Толкнув дверь тощей пятой точкой, Мишка ввалилась в темную прихожую под сварливый скрип петель. «На дворе белый день, а тут хоть глаз у него коли» - проворчалось уже привычно. По каким таким высшим соображениям все окна держались круглосуточно зашторенными, нормальному человеку лучше было не спрашивать. Мишка успела в тускнеющем свете наметить траекторию движения: через комнату на кухню, а там уж можно будет освободить руки и зажечь что-нибудь осветительное.
Дверь за спиной вяло захлопнулась с тоскливым чавком. Теперь навигация осуществлялась локтем по стене. Дверной проем дальней комнаты обозначался как чуть менее густой мрак, и азимут в целом был ясен, но переставлять ноги приходилось очень осторожно: в этом доме всякий хлам обожал в потёмках высовываться из углов и подворачиваться под ноги. По счастью, кухни удалось достичь без потерь: какая-то ветошь все-таки попыталась намотаться на каблук, но Мишка успешно отопнула ее с дороги, внутренне содрогаясь. Водрузила на стол бумажный пакет, отодвинув в сторону оставленные прямо на столе подсохшие куски хлеба, словно топором порубленные и провалявшиеся здесь хорошо если не со вчерашнего вечера. Хотя нет, должен же был Шкиль позавтракать…
Соваться со своим уставом к учителю – последнее, что могло бы прийти Мишке в голову. И потребовалось меньше недели, чтобы до этого последнего докатиться. Во-первых, учитель из Шкиля был… нет, она бы не сказала, что плохой, но как минимум странный. Трудно было представить кого-то, меньше похожего в этой роли на любого из Бурахов, чем дядя Миша. Во-вторых, очень быстро стало ясно: если Мишка хочет во время занятий нормально питаться – а питаться ненормально она теперь была категорически не согласна по принципиальным соображениям – позаботиться об этом придется самой.
Лампа тускло поблескивала в углу в пробивающемся сквозь неплотно задернутые шторы свете, но спичек в пределах досягаемости не обнаружилось, а шарить на ощупь по шкафам Мишка просто боялась после того, как на нее из такого шкафа выпрыгнула плохо свернутая противочумная драпировка.
«Провались оно все…»
Мишка решительно взялась за штору и дернула в сторону. С леденящим душу грохотом карниз обрушился вниз, сшибая выставленные под окном бутылки, словно кегли.

«А могло бы и карнизом по маковке», - философски констатировала Мишка, когда тяжелая штора накрыла ее с головой. Праздный вопрос хозяина дома остался не только безответным, но и неуслышанным: Мишка сражалась с плотной тканью, обсыпаемая тоннами пыли и паучьих трупиков. Выпутав наконец голову из душного кокона, глотнула воздуха и тут же сокрушительно чихнула, поднимая в воздух всю дрянь, которая уже успела осесть.
Шкиль застал ее такой же чумазой, как и в день знакомства, размазывающей по лицу серую грязь, с паутиной на голове. В саване неопределенного цвета. «Нукает еще», - возмутилась Мишка, но вслух накалять обстановку не стала: в конце концов, ругался учитель без огонька, даже как-то добродушно. Смирился, что ли? В первые дни только и было воплей: куда полезла? Зачем понесла? Положи на место! Не смей выбрасывать! Как будто она виновата, что здесь не то что сесть – плюнуть некуда было. И дышать нечем.
- Полезла – значит надо было, - огрызнулась она незлобно. Стала бы она ради удовольствия за всякий хлам хвататься с риском для жизни…
Наконец Мишке удалось выбраться из шторы, и она принялась скатывать ее в тугой комок, стараясь не делать резких движений. По всем законам природы в доме должно было обитать полно живности. Но то ли атмосфера оказалась неподходящей даже для тараканов, то ли тяжелый характер хозяина отпугивал даже моль – но на Мишку до сих пор никто не выглянул ни из одного угла. Сами паучки, запутавшиеся когда-то в шторе, почили так давно, что рассыпались на запчасти, едва достигнув пола.
- Можно подумать, час назад оно еще не сгнило и не упало бы, - проворчала Мишка, сдирая с карниза вторую штору и сворачивая ее краями внутрь. Понадеявшись, что ветхая ткань не расползется в руках от малейшей встряски, она сгребла в охапку обе занавески и поволокла их во двор. Простирнуть бы, конечно, было правильнее, но кто ж ей даст.

