Зимы здесь холодные, уже в ноябре Горхон промерзает до самого дна, завывают в степи метели, занося снегом курганы.  Жители Города облачаются в огромные шубы и тулупы, жарко топят печи.
А здесь холодно. Крошечная печурка едва греет. Впрочем даже эта печурка и  прочая скудная обстановка для городской тюрьмы  роскошь и знак особого андреева положения среди прочих узников.  А положение у него, ничего не скажешь особое, послезавтра расстрел.
Колченогий стол поскрипывает, коптит масляная лампа, отбрасывая вокруг себя длинные желтоватые тени.   Андрей пишет письмо брату. Пишет и рвет уже четвертый лист.  Больше полугода не писал, больше полугода не получал от него вестей.  И что теперь писать? Рассказать ли все обстоятельно и по порядку?  Или просто попрощаться в нескольких строках, дескать «Прощай, Петр, завтра брата твоего Андрея по приказу Правителей Города на Горхоне  Ноткина  Атамана и Каспара Хана Каина на рассвете расстреляют за убийство и осквернение языческого капища.  Не поминай, брат, лихом»?  Или сказать все, что было не досказано при том давнем прощании, и все, что было с тех пор передумано?
Они ведь тогда все уехали из города, осиротевшие утописты. Разлетелись кто-куда, растеряли друг друга из виду. Им нечем было поделиться друг с другом кроме рассыпавшихся на мелкие осколки надежд и мечтаний. 
И только Андрей вернулся.  В Столице его ничего хорошего не ждало, кое-что из его деяний,  конечно,  за давностью лет власти подзабыли, да не все.  Да и потом, жить как-то надо было.   Архитектором Андрей себя больше не считал. С того мгновения, как прогремели выстрелы пушек генерала Блока и рухнула хрустальная Башня, как отрезало. 
А интерес к твирину в Столице не иссякал, да и сам кабак приносил доход.  И еще немного любопытно было,  что же тут натворят  бураховы детки.  Малолетние хозяйки, да сопливые правители.  А они ничего так, справлялись, на удивление.
И кто же мог предсказать, что и с этими властями выйдет у Андрея раздор.  От трех смертных приговоров ему удалось уйти,  из скольких драк со стрельбой и поножовщиной целым уходил. Пережил две вспышки Песчанки. Кровь и гной сочились по стенам домов, люди падали в смертельной агонии прямо на улицах.   А Андрей ничего, даже не чихнул. Может твирин спасал, а может просто любила его удача. А тут все. Бросила, отвернулась. Охладела.
Впрочем, не примешайся тут степняцкие дела, приговор может и не был так суров. И разве ж не поделом получил этот столичный выродок? Все знают, Андрей Стаматин сам дела ведет честно,  и себя обмануть не дает.   А к Укладу городские правители относятся с трепетным уважением.  Наверняка, кто-нибудь из степняков нашептал. Малявка Тычик или может даже сам ойнон Бурах. 
Андрей комкает и бросает в сторону очередной листок и трет закоченевшие ладони.  Хлопает дверь. Сквозит. Холодно жуть.
- Эй, парень!  Принеси мне чего-нибудь согреться.  У вас тут, как в ледяном аду!
Затопали в коридоре тяжелые ботинки, что-то быстро они отозвались на просьбу, неужели принесут выпить. Или хоть подбросят углей в огонь. А вот быстрые легкие шаги вряд ли принадлежат охраннику. Андрей оборачивается. Возле его камеры, опершись рукой о решетку, стоит сиротка Мишка. Фиолетовая Хозяйка, так они ее называют.  За ее спиной переминаются с ноги на ноги охранники, смотрят подчеркнуто сурово. Особенно тот что слева , у него в кабаке долг за выпивку монет триста. Ну да, черт с ними с охранниками.
Это ж надо, из угрюмой сопливки какая красотка выросла. Такое даже под неказистой одежкой в пять слоев не спрячешь – глаза, и брови, и осанка. 
