Мишка в десятый раз перетрясла одеяло и перевернула жиденькую подушку. Хуже всего, что она не была уверена, когда в последний раз брала куклу в руки: до Клары или после. А если до – что вероятнее – то куда потом посадила.
Звать было бесполезно, кукла говорила, когда сама хотела. Сейчас – явно не хотела, если была все-таки где-то здесь.
Конечно, Клара могла взять. Эта – могла. После сегодняшней-то задушевной беседы. Но тогда бы вопли стояли на всю Степь, как в той сказке: «Несет меня лиса!..» Если, конечно, они не спелись тайком от Мишки… Нет, вот это уже полный бред. Но за полчаса поисков чего только не передумаешь.
Нужно было выйти с ней еще днем. У самой с едой напряг, так хоть куклу голодом не морить. Ойнон запретил, так она же и не далеко! Хоть рядом с вагончиком нужно было ее погулять отправить. Мишка и хотела, но сначала дождь был, а потом Клара пришла – и всё.
Одеяло с подушкой полетели в угол, комковатый матрас – следом. Она с ума не спрыгнула, чтобы засовывать куклу в душный ящик, но где-то же она должна быть! Не могла же сама уйти!
«Или могла?»
Мишка открыла дверь и прямо в носках спустилась до середины. Раз уже в пятый, наверно. Над городом зеленело болезненное марево. Красное солнце проковыряло себе дырочку в фиолетовых тучах и горизонтальными почти лучами намекало, что собирается на боковую. Трава была полна теней и шорохов. Ничего отсюда не увидишь, самой идти надо.
Метнулась обратно к разоренной кровати. Заглянула по очереди в каждый полупустой ящик. Достала и потрясла расползающуюся по швам старую наволочку. Перевернула кастрюльку, под которой могла спрятаться разве что мышь.
Вернулась к одеялу, взялась за угол и потянула из-под сваленного горой матраса…
«Так и спятить недолго».
Куклы в вагончике нет. Пора было уже это признать. Значит, она где-то еще. Думать о том, что это «где-то» может означать «у Клары», Мишка пока не была готова. В городе? Сложно представить.
Оставалась Степь.
Находить куклу совсем не на том месте, где ее оставляла, Мишке было не в диковинку. Но чтобы тряпичная подружка сама открыла дверь, спустилась по ящикам и ушла за травками… Вот только это оставался единственный вариант, с которым можно было смириться.
Надо идти, пока темнеть не начало. Степь большая, но не могла же она далеко забраться.
Мишка отпустила край одеяла и достала раздолбанные ботинки. Натянула правый, сидя прямо на полу. Зашнуровать не успела.
В дверь загрохотало.
«Вернулась?!»
Куколка, колотящая в дверь тряпичными кулачками… Надо ж было такое представить! Да и не заберется она по ящикам-то.
Кто угодно мог там быть, за дверью. Вообще кто угодно. Может, не открывать?..
Вот только дверь-то она и не заперла. Захотят – сами войдут, разрешения спрашивать не будут.
Мишка поднялась и как была, в одном ботинке с тянущимися по полу шнурками, подкралась к двери. Прислушалась к приглушенному шепоту, который иногда очень удачно комментировал происходящее. Выдохнула облегченно: можно открывать.
Гость заполнил собой весь дверной проем.
Мишка вдруг вспомнила про надетый почти ботинок – толстый такой намек на нарушение режима – и попыталась загородить его босой ногой. Шнурки предательски разметались по полу, как две макаронины.
Ох и будет ей сейчас…

Вот и сходила за куколкой. Вот и поискала.
Хотя если он быстро уйдет, еще останется время до темноты.
- Я нет, я недалеко… - Мишка поспешно скинула ботинок и пнула его в угол. Второй незаметно отправила следом.
Запирать не будет, конечно. Ругаться разве что. Ну, главное, чтобы недолго.
«Заметил» - запоздало поняла Мишка, перехватив взгляд Артемия вглубь вагончика. Да тут и слепой бы заметил, не то что ойнон… Картина маслом. «Взрыв на городской помойке» называется. Постель на полу, ящики кое-как сдвинуты, половина барахла из них вытряхнута… И было-то того барахла, а выглядит так, будто приданым где-то разжилась.