Отредактировано Мишка (2013-02-03 20:45:36)

Когда на Мишку впервые обрушилась отповедь по поводу ее безответственного поведения, честно заработанный шок не позволил ей высказать новоиспеченному учителю все, что она думает по поводу его упреков. К сегодняшнему дню она научилась пропускать их мимо ушей, не вдумываясь в суть. Потому что если вдумываться – очень хотелось потрогать дяде Мише лоб и заботливо спросить, с кем он ее перепутал.
Что такого было в волшебной цифре «десять вечера», Мишка не могла понять никогда. Ни в детстве, в котором никто не ждал ее домой, и можно было куролесить по Степи хоть до утра. Ни теперь. Замужество наложило всего одно ограничение на привычную вольницу, попытаться положить конец которой вышло бы любому посягнувшему себе дороже: приходилось согласовывать с любимым супругом планы, чтобы хоть иногда оказываться дома примерно в одно время суток.
Терпеливо снеся обирание хлопьев пропыленной паутины с платья, Мишка ограничилась возражением всего по одному пункту:
- Так светло же, - пожала она плечами. – Подумаешь, ночь… - И Мишка сбежала во двор.
В светлых сумерках, когда фонари уже зажглись, а воздух еще хранил память о закатных лучах, шторы выглядели даже симпатичными. Благородного такого синевато-серого оттенка… Вполне вероятно, что когда-то они были голубенькими. Мишка осторожно размотала тяжелые кульки, щедро усеивая траву скопившимся за несколько десятилетий культурным слоем. На что угодно можно было спорить, что в последний раз эта ткань соприкасалась с водой еще до Первой Вспышки, а это все-таки охренеть как давно. Трясти этот раритет было страшновато, но слабаков здесь не водилось…
Когда большая часть пыли переместилась со штор на Мишку, а та, в свою очередь, прочихалась, было решено признать уборку состоявшейся.
В условиях приближенного к нормальному освещения на кухне спички обнаружились подозрительно легко, как будто нарочно выползли к свету из какого-то убежища. Мишка сгрузила шторы на табурет, зажгла лампу и отобрала у Шкиля край карниза, который тот пытался приладить на место одной рукой. Крюк под карниз был высоко, и ей пришлось вскарабкаться на тумбочку, чтобы до него достать. Тумбочка зашаталась под ногами.