«Ну да! Самое время о красотках думать, - усмехается про себя Андрей. – С тобой, поди, о душе пришли говорить, так что подставляй уши. Сейчас тебя всему научат, до чего сам за сорок лет не допер»
- Фу ты - ну ты! Какие у меня гости! – громко произносит Андрей  и поднимается на ноги.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-07-09 14:37:06)

Ростом Мишка Андрею едва по плечо и смотрит снизу вверх, а взгляд у нее  тяжелый,  давит, как каменная плита опускается на плечи и грудь.  Уже больше месяца тянутся суд и следствие, уж неделя как приговор объявлен, а только сейчас Андрей по-настоящему начинает чувствовать, что же будет дальше.  Как будто не маленькая женщина в неказистом темном полушубке стоит на пороге его камеры, а сама смерть уже к нему явилась.
Яркой картинкой все представляется - и холодные замшелые камни стены перед самым лицом, и щелчки затворов и резкие обжигающие удары в спину. Сколько он их почувствует, прежде чем… и что там дальше? 
Невольно вспомнились каиновские мечты о бессмертии.  О вечном вместилище воплощенного  духа.   Бредни это были? Или новая истина? Они ведь так и не узнали, хоть стояли так близко!
И Андрей невольно ежится, не столько от холода, сколько от  впервые накатившего смертного страха.  Новый, непривычный холодок в груди. Противно становится дышать, как будто глотнул воды с песком, и тот хрустит на зубах.  Он сглатывает и переводит дыхание. Ну, не станет он девчонку своим страхом веселить.
- Заходи. Милости прошу,  - подчеркнуто вежливо кивает Андрей на освободившийся стул.
Да и лучше, пожалуй, такая компания, чем коротать вечер за попытками поговорить с братом, который неизвестно где, за тысячу верст отсюда, да и жив ли он сам.
- Пришла сказочки перед сном послушать? Ну, изволь. Я за свою жизнь много чего сделал, спрашивай, о чем хочешь услышать?

Мишка проходит в камеру, и обстоятельно, как у себя дома, расстегивает пальтишко.  Две темные косы падают на спину тяжелыми змеями, звякают на груди ожерелья.  Так же обстоятельно и неторопливо она достает  из сумки и раскладывает  на краю стола пирог.  Плывет по камере теплый густой мясной дух. 
Рот у Андрея наполняется  слюной, и он непроизвольно сглатывает.  А давно ведь такого не было, чтобы ему женщина по своей воле, не за деньги  пироги пекла. А тут, надо же, сама смертушка приласкать решила.
- Последний ужин перед казнью? - спрашивает он, и садится на край жесткой койки. – Тронут.
Пирог еще теплый. Андрей откусывает с аппетитом большой кусок.  Вкусно, и от сытной мясной начинки сразу становится тепло и даже тот иной, не телесный холодок в груди исчезает.
А дверь-то осталась открытой, вдруг  мелькает шальная мысль.  Андрей старательно не смотрит в ту сторону, а смотрит на Мишку. Откусывает еще пирога, жует.  Там охранники. Двое, трое? С огнестрелом? Или без?
- А ты садись, - говорит Андрей Мишке, - я сказочек много знаю, рассказывать долго. А начну, пожалуй, и правда, с последней.  Так вот. Этим летом, в самую жаркую пору, прибыл в наш Городок из самой Столицы ученый этнограф и археолог, исследовать местные диковинки.  Почему  наши любезные правители его сразу не послали к чертям, это уж тебе известно куда лучше, чем мне.  Вроде как письма у него какие-то были и рекомендации, ну, да я их не видел.
Остановился он в пансионе, который держит одна вдовушка в Почке и мы с ним  свели короткое знакомство, как-никак выпускники одного Университета, студенческое братство, прочая мишура. К тому же я, как ни смешно, в некотором роде, действительно знаток местных диковинок.  Быстро выяснилось, что из богатого культурного наследия степняков,  более всего нашего нового гостя  интересовали курганы.  Причем, как он поведал мне за бутылочкой у него есть свои люди, которые могут культурное наследие обратить в твердую монету. Особенно, если это наследие из чистого золота.