- Я тут прибиралась, - пояснила зачем-то Мишка. Подняла с пола подушку, отряхнула бережно. Да так и замерла с ней в руках, в стену глядя.
Вот что она делает, а? С каких это пор она Артемию врет? Бураху. Врет. Это ж надо… Да еще бессмысленно так. Откуда это вот желание что угодно сказать-ляпнуть, лишь бы не правду?
Хотя понятно, и с каких пор, и откуда. Позавчера все началось, со сказки страшной. Вроде что она – сказок не слышала? А эта особенная была, как будто и не выдуманная совсем, и рассказывала Клара ловко. Поползли к сердцу холодные иглы, незаметно, нежно, но напрямик. С утра сегодня Мишка вообще думать ни о чем больше не могла, все Чудотворницу ждала – узнать, чем сказка закончится. Только зря, видать, Клара уходила, Мишку со сказкой наедине надолго оставила. Сама же сказочница та еще, о кукле уж не говоря. Звякнули иглы, ломаясь от одной фальшивой ноты, почти слышно их было. Вылетела Чудотворница из вагончика, как ошпаренная – тоже, поди, звон услыхала. Или по личику Мишкиному поняла, что не рады ей тут больше, и как бы действительно пинка не схватить.
Не сразу и вспомнила Мишка, что с другими – по-другому можно, и не каждый обманет, другом прикинувшись.
С подушкой в обнимку присела на край ящика. Сжалась, как от холода. Почти через силу выдавила:
- У меня кукла пропала.

Мишка давно хотела их познакомить. Ну, то есть как – познакомить, показать хотя бы друг другу. Куколка всегда притихала при виде Артемия, не испуганно, а с интересом. Ну, или на полке тихонько сидела, пуговицы свои таращила издалека. А он… Он всегда куда-то бежал, пытался успеть в несколько мест одновременно, и было ему однозначно не до кукол. Даже таких, которые слышат Землю и говорят интересное.
Вот и сейчас: ему ведь нужно что-то наверняка. Некогда по гостям-то сидеть. Была бы у Мишки совесть – не он бы ее спрашивал, что случилось, а наоборот… Но сейчас очень далекими и совсем несрочными казались эти дела. Вот честно.
Вдруг он хотя бы сейчас может подождать? Только сесть у нее негде, но это поправимо.
- Я сейчас…
Мишка поискала, куда положить подушку, не нашла и всунула Артемию в руки. Быстро распихала добро по ящикам.
- Клара была… Но это не она! Кукла… она гулять пошла, по-моему. Это я виновата…
Конечно, сама виновата. Меньше надо было Клару слушать, уши развесив. Кому такое понравится.
Позакрывав ящики щелеватыми крышками, Мишка дернула матрас и чуть не упала сверху. Тяжелый был, отсыревший до невозможности, как она его ухитрилась в угол забросить? Хотя в панике-то с нее бы сталось и вагончик перевернуть…
- Ей здесь есть нечего, - объяснила Мишка, угадав по глазам Артемия некоторое недоумение. - Ты же подождешь?
Матрас, казалось, отрастил щупальца и теперь отчаянно цеплялся ими за пол, категорически не желая перемещаться на законное место. Мишкино пыхтение его не разжалобило. Хоть бросай его прямо здесь и спи на досках. Она и бросила. С ним потом. Сейчас главное босиком не уйти, куда она ботинки-то дела…
- Я быстро. Только куклу найду. Она недалеко где-то. Наверно.
Особой уверенности в голосе не слышалось.

Пока Мишка пыхтела и озиралась, Артемий аккуратно отодвинул ее в сторону и без особых усилий переложил матрас на место, Мишке даже почудилось – одной рукой за загривок, как звереныша нашкодившего. Так просто у него вышло… Они-то на пару со Спичкой этот артефакт в конце весны еле выволокли на просушку. Опять вот сырости нахлебался.
