Осень - не самое приятное время, особенно осень поздняя, дождливая. По крыше склада барабанят холодные капли, Город захлебывается в сумраке сером, и наружу выходить - смерти подобно. Даже когда в руках у тебя зонт, а капюшон на самые глаза надвинут. То ли дело - в логовище, которое уже давно родным стало. Тепло, пляшут огоньки керосинок, пяток присных - из молодых, конечно, из верных, которым и слякоть не помеха - в карты за столом сражается. Шлепки по столу разрисованных ярких бумажек, выкрики, смех, угрозы...
Привычный шум. Так было, когда и в помине Грифа на складах не было, так будет, когда о нем и не вспомнит никто.
В голове сплошные проблемы да шум дождя. В пальцах ножик да камень точильный. Дело привычное, одно из многих - такое же, как кости мешать, деньги считать, товары перекладывать, замок вскрывать... Горло резать. Волнения поутихли уже, огненный угар смены власти на нет сходит, и осталось только от некоторых, дюже старым авторитетам преданных, избавиться потихоньку да так, чтоб вроде и непричастным выйти. Где Валет? А, рыбьей костью насмерть подавился, несчастный. Где Алыш? Так его недавно в драке зашиб какой-то шальной мясник. Я? А при чем тут я? Разве в силах человеческих предсказать кость или удар слишком сильный?..
Усмешка по губам недобрая ползет. Недобрая да довольная. Всё неплохо складывается, власть утверждается, и в привычку уже входит говорить "Мои парни". "Мои склады".
Хорошее слово: "моё". Удобное такое, ладное...

Как дверь открылась - толком и не заметил никто. Только когда скользнула внутрь тень, да двинулась, будто точно зная, куда идти, к вожаку - тогда только внимание обратили. Карты шлепать перестали, кто-то присвистнул - оценивающе, развязно - а там уж и сам Гриф голову поднял, взглядом ожог. Ножик отложил, навстречу поднялся, в кои-то веки хоть немного, да выше оказываясь...
Удивление у него в глазах было. Удивление... и - чем шут не чертит? - призрак узнавания.
Кожа белая, ровно снег али молоко, от холода мурашками пошла. Тонкая накидка травяная, фигурку облепившая, всё взгляду открывая. Плечи округлые, щиколотки точеные, как у всех танцовщиц, волосы мокрые, длинные... Рыжие.
Ну, разумеется, рыжие.
Какими же им ещё быть.
Давним сном, туманным дремотным видением всплыли давние ночи, лунный свет в траве, степная колдунья с маской-лицом, пляшущая, в кровь ранящая ноги. Руки-плети, глаза-зеркала, невозможность творящегося чуда... Смешно, но иногда в Столице ему снились её танцы, и по утрам он пил по две чашки кофе вместо одной. Призрак детства, испуганная дикарка, выросшая в настоящую Невесту. Воплощенное прошлое, когда Грифа не было ещё и в помине.
"И какого же, собственно, шабнака?.."
-Не забыл.
Красноречие изменяло.

Странно было смотреть на неё - прошлое, снова пришедшее на порог. Мара из снов, память дурацкая, позабытая почти за заботами будничными, восторг от чуда, похороненный давно... При том - не девчонка, с которой он зубоскалил, пред которой смелостью хвалился. Девушка не по городскому красивая, да настолько, что как бы парням не приглянулась, всем пятерым. Да и ему заодно, чего уж там. В детстве не до того было - как танцует, что говорит, куда там на грудь пялиться! - сейчас изменилось всё.
Он вырос. Она выросла.
Фыркнул Гриф, наважденье стряхивая. Глянул скептически под ноги пришелице - там уж солидная лужа натекла, к его собственным сапогам подступила - усмешку натянул почти без усилия. Удивления момент проходил, растворялся. Выглянувшая было суть потрясенная, мальчишка, что в Степи на танец смотрел, восторга не скрывая, пряталась за привычной личиной вожака бандитского, веселого, чуть не из железа сделанного.
"Слабости да воспоминания дурацкие? О чем речь ведете, любезные? Не знаю, не ведаю таких напастей и в жизни не знал..."