Что ж, не то чтобы мне сильно нужны были деньги, но от интересного дела я никогда не отказывался.  Тут же курганов, кроме кургана Раги, что ближе всех к городу, множество.  Прежде за ними за всеми степняцкие жрецы приглядывали.  А нынче, сама понимаешь, из всех менху только Бурах остался, ему везде не поспеть.  Сейчас там иногда разве что Черви копошаться по своим червивым делам.  Вот как раз среди Червей и находятся такие, которые за хорошую цену могут рассказать, куда идти и где искать. 
Андрей вспомнил, как стыдливо жался тот Червь, что рассказал ему о большом могильнике. Переступал огромными неуклюжими ногами и прятал глаза, как будто Андрей мог прочитать выражение на гладкой белесой морде.
- Кстати, ты не знаешь, зачем деньги Червям? – спрашивает он Мишку, кусает пирог и смахивает крошку с нижней губы. -  Вот уж тайна Степи.  Ну, смолу твириновую изредка покупают, но ведь они  и сами ее готовить мастера, да и ни одного Червя - запойного пьяницы мне не попадалось. 
Ну, ладно. Слушай дальше. Червь дорогу нам объяснил доходчиво, да и я окрестности знаю неплохо. Так что нашли мы курган без труда.  Курган Туулай, как его Червь назвал.  И, в самом деле, не обманул, богатства там лежали большие, только землю копни.
Похоже было,  случилось  тут давным-давно большое побоище и сложили в этом кургане черепа врагов, взятые победителями как военный трофей.  Но вот что интересно,  как будто вместе с ними и всю военную добычу сложили, ничего не оставив.  Я же видел не раз те украшения, что в местной земле находят.  А эти были совсем другие – другие узоры и сделаны иначе.  Наверняка, из другого края привезенные.  А потом почему-то взяли и всю добычу в землю. Почему?
И сколько ж там этого добра было!  Брали мы только золото и ходили, поверишь, четыре раза.  Отчасти чтобы не привлекать лишнего внимания большими тюками, да и тяжело. Было это еще в сентябре. Позже-то копать уже стало трудно, ночами земля промерзает.
Андрей откусил еще кусок пирога, и внимательно посмотрел на Мишку. Сидит, слушает. А что она там себе думает, кто знает?
- Ну что? Дальше-то рассказывать?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-07-12 01:10:56)

К теплому мясному пирогу так и просится рюмка чего-нибудь покрепче, но на это рассчитывать не приходится.  Разве что перед самой казнью.
- А дальше  особо и рассказывать нечего. Кое-какие вещички, поинтереснее, мы себе оставили, а остальное мой напарник переправил в несколько ходок в Столицу.  А получив деньги, решил меня обмануть.  Мы поторговались, потом повздорили, потом подрались. Он меня ранил, а я его убил.
Андрей замолкает, стряхивая с колен крошки.  Под рубашкой и свитером на груди тянется длинный шрам. Рану  Андрей кое-как  зашил сам, шипя от боли и прикладываясь снова и снова к бутылке твирина.  Уж два месяца прошло, а до сих пор саднит и ноет.  Раньше-то все как на собаке заживало, а теперь…  Стар становится Андрей.  Хотя, чего переживать?   Дряхлым, теряющим разум и силы стариком ему уж точно быть не придется. 
- Дрался-то археолог неплохо, но, знаешь, что прежде всего нужно, чтобы человека убить? Не пистолет нужен, не острый нож, не крепкие кулаки.  Главное -  вера в то, что убьешь. Твердое намерение. Тогда и карандашом убить можно и голыми руками.
За открытой дверью топчутся охранники.  На столе рядом с раскрытым пирогом  лежит карандаш. Карандашом и вправду убить можно. Даже не одним способом. 
- А вот следы я всегда скверно заметал, - ровно продолжает Андрей. - Так что даже ваши малолетние детективы меня вычислили быстро. 
«Вот еще одна сказочка, Мишенька, - думает он, - Жили два брата-близнеца. Оба были чертовски талантливы. Но один был добрый, другой – злой»
Андрей тянется к столу, туда, где лежит карандаш, но рука натыкается на скомканное недописанное письмо.  Андрей сминает его пальцами, вытирая  жирный мясной сок, подбрасывает и ловит бумажный шарик.
