должны были быть сказаны и они были сказаны.  Андрей даже на мгновение задумался, не оказался ли и он сам,  в точности как Бурах, лишь орудием надмирных сил ему пока что не ясных и не подвластных.