-Кто меня обидит - тому долго землю не топтать. Так что радуйся, что тебе вовек не суметь, - слова привычно на язык легли, минутное стеснение ушло, открыв для них дорогу, так что Гриф аж разулыбался, радуясь. Сам своего замешательства испугался, сам им удивился, - Удивлен я просто, чтоб больше не сказать. Нечасто ко мне прошлое возвращается, как ты вернулось. Нечасто мне пол в логове водой заливают. Да и женщины сюда нечасто приходят, особливо в таком виде, да ещё ничего не страшась...
Кто-то бандитов снова засвистал, с последними словами соглашаясь, и Гриф сощурился недобро, глянул поверх девчонкиного плеча. В планах у него было поговорить для начала, в мотивах разобраться, а с парней бы сталось возжаждать поиграть.
Тем паче что вид у Невесты и правда был - ну точно не для того, чтоб шестерым мужикам демонстрировать.
"И о чем только думала, дуреха, когда это одевала? Тут же больше обнажает, чем скрывает... Тьфу, пропасть"
Губы недовольно перекривил, понимая, что такими темпами разговора спокойного не выйдет. Прикинул, где ж у них можно какое ни то покрывало, или там полотенце найти. Выходило, что нигде. Разве только постель чью-нибудь растащить... Но и то навряд прокатит, там спальники больше, даже о одеялах речи не идет. Только и оставалось, что к столу шагнуть, куртку с одного из стульев подцепить. Сам днем с дождя зашел, сушиться на спинку повесил...
-На вот, надевай. А потом садись и рассказывай, - и снова усмехнулся, в сторону воров быстрый взгляд бросив, - А то как бы не завалили тебя прямо тут же, на столе... Станется с них.
Свист и смех были ответом и явным подтверждением - станется! Ох, станется же!

Фыркнул, глядя, как накидывает Невеста куртку на плечи - мокрое пятно от волос тотчас по ткани расплылось, сушить её теперь не пересушить:
-Ну, увидела. Вот он я, весь, как на ладони. Бежать бы тебе теперь впереди собственного крика... Да только на погляд, как ты, не ходят. Дело у тебя ко мне.
Он в этом и не сомневался ни мгновения. Будь Невеста правильной, следуй законам - ни почем бы не пришла в Город, в бандитскую кодлу, да ещё босиком, да ещё под дождем. Так, с глазами такими - выжидающими, настороженными - идут, когда других путей под ногами и нету. Когда защиты просить, а коль не примут - так хоть в Горхон, хоть в петлю, а обратной дороги нет.
Только кем же быть надо, что бы в нем защитника углядеть? Совсем головой скорбеть, разве что...
Глянул с удивлением, когда подтащила девушка стул от стола, уселась, собственной спиной от жадных взглядом загораживаясь. Нет бы на мешки, на которых вечно ворье садилось, усесться... А впрочем, если разговор какой-никакой конфиденциальности требует - то вполне разумно хоть так отгородиться. "Я вас не вижу, а значит, вас в нашей беседе вроде как и нет"...
Разумеется, надежды его на то, что она запахнется, тепло сберегая, прахом пошли.
Глядит по-звериному, снизу вверх, не стесняясь ничуть - а стесняться есть чего, особенно перед взглядом мужским. Вроде и мокрая, и жалкая даже, если подумать... Да только думать не хочется.
А чего хочется...
"Шабнаково семя!"
Пригнулся Гриф к Невесте, слова разбирая. Губы нервно облизнул - мимолетное движение кончика языка - напрягся, словно тварь хищная, легкую добычу почуявшая. Мгновение казалось - возьмет за плечо, крепко, чуть не больно, за собой увлечет - а то и вовсе здесь же на пол толкнет, взглядов не постесняется...
Минуло.
-Я тебя своей не называл, - сказал чуть не насмешливо. Не особо церемонясь полы куртки свел, молнией чиркнул, под самый подбородок, чуть кожу нежную не защемив, - И мига такого не было. А что не моё - то и поделить не жалко...
Отстранился. На мешки напротив уселся, ноги по-турецки скрестил. Теперь думалось заметно легче. Отвлекающих факторов поубавилось сильно.
-О цели твоей говорить станем? Или так и будем игры играть?..

Вот и сказано. Вот и думай теперь, Филин, птица вещая, хитрая, что дальше с ней, такой, делать.