- А я, видишь, письмо брату пишу.  И не знаю, что и написать. Семь лет его не видел. Знаешь, о чем думаю иногда?  А был у меня брат-то? Может это во мне самом слишком много всего было, вот я выдумал мечтателя и архитектора Петра, который грезил о Хрустальной   Башне, и авантюриста  и убийцу Андрея, который ни перед чем не поступился, ради того что бы эту Башню построить. А потом Башню разрушили, Петр исчез, остался Андрей.

Андрей смеется, запрокинув голову.
- Силен выдумывать, - передразнивает он. - Ты ведь даже не представляешь, на что способно человеческое воображение? Вся эта замешанная на земле и крови темненькая мистика, которой вы тут занимаетесь,  даже не приближается к границам возможного, не говоря уж о том, чтобы их перейти.
Когда отступала злость, которая даже теперь через десять лет еще саднила и дергала, как старая, но плохо зажившая рана, Андрей чувствовал искреннюю жалость к правителям Города-на-Горхоне. Да, были у них свои маленькие чудеса и тайны,  и  все же эти глупые обманутые детишки выменяли алмаз на коробку старых пуговиц.
- Кстати, о мистике, - он чуть ухмыляется, глядит на  Мишку в упор. -  Не на бусы, говоришь. А себе почему ничего взять не хочешь? Боишься? 
Большая часть унесенных из кургана побрякушек отправилась  в частные коллекции и музеи, некоторые носили теперь самые смелые из столичных красавиц, там нынче этника была в моде.  Но несколько любопытных или просто понравившихся вещиц Андрей оставил. 
Например, пару  золотых серег  закрученных в невозможные фигуры. Узор их был таким странным, что выглядел не архаичным, а наоборот, как будто явившимся из фантазий о несбывшемся будущем. Мария Каина, если бы стала владычицей новой Утопии,  могла бы носить такие. А нынче Андрей и не знал, какой женщине такие бы пришлись под стать, а все же сохранил.
Еще серебряный перстень с черным камнем.  Его Андрей захотел носить сам, едва взял в руки и стряхнул с него песок и глину. Но потом, рассмотрев внимательно вырезанную на камне миниатюру, раздумал. Испугало, даже его испугало.  Но и продать не смог, таскал в кармане, пока не пустился в бега.
Были еще два широких тяжелых браслета с довольно примитивным рисунком составленным из солярных символов, зато обладавшие странным  эффектом.  Если взять в руки по браслету  или надеть (хотя у Андрея они едва сходились на запястье) возникало ощущение тепла и легкого дурмана, как будто полбутылки твирина выпил, да еще и на голодный желудок.
Забавная штука, и именно эти браслеты оказались  одной из причин злополучной ссоры. Очень его напарник хотел их заполучить себе, хотя Андрей нашел их первым.
Была и еще пара любопытных вещичек.  А вот возможности спрятать добычу подальше от Города у Андрея не оказалось. Так что  найдут, наверняка. Сама Мишка же и найдет, хоть не в земле лежат.  Или не сможет. Кто знает?
Андрей невольно скользит взглядом  по открытой двери.  Подразнить они его решили что ли?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-07-27 01:29:17)

Ишь, как Мишка заговорила. Андрей даже невольно залюбовался ею  - вытянулась, как звенящая струна, как будто ростом повыше стала, глаза сияют, брови вразлет.
Правду она говорила, с другими Андрей никогда особо не считался. И тут не в жестокости было дело.  Любой, кто хоть раз творил что-то совершенно новое это знает.  Начнешь оглядываться на других, мериться кто сзади, кто впереди, поклоняться  канонам и правилам и ничего не достигнешь, ничего не создашь. Все это лишь трамплин, от которого можно оттолкнуться, чтобы прыгнуть вверх.  Не может быть у художника, когда он творит, ни законов, ни морали, ни милосердия.
Готов, всегда Андрей был готов отвечать за свои деяния.  Но за такое не перед предками отвечают и не перед  живыми людьми.  Будущее их всех бы судило и Петра с Андреем и Каиных. Только вот не осталось ничего, чтобы будущему предъявить. Все рухнуло, развалилось  зеркальными осколками.