Сначала показалось – не пустит. Она бы все равно пошла, конечно, и даже врать не стала, будто послушается, но очень не хотелось, чтобы дитём несмышленым ее считал. А про куклу разве ж в двух словах объяснишь? Да так, чтобы понял, что и правда важно это, а не капризы детские.
Но объяснять ничего и не пришлось.
"Со мной?.."
Тут бы Мишке удивиться: вот только кукол загулявших ойнон еще не искал, только замарашек мелких ночью по Степи не водил… Но она лишь глазами пару раз хлопнула. Как-то это… правильно выходило. Даже странно стало, как самой в голову не пришло. Редко кого о чем просила, а тут поняла: его – можно.
- Ага… я быстро!
Чуть не вприпрыжку Мишка кинулась к ботинкам, влезла, затянула; с мерзким треском половина шнурка осталась в руке. Как же она вот это ненавидела… Перешнуровывать было некогда, терпение у Артемия может и бесконечное, но лишнего времени точно нет, и Мишка как получилось замотала узел на размочаленном хвостике.
Послушно шарф на голову накинула. Сейчас-то и без него ничего, а вот пробродят они до ночи, не приведи Бодхо… Стоп, какое «до ночи»? Кукла рядом где-то. Должна быть. Точно. Если только она действительно пошла поесть, а не…
Ну, мало ли.
Да и «рядом» это – понятие в Степи не слишком конкретное.
Надо было идти.
- Готова я! – доложила Мишка.

Воодушевившись внезапно обретенной поддержкой, Мишка спрыгнула с ящиков и первым делом сунулась под дно вагона: трава там хилая, редкая, сразу видно – необитаемая. Ну, проверить стоило. Пока Артемий изучал диспозицию да спускался, она успела ближайшие окрестности тоже проверить самым действенным способом: обежав вагончик вокруг по диковинному зигзагу. С предсказуемым результатом.
- Далеко не могла.
«А вот откуда начинать-то?»
Куда бы двинулась Мишка на ее месте? Есть не дают, Клара рядом крутится, да еще эти иглы у хозяйки под сердцем… Рассказывала Капелла про мальчика, которому вот так же ледяные осколки в сердце попали и в глаз еще. Крайне неприятный мальчик вышел… Может, и с ней самой уже что-то не так, а она и не знает? Вот и бежит от нее куколка, как от зачумленной… Мишка прислушалась к ощущениям на предмет морозных осколков. Вроде ничего больше к сердцу не ползет, так только – саднит немного… Может, теперь куколка вернется, если попросить?
В Городе делать ей нечего. Тряпичными ногами в кровавую кашу лезть – зачем бы? К военным составам еще меньше смысла ей соваться. Нет там ничего хорошего, одна земля вытоптанная, да и опасно: не заметят – затопчут, заметят – за крысу примут, из огнеметов окатят. Да и не любила куколка своим ходом при посторонних перемещаться. Даже хозяйки стеснялась.
А в Степи тропинок много, но одни вероятнее других. Чтобы пир себе устроить, не так много мест подходящих: надо знать, где твирь-трава гуще и пряней цветет.
А Артемию и впрямь интересно было, чем такие куклы питаются.
– Она травки ест. Надо у рогатых камушков поискать. Знаешь? Там, где одонги часто ходят.
Тоже, конечно, тот еще ориентир.

Вдоль берега – это у болота, что ли?
- Далеко… - запротестовала было Мишка, но потом решила, что и там посмотреть не вредно, а то и у одонга тамошнего спросить – не видел ли чего, не слышал. К тому же взгляд Артемия поймала выразительный. – Ладно.
Пошли рядом, подальше от путей. Сначала рядом. Потом-то, как остались позади грубые голоса караульных, как перестал нависать над душой гигантский силуэт пушки – осмелела Мишка, стала зигзаги поперек тропы наворачивать. Увидит траву погуще – сбегает, посмотрит. Только трава все обычная встречалась, неинтересная для куколки. Еще и мокрая к тому же.