Ведь и глаз не поднимает, говорит негромко, ровно - видно, что не горожанка, тем так напевно ни в жизнь не суметь - и безнадежно так, что даже и жалость проклевывается. Дурное чувство - жалость. Давить его надо сразу, кованными сапогами, иначе потом вовек не расхлебаешься. Надо было, наверное, сразу чуйку, чувство шестое послушать. Не глядя обратно под дождь выставить. Проблем ведь Невеста с собой на плечах принесла - куда там внезапная ностальгическая сентиментальность, которой попервам испугался!
Тут и память горькая, детская, о степной подружке, личной тайне, что и девчонка смешливая, и мара-чаровница. Как на танцы смотрел, как гостинцы носил, как купаться сманивал, дурного в мыслях и не имея. Посмотришь сейчас - нет той девчонки, тростинки гибкой, с глазами дикими, с словами-уколами. И его-тогдашнего искать-не переискать, пацана-насмешника, в собственный фарт свято верующего. Выросли дети, минуло всё лет пять уж как... А память-то осталась!
Выставишь её сейчас под дождь - и вроде не от обузы избавился, а друга предал.
Впору плеваться - куда там десятку верблюдов!
И тут же, к памяти, что и долг, и сон, и мелочь вроде бы неважная... К ней же - проблемы насущные, материальные. Куда девке к кодле бандитской? Сама не пойдет - силой возьмут, а своей объявить - подставиться значит. Кто до вожака добраться захочет - её первую на перо возьмет. Слабость, потому как. Место больное, уязвимое...
Сейчас Гриф предпочел бы не иметь таких мест.
И тут же - а ну, как Степь по её следам придет, печальницей у порога пробьется? Говорит, сама неугодую не стерпела, но босыми и в дождь отпущенные не бегут - только те, кого вернуть захотеть могут. Придут угрюмые Черви, спросят за пропавшую Невесту - "Не у тебя ли прячется, человек в пере птичьем?" - и что им ответить? По чести, мол, сама пришла? Отсмеяться, моя, мол, потому как, что нашел - всё мне принадлежит? А осердяться Черви? Неуважение почуют? Их обидеть легко, а Степь это твирин, в том числе и черный, а значит - барыш, и немаленький. Из-за одной беды рыжей его терять - совсем уж дурость.
Да и на что нужна она, если уж начистоту? Кашеварить? Так тут всякий сам на все руки мастер, особенно после столичного Университета и общажной жизни веселой. По женской части долг исполнять? Так тут честнее в кабаке стаматинском танцовщицу на колени усадить или, там, горожанку сговорчивую найти. Шить? Так тут, опять же, сам наловчился...
Танцевать вот, разве что.
Танцевать...
Курить хотелось и о проблемах привычных думать. Угораздило же сопляком в Степь выбраться. Сейчас горя бы не знал, дурень. И мыслей бы дурных с выборами дурацкими не было бы в голове.
-Нет иголки. Нешто я на швею похож? - и тут же, без перехода, продолжил внезапно серьезно, даже ухмылка сползала. - А Степь за тобой придет, ответа спросит? А из парней глянешься кому, как тем пятерым глянулась? А облава нагрянет? Мы ить не в сказке живем, мне с Червями ещё дела вести, да и банда у меня - не ангелы, ох, не ангелы... - и фыркнул вдруг, потому как слишком серьезным казаться не привык. Быть - да, но не казаться. - Да и сам я не ангел.
Сам бы не признался себе, однако ж посмотреть, как танцует теперь, хотелось.
Да и иного тоже хотелось...
Но одновременно не хотелось проблем.

Дурное чувство было - словно всё уж решено.
В тот миг, как прикидывать начал... А то и раньше, когда увидел только девичью тень, глаза знакомые... Да как бы не в то мгновение, как впервые движение в лунной Степи углядел да подойти решил! Знал за собой Гриф - если уж заговорил о возможностях - значит, точно решился, как бы в мыслях собственных не отпирался да бесполезной Невесту не казнил. Уж больно любопытно, как же мастерство её ныне вывернулось. Уж очень хочется себе чуда кусочек урвать, хоть маленький, хоть и настоящий не совсем, а всё-таки - чуда. Как не придумывай теперь, почему нет - поздно.
"Старею будто. Сентиментальным становлюсь да жалостливым..."