А то что с тех пор было, все как в тумане, не важное, не настоящее.  И Андрей уже и забыл о чем нынче речь, забыл об украшениях этих чертовых, как будто ухнул куда-то в прошлое, когда все еще было совсем горячо и больно:
- С чего ты взяла, что я не готов был отвечать? От дел своих я не отрекаюсь, ни от прошлых ни от нынешних. Только нынешние это все тлен и шелуха, а про Многогранник тебе ли судить? В твоем ли это разумении? Может это твои любимые степняки прогневали Землю и вызвали Мор?  Мало ли – быков не на те пастбища погнали, не так резали, травы не так собирали.  Или, как говорила та сумасшедшая пророчица,  город своей жизнью грешной накликал болезнь.  А потом вы откупились от нее, принеся в жертву самое ценное,  что было в городе?  Почему бы Земле или Чуме было эту жертву  не принять. Многогранник стоил десятка таких городишек. Никогда так на ту историю не смотрела, а хозяюшка?

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-07-28 23:16:33)

Желтый отблеск лампы отражался у Мишки в глазах и Андрей несколько мгновений честно пытался высмотреть в них сожаление.  Да не было там сожаления и понимания не было.  Так жалость разве что бабья, желание  осужденного да обездоленного утешить. 
- Разные у нас с тобой представления о жертвах, - проговорил он. -  Да и черта с два вы дорожили. Боялись, некоторые ненавидели это да. Но дорожили? Нет, хозяюшка, не верю.  Даже те дети, что собирались в Многограннике сожалели о нем не больше чем о сломанной игрушке, и понимали с чем играют не больше, чем понимает в архитектуре младенец, строящий кулички в песочнице.
Злость кипела как тогда, десять лет назад, так что Андрей говорил, обнаружив, что остановиться не может.  Все всплыло  тогдашнее.
Грохот орудий.  Смерть Георгия. Пустой взгляд Виктора. Неожиданно появившийся младший Влад, который помогал ему  погрузить бесчувственного Петра и  обезумевшую  от ярости и горя Марию в поезд. И как он сам надирался до беспамятства,  сидя на ступеньке последнего вагона и как таял с сиреневом степном мареве Город. 
Андрей ссутулился на своей жесткой койке, опустил голову и уже скорее бормотал, чем говорил.
- Кто из тех, кто был тогда в Соборе понимал, что они хотят уничтожить? Разве что Аглая, но она понимала и ненавидела. Да, еще  Данковский, но сделать ничего не сделал, не сдержал своих обещаний.  Задурил ему голову этот ваш степняцкий шаман Бурах, а может Данковский сам испугался – Песчанки, слов Марии, того,  что показала ему Хрустальная Башня. Он приходил потом,  хотел объясниться, да я говорить с ним не стал, и руки на прощанье не подал. Еву ему смог простить, а Многогранник  - нет, не смог. 
Андрей поднял взгляд. Мишка все смотрела на него, и все так же мерцал в ее глазах желтый свет керосиновой лампы, блестел как на темных лаковых пуговицах. Жутковатое создавалось впечатление. 
Андрей осекся, разом вынырнул из  тех давних обид, даже злиться на себя начал, что разболтался как пьяный, хотя спиртного уж с месяц не нюхал.
И вот ведь еще, что странно, все десять лет провел как полумертвый, ничего уже не ждал, ни о чем не мечтал толком. Так все по инерции, куда кривая вывезет. А тут страстно захотелось жить опять по-настоящему:  брату в глаза посмотреть, женщину поцеловать, вдохнуть весеннего воздуха полной грудью. 
Он выпрямился, повел плечами, если и лежала на них давняя призрачная  тяжесть, так он уж к ней привык.
- Да, и правда, не о Многограннике ведь сейчас речь.  Дело прошлое. Ты про те побрякушки меня спрашивала.  А скажу, пожалуй, где лежат. Шепну на ушко.  Мне-то они, всяко, больше не понадобятся.  Только одно мне обещай, как бы все не обернулось. Прежде чем обратно в  землю зароешь, рассмотри все, да примерь.  Может,  что  тебе  впору придется. Вон ты какая. И впрямь вижу – Хозяйка. Обещаешь? Клятву дай! 