Все равно лучше она себя чувствовала, по кочкам прыгая. Что еще важнее – не в гордом и опасном одиночестве она тут скакала, а прямо как с личным телохранителем. Да еще и по ее личному делу, хоть он там может и посмеивается про себя над их с куколкой ссорами. Она не то чтобы развеселилась, а азарт какой-то появился, вытеснил панику.
Вдруг Мишке пришло в голову еще одно место, где не худо бы посмотреть. Раз уж все равно кругаля такого давать. Подлетела к Бураху, за руку потянула:
- Пойдем еще у тех камней!.. – и направо махнула, где между Станцией и длинным, доходящим до самого болота, забором, примерно одинаково далеко от того и от другого, громоздились еще несколько каменных зубьев. Раньше-то травок там в изобилии водилось, даром что к улицам да к Харону, на травы подслеповатому, близко. А в последние дни как-то повывелись, или обобрал кое-кто, не будем пальцем показывать. Но место хорошее было, сильное.
Потянула за руку, дожидаться не стала, заторопилась.
Издалека увидела меж камней длинный стебель, все окрестные былинки переросший, красноватыми прожилками на закатном солнце переливающийся. Вырос ведь, ей-богу, за четыре-пять дней из незаметной травинки вытянулся! Что-то темное в траве под ним зашевелилось.
Из-под куста кровавой твири на Мишку уставились глаза. Не знакомые пуговицы, а красноватые бусинки на остром серо-буром носу.
Сложно сказать, кто кого меньше ожидал здесь встретить: мирно дрыхнущая крыса – растрепанную маленькую девочку, или наоборот. Но опомнилась первой девочка. Удивленно взвизгнула, развернулась на месте и с удвоенной скоростью припустила обратным курсом, к заметно отставшему Бураху.
Мишка уже успела выяснить на практике, что бегает быстрее крыс. Это если недалеко. По Степи кругами ей от них улепетывать еще не приходилось, но успех был бы сомнителен. Хорошо, что не одна она сюда приперлась, и вот сейчас как спрячется за Артемия…
А метрах в двух от цели Мишка раскинула руки и полетела. В состоянии крайнего изумления она наблюдала, как земля медленно встает на дыбы и разгоняется, явно намереваясь врезать ей по носу.
Шнурок.
Дрянь такая.

Соображала Мишка не очень быстро.
С одной стороны, она понимала, что сзади к ней, наверно, летит зверюга чуть ли не с нее ростом, с зубами в палец длиной, и кто ее знает – может еще и заразная. Артемий, конечно, зверюгу победит, и все будет хорошо. С другой стороны, сама Мишка стремительно приближалась к точке рандеву с земной поверхностью, очень твердой на вид. Бурах, конечно, ее поймает, и тоже все будет хорошо.
А вот что Гаруспик у них всего один, и успеть он может или туда, или туда… Это ей в голову пришло только тогда, когда все закончилось.
Сначала последовательно раздалось два мявка. С первым отправилась в полет неудачливая крыса, со вторым гораздо более удачливая Мишка тряпочкой перевесилась через поднырнувшую под нее большую ладонь в черной перчатке. Земля угрожающе приблизилась к носу, затем отпрыгнула и закружилась веселой каруселью.
Потом зажмурившаяся Мишка стукнулась щекой о холодную пряжку, и почти одновременно произошло небольшое землетрясение, вызванное приземлением менху на пятую точку и последующим вытягиванием во весь рост на траве. Мишку тоже порядком тряхнуло, но амортизатор из Артемия оказался первоклассный. И только теперь, когда все успокоилось и замерло, она наконец сообразила, что надо бы испугаться. Хоть на минуточку.
Открыв глаза, Мишка первым делом задрала голову и посмотрела, как там Бурах. Наткнувшись на полный эмоций взгляд, она аккуратно сползла на землю и поднялась на ноги.
Животина раскинулась шагах в пяти, то ли убиенная, то ли в глубоком обмороке – проверять смысла не было, делать ей искусственное дыхание Мишка точно не собиралась.