Учитель был настоящим банным листом. Преследовал по пятам, совершенно не испытывая благодарности за каждодневный тяжкий труд по приведению его жилища в божеский вид. Еще и орал…
Мишка дивилась, как можно быть таким настырным. Руку на плече игнорировать было уже невозможно, и она повернулась, насупленно глядя на взбешенного Шкиля исподлобья.
- Дядя Миша… Ну какую ответственность-то? Степняки мне цветы дарят, - заявила Мишка, всерьез за степняков оскорбившись. И тряхнула косами, из которых торчали подвядшие ромашки. - Не жрут они девочек, ни больших ни маленьких. Вот не жрут, можно даже не уговаривать.
Про то, что лишний час прогулки Твириновые Невесты, на которых она набрела в Степи, вплетали ромашки ей в волосы, говорить не стоило, а то бы Шкиль и их не пощадил, обложил бы по первое число, а вот этого уже ему могли и не спустить, если б кто услышал. Не Гаруспик, конечно, Артемий вообще бы не удивился, наверно. Но какие-нибудь посторонние степняки…
Выступить с протестом оказалось ошибкой, как впрочем и всегда. Мишка каждый раз зарекалась вступать с учителем в препирательства, но он каждый раз выискивал новую гадость, не ответить на которую было попросту невозможно. К счастью, он быстро утомился и милостиво позволил ей закончить со шторами. В его сторону тоже пыли налетело порядком, только разницы большой Мишка не видела: учитель и так постоянно казался каким-то пыльным. Не в смысле грязным, а будто заброшенным на чердак. Вечно в чем-то неопределенно сером, с сединой в волосах – откуда в его возрасте столько? – такой же тусклый, как лампы в его доме. Он и раньше завидным женихом не числился, а как из Столицы этой вернулся – вообще чуть плесенью не покрылся вместе с домом. И покроется, если ему позволить, и наверно рад будет, если его в покое оставить…
Такой вариант не рассматривался.
Но тут уж кто кого переупрямит.
Неожиданно из Шкиля вышел пророк похлеще покойной Катерины: тумбочка приказала долго жить, Мишка только ойкнуть успела. Лететь вниз башкой отчаянно не хотелось, она попыталась удержаться за карниз и оторвала к чертям от стены второй его край. Выпустив из рук ставшую бесполезной – хотя почему «ставшую», вообще дурацкую на самом деле – палку, Мишка уцепилась за первое, что подвернулось, то есть за воздух. Воздух, на удивление, держал…
Потом она соотнесла свои координаты относительно стен и потолка, и все встало на места. Места были откровенно странные. Во всяком случае, себя Мишка меньше всего ожидала обнаружить висящей у Шкиля на шее, второй рукой вцепившись в пустой рукав. Она попыталась осторожно, не привлекая внимания, сползти вниз, но единственной рукой учитель держал на удивление крепко, да и выше, получается, был, чем ей казалось: достать ногой до пола получилось не сразу.
- Твоя мебель хочет меня убить, - пожаловалась Мишка.
Вообще она подозревала, что не только мебель.

Вообще результат стоил усилий, решила неожиданно Мишка, глядя внизу вверх на ошарашенное лицо учителя. Если бы знала, что такой простой кульбит выбьет его из привычной колеи ворчания по кругу – давно б нарочно навернулась. Очень, оказывается, освежает. Ему полезно.
А когда Шкиль вернулся к излюбленной роли старого перечника – которая ему не слишком шла – Мишка не выдержала и закатилась смехом, продолжая висеть на наставнике и даже подрыгивая в воздухе ногами. Ничего не могла поделать: обидно ему, наверно, было, и непонятно, но как же смешно!..
Выкарабкавшись из крепкой учительской хватки, Мишка весело подтвердила:
- Сказал. Не слушаю.
И добавила, подпрыгивая на одной ноге, чтобы натянуть слетевшую туфлю:
- Прости. Прости-прости. Бестолочь я.
Руины тумбочки следовало как-то оприходовать, но если честно – Мишка не очень понимала: сразу нести на помойку, или можно показать мужу, пусть чинит?.. А, пускай пока валяются, руинами больше, руинами меньше, никто и не заметит. Ногой она задвинула пропыленные доски вперемешку с каким-то похороненным под ними хламом в угол.
Шторы могли и подождать. Надо было поесть, и надо было накормить гордого хозяина, который обычно за трудами праведными забывал, что людям свойственно без пищи падать в голодные обмороки. Но сначала стоило отмыться.  Продолжая неудержимо хихикать – оно само, честно-честно!  - Мишка крутанула кран. Результатом было злобное шипение из недр труб, да выплюнутая на ладонь пара капель тепловатой водички. Такое сейчас случалось частенько: пока что-то где-то налаживают, где-то в другом месте оно, как правило, не работает вообще. Сантехнические работы в Дубильщиках велись уже неделю, а это значило, что весь Кожевенный с утра пораньше заполнял водой все доступные тазики. Мало ли что.
- У тебя вода есть?.. – спросила Мишка.
Она очень надеялась, что занятый высокими материями мозг учителя нашел все же время подумать и о насущном.

Отредактировано Мишка (2013-10-03 14:32:37)