Андрей глазами вцепился в мишкины глаза и ждал. Что скажет? Не побоится ли? Нет, навредить он ей не хотел, скорее с толку сбить, заронить сомнения. Искушал, вот как это называлось.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-07-31 13:13:34)

Почему вернулся?  Не то чтобы Андрей совсем не был склонен к рефлексии, но этим вопросом ни разу всерьез не задавался. 
Сперва, вернулся,  как собака возвращается на могилу хозяина, да и твирин в Столице был слишком дорог.  А потом… Надо было как-то существовать дальше, а жить на чужие подачки он не мог и не хотел.   Город  и Степь  он  знал не плохо и, по своему, даже гордился этим знанием, как вероятно гордятся первопроходцы, покорившие чужие дикие джунгли и научившиеся выменивать у кровожадных туземцев золото на стекляшки и пестрые тряпки. 
Вреда он Городу никогда всерьез не желал, хотя временами его  тешила и развлекала мелочная мыслишка,  что для новых правителей города, начиная от Менху Бураха и заканчивая все той же малявкой Мишкой, он был настоящей занозой в заднице. Даже когда сам он ничего особо не вытворял, а просто жил как живется и вел свои дела, всегда находились черви готовые продавать ему травы и старинные рецепты или молоденькие степнячки, посчитавшие танцы и веселье «Голгой-хэна», куда более привлекательными, чем доля невесты червя или жены мясника, а твириновое зелье привлекало в город беспокойных чужаков из Столицы и других городов.
И что удивляться финалу? Многие покорители диких земель кончили свои дни на туземном костре, а то и в туземном котле.  И все же эта мысль  не помогала смириться с нынешним положением.
Андрей не умел  покоряться судьбе.  Каким бы он ни был отчаявшимся, обездоленным, утратившим все смыслы и цели, борьба  у него бурлила  в крови, кипела под кожей, зудела в самых костях.
- Боишься? – усмехнулся он. -  А может наоборот срок пришел этим побрякушкам свет увидеть?  Может быть самое время.  Ладно, черт с вами! Скажу. Нарисую сейчас, где искать.
Он поднялся. Охранники тут же задергались, но Андрей спокойно подошел к столу и, взяв карандаш,  вытянул  лист бумаги из тощей стопки.
Давно он не рисовал.  Город на плане похож на толстого безрогого быка. Собственно весь город рисовать не было необходимости, но ему нужно немного времени.
Охранники расслабились, а Мишка с любопытством чуть подалась к нему. И тут Андрей резко развернулся и, схватив Мишку в охапку, притиснул спиной к своей груди.
Та затрепыхалась как птичка под его рукой, и Андрей  прижал ее к себе покрепче, чтобы не вывернулась, а другой рукой упер отточенный карандаш  ей под подбородок, сразу надавливая до боли, чтобы осознала серьезность своего положения.
- Громко не ори, - шепнул Андрей, склоняясь к мишкиному уху, развернул их обоих лицом к выходу и подтолкнул ее вперед.
- Сделаете шаг, - спокойно сказал он к охранникам, - или закричите, или попробуете вытащить оружие, и я проткну ей горло. 
И снова Мишке.
-  Убийство такой хорошенькой женщины не доставит мне ни малейшего удовольствия. Но ты же понимаешь, что я это сделаю, если ты или твои друзья  не будете слушаться.  Так что лучше будь умницей и помоги мне.
Мишка дернулась.
- А если нет,  то я и сам с ними договорюсь, хозяюшка.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-08-02 03:10:25)

Андрей лихорадочно прикидывал, как вести переговоры.  Хорошо, если бы никто кроме троих охранников ничего не слышал. И что делать дальше?  Зима, морозы стоят, в степи не заночуешь. Была в городе пара верных человек, но решаться ли они? Дадут ли отсидеться до ближайшего поезда? Но для начала главное не поднять шума,  и чтобы охранники достаточно испугались за жизнь Хозяйки и выпустили его.