И чуть не захохотал от этой мысли - даже губ уголки дернулись, улыбкой разошлись. После ада на складах, переворота и захвата власти, после устранения неугодных - ведь кому и сам на тот свет убраться помогал! - после драк на Круге, о собственной жалостливости смешно было думать.
Хотя с другой стороны - Невеста, девчонка же. К ней и меры другие, её, пожалуй, и пожалеть можно, особенно ежели учитывать, что окупиться сторицей... В конце концов, скинуть хозяйство - на самом-то деле благо, хоть и сам всё умеешь так, что лучше вроде и не нужно. А если уж Степь не придет - так и вовсе великолепно. В своем умении с кодлой справиться Гриф не больно-то сомневался, если начистоту. А вот если б Черви пришли...
Глянул на Невесту искоса, испытующе:
-Славно, если правду говоришь. Учти токмо - если всё ж таки придут - не пожалею, отдам. Ещё и приплачу, чтобы обиды не держали на меня...
И отвел глаза, поднялся. К лежбищу собственному отшагнул, а там присел, в вещи закопался. Если уж уступать, принимать в братию, так хоть с умом. В платьишке, из трав да стеблей особенно не походишь, тем более там, где люд, дурных мыслей не чурающийся, обретается... Рубашку полотняную, без вывертов, не особенно любимую. Штаны тоже без изысков, если сильно велики окажутся - веревкой подпоясать можно. Обуви, конечно, не нашел - всё-таки, хоть и хрупок, и невысок был, а нога с женской не сравниться - но не шибко тому расстроился. Невесте, кажись, и так привычно было.
"Если уж по Степи, по травам, босиком бегала, то в Городе и проблемы быть не должно..."
Ворам и говорить ничего не пришлось. Поймали взгляд красноречивый, вещи в руках отметили, да и сдуло их, как ветром. Глаза у них понимающие были, кто-то подмигнул со значением. Один зонтик раскрыл - настоящий, черный, с яркими осенними листьями, прежде чем в дождь вынырнуть...
Пижон.
-Переоденешься пока в мое, - сказал, куртку отмыкая - будто цепи снимал, - А дальше как вывернет...
Ниже глаз он Невесте старался не смотреть. Чуял, что иначе из затеи с переодеванием не выйдет ничего.
"Не твоя вина, но твоя беда. Здесь, у нас - особенно".
-Там спички, в кармане. И сигареты. Дай. Пойду, что ли, покурю пока...
"Захочу взять - возьму. Но в кодлу ведь не оттого принимаю, что мордашка глянулась и ноги красивые. Пожалел я. Благородный я!"
Убеждать самого себя в правде было отчаянно смешно.

У дождя металлический привкус был, капли падали в открытое пламя, горящее в жестяной бочке, шипели, испаряясь. Теплом тянуло от огня, хорошим, живым теплом, и Гриф чуть ли не бедром к горячей жести прижался, отгораживаясь от стылого холода. Странно ему было. Но не сказать, чтоб совсем невесело.
Куртка, как и думалось, промокла на спине изнутри, должна была промочить рубаху. Сигаретка в пальцах серым дымом курилась, истекала, пахла травами степными, горькими. Шорох дождя по капюшону успокаивал, чуть не убаюкивал. Хорошая штука - дождь - особенно когда есть, чем укрыться от него.
...Если б нашлось кому спросить Грифа, чего он, собственно, вообще вымелся под тот дождь, вместо того, чтоб время приятно и с толком провести - он бы, наверное, посмотрел мимо вопрошающего да затянулся бы с такой ухмылкой, какая означает "Иди к шабнакам, в Степь, мил-человек. Только на вопросы дурные я не отвечал".
На самом деле, он не знал бы, что ответить. Просто не думал словами, руководствуясь желаниями.
Никогда не был Гриф хорошим человеком. Только иногда случалось у него - игры в благородство, редкие, но искренние до боли в висках. Когда в Столице девчонку поведения не самого тяжелого в столовую потащил, в Университет - уж слишком несчастные, алчущие, голодные были глаза у неё. Когда нищенке весь заработок дневной бросал в дурном порыве. Когда ещё пацаном сопливым за щенком в Горхон сиганул - притопить собирались мелкого - и сам едва выплыл...