Мишка молча трепыхалась, и даже сквозь плотную кофту Андрей чувствовал под локтем округлость  груди, но это ощущение скользило где-то на периферии сознания, слишком неуместное, чтобы всерьез взволновать.  Потом она вдруг замерла, как будто что-то испугало ее больше, чем она уже была напугана.
И внезапно что-то еще шевельнулось то ли внутри самой Мишки, то ли у нее за поясом,  и Андрея накрыло то леденящее кровь чувство присутствия  потусторонней силы, которое мелькнуло, когда Мишка только ступила в его камеру. «Сама смертушка явилась».  Только сейчас оно было стократ сильнее, ошеломило, скрутило, и в следующее мгновение  невыносимая  боль обожгла запястье.
Не могла  там быть мишкина рука с ножом – мелькнула изумленная мысль. И от ножа не бывает такой страшной раздирающей боли.  Как будто  жилы и мясо выдирали наживую.
Андрей закричал, дернул искалеченной  рукой.  Мишка выскользнула из его объятий. Запуталась в собственном полушубке, и они оба повалились на пол.  Вот чертовка!
Кровь хлестала из порванного запястья, но Андрей пытался встать, опираясь на локоть.  Конечно,  ему не уйти. Теперь точно не уйти, но хоть не сдаваться без боя.  И тут он увидел лицо Мишки бледное, испуганное. Расширившиеся от страха ее глаза сейчас особенно были похожи на пуговицы.
Андрей повернул голову, чтобы понять, на что же она смотрит.  Дыхание оборвалось, крик замер в горле, превратившись в задушенный хрип.   Те маленькие детские тайны,  над которыми Андрей столько посмеивался, которые презирал, вылезли из коробки со старыми пуговицами, чтобы показать свою силу.
Куколка – жуткий лоскутный  уродец,  карабкалась по его плечу, цепляясь набитыми соломой ручками и ножками. В разверстом провале тряпичного рта сверкали бритвенно-острые зубы,   а ткань вокруг  пропитала бурая кровь. Его собственная Андрея кровь.  Пуговичные глазки куколки влажно блестели, и в них сейчас было больше жизни, чем в глазах ее хозяйки. 
Она карабкалась  по его плечу и он отчетливо  чувствовал мертвенный холод, как будто она ползла не по толстому слою одежду, а прямо по голой коже.   Внутри все омертвело, онемело, даже сердце как будто остановилось, хотя кровь и вместе с ней силы, продолжали выплескиваться из раны.
Куколка перевалилась через его плечо, и потянулась к шее, сразу пухлыми ручками и ртом.   Андрей вскинул здоровую руку пытаясь отшвырнуть ее от себя, защитить горло.  Но это была уже не яростная борьба, а безвольное инстинктивное движение.
Каменный  пол под затылком оказался теплее, чем прикосновения тряпичного тельца.
«Пусть все скорее кончится! – вдруг подумал он. – Все равно уже ничего не вернуть.  Уж точно не нам. Но, в конце концов, мы сделали это.  Пусть ничего не осталось, но сделали ведь. И были те, кто видел, кто верил.  Значит, будут еще. Будут другие. Те, кто сделают, смогут.  Вот только бы…»
Это место в Столице он узнал сразу. Вот там университетские кварталы. Библиотека. Лабиринты узких улочек, если свернуть с набережной налево, а потом направо и в арку будет вход в их старую квартиру.  Широкая река, вставшая подо льдом. Петр брел вдоль заметенной снегом каменной  набережной. По его походке Андрей сразу понял, что тот не пьян, просто идет не спеша, погруженный в свои мысли. Вот только пальто у него совсем тонкое, потрепанное, мерзнет, наверное.
Вдруг брат внезапно остановился, вскинул голову, и Андрей на миг встретился с ним взглядом.  Узнавание, удивление, радость.
- Брат! – беззвучно крикнул он.
А потом Петр вскрикнул и, схватившись руками за грудь, начал медленно падать во вьющуюся вокруг его ног белую поземку.

Отредактировано Андрей Стаматин (2013-08-03 11:50:45)