Случаи дурацкие, разным продиктованные, закономерные в своей цикличности, всегда внезапные. Из желания вырастающие - хорошим себя почувствовать, полезным кому ни то, благородным и прекрасным всесторонне... Да жалость потешить. Да не совсем безнадежным себя знать.
Сейчас память на подобный лад настраивала, глупая память, детская. Да ещё чувство, что не стоит всё к купле-продаже сводить. Принял, потому что девчонку из юности вспомнил, потому что захотел. Не потому, что на коленки загляделся и резко себе их возжаждал...
Обратно в сухое тепло склада он нырнул после трех сигарет. По его прикидкам того времени с лихвой должно было хватить, ещё как бы много не оказалось...
"Теперь ещё сообразить, где она ночевать станет. И что парням сказать, чтоб лезть остереглись..."

Капюшон с волос сам упал, а там и куртка с плеч сползла. Встряхнулся Гриф по-кошачьи, дождливое оцепенение стряхивая. Неприятным сюрпризом было, что Невесте трех сигарет на всё про всё мало оказалось.
"Малы, что ль, штаны?.."
Взгляд против воли лип к точеной линии бедра. Благородство, пожалуй, пора было посылать к чертям, и хорошим человеком, как всегда, долго побыть не удавалось.
"Судьба, верно, такая..."
Шагнул к Невесте ближе, аккуратно за подбородок взял. В глаза бездонные, темные, как в бездну заглянул, накрепко ниточку прямого взгляда повязывая. Так в детстве иногда смотрел ей в глаза, но всё больше украдкой, словно нечаянно. Степное колдовство, неверные огни болотные видел в глубине. Чудо не-свое, до поры до времени в зрачках запрятанное...
Не помнил Гриф, мечтал ли когда-нибудь смотреть не скрываясь, прямо.
-Не тебе ли сказывал - не ангел я? - сказал вкрадчиво, почти ласково. - Ежели меня провоцировать - я и поддастся могу. А мне того не хочется, потому что это - все пути тебе отрезать. Своей назову - так просто, как от Степи, не уйдешь - от меня моё на своих ногах не уходит, только если ими же вперед вынесут...
Отстраниться и не подумал. Так и смотрел, словно стараясь душу вытащить да на просвет узнать.

А глаза у Невесты - и верно, не глаза - бездны, как в первый миг показалось. Заглядишься, с головой уйдешь, не выплывешь из глубины. Боль в них была, обида детская на мгновение ярко вспыхнула, и только тогда дошло до Грифа, всей ясностью в затылок ударило - и верно, некуда ей. Если уж нашелся Червь, который взял, да обратно отдал - значит, всё, безнадежно уже. Степное племя крепко за традиции держится, чтоб Невесту обратно вернуть - дичь неслыханная...
Если решился травник, да ещё и с выкупом... Значит, беду не исправить и привычкой не изжить. Так и проживет век пустоцветом, в землю уйдет без цели, без смысла.
"Гордая больно. Другая б утерлась, с отцом бы осталась, а эта..."
И ему это нравилось. В жизни безответных клуш терпеть не мог.
Память вдруг подбросила неуместное, дурацкое - как гонялись по Степи взапуски с ветром, друг друга всё перегнать не могли. Как к Горхону бегали купаться - обязательно к полуночи, когда вода теплая, как парное молоко. И как секреты на двоих делили - у него - замок вскрытый впервые, безделушка из чужого дома утащенная - мамке подарить, у неё - Степь, к танцу глухая, старших недоумение, ровесниц жалость. Вспомнил смешное, детское - "Глупая она, эта твоя Степь, если такого танца не ценит..."
Не это ли, непрошеное да искреннее, вспомнив, пришла?
Провел Гриф пальцами по кудрям рыжим, будто бы даже с жалостью. От подбородка к скуле большим пальцем прочертил - кожа мягкая, светлая, будто и не было степного солнца, под которым загореть бы, по-хорошему, дочерна - тронул едва приметную родинку. Выбора уже и не было, если совсем честно, все аргументы против исчерпал, и поцелуй как печать лег, словно договор, али клятву скрепляя. Даже нагибаться сильно не пришлось - не больно-то и выше он был...
Вот оторвался, шепнул у уха:
-Станцуй мне, красивая.
И на полшага отшагнул, высвободиться позволяя.