Артемий начал подниматься, и девочка протянула ему руку. Учитывая, что глаза у них были примерно на одном уровне, при том что она стояла, а он еще даже не совсем сидел, выглядело это сильно. Представив себя со стороны, девочка странно всхлипнула: таким причудливым образом пробивалось из нее неожиданное и неуместное хихиканье.
По крайней мере, не зря сюда завернули. Спасенная дама горела желанием оказаться полезной:
- Там твирь. Кровавая. Тебе надо?

- А как ты ее по носу – можно рассказывать? – чирикнула Мишка, ужасно довольная, что Артемий не сердится. От брызг, с головы его летящих, с радостным писком увернулась. Украшенный мокрым ежиком волос он был похож… на ежика он был похож. И как на картинке в книжке, на иголках травинка повисла. Мишка потянулась, сдернула, ладонью потрясла: прилипчивая травинка оказалась! Сначала за юбку зацепилась, потом только сдалась и позволила себя сбросить.
Подлый шнурок в самом начале Мишкиного полета оторвался и теперь дохлым червячком обмяк на земле. Мишка подняла его за хвост и спрятала в карман: такими вещами не разбрасываются. Если два хвоста связать, отличный целый шнурок получится, еще сто лет прослужит. Из ботинка сиротливо торчали две растрепанные мочалки. Девочка выдернула их из верхних дырочек и затянула узлом, авось не свалится.
На твирь Мишка пальцем показала: Артемию с его ростом она с травой, наверно, сливается, а ей хорошо видна, почти на уровне глаз. Голову подставила, как щенок под хозяйскую руку, за ладонью потянулась, но к стеблю подходить помедлила, мало ли кто там еще сидеть может. Когда никто не выпрыгнул, отважно перевесилась Бураху через локоть.
Любят его травы, это Мишка точно знала. Вон сами в руку ложатся, словно чтобы погладил…
- А ты разве не слышишь?
Шепот Земли здесь был явственней, чем где-то еще – если, конечно, не считать рогатых камней у тупиковой ветки. Тихий голос, словно стихи говорящий на непонятном языке… Только не могла Мишка ни слова понять, кроме совсем уж примитивного – и то лишь потому, что знала, каких слов ждать. Про Аврокса понимала – правильно, Артемий рядом, травы и приветствуют – и про дождик дневной что-то. Это уже не про них, это они о своем. Про куколку ничего, это она бы тоже разобрала.
Как без ушей была она без куклы.
- Только еще ж разобрать надо, чего говорят… - пожаловалась Мишка, мигом поскучнев. – Это куколка умеет. Я учусь только… Она и спросить может, а меня они не слушают. Тебя бы послушали, наверно.
Хорошо было из-за Артемиева локтя на твирь любоваться, только так не найдут они ничего до ночи.
- Тут место хорошее. Ты же здесь брал уже стебли? И этот бери, он не хуже.
«Бери уже и пойдем скорее…»
Мишка с тоской посмотрела в сторону болот. Червя спросить? Все проще его понять, чем Землю…

Все-таки слышит. По-другому и быть не могло, какой бы из него тогда был менху? И так же, как она когда-то, решил…
- Знаешь, я тоже думала сначала, что это папа и мама. А потом дед Исидор… - Мишка запнулась.
Она вспомнила, с каким трудом ее удалось убедить тогда, что все немного сложнее, чем казалось поначалу. Как он объяснял, потом утешал, потом уговаривал… Мишка думала, что смирилась с тем, как все устроено, но с какой же легкостью Клара вытащила на свет затаившиеся сомнения и надежды! Словно точно знала, куда когти запускать.
«Ненавижу».
За глаза честные, слова ласковые, за голос медовый, что лил в уши ересь, в которую так хотелось поверить. И за то, что все неправда.
А правда в том, что чудес не бывает. И то, что поведал ей, зареванной и зажимающей ладошками уши, дед Исидор - это не хорошо и не плохо, просто… так правильно. Так надо. И теперь Мишка понимала это гораздо лучше, чем два дня назад.
Теперь вот ей нужно объяснить то же самое Артемию, раз дед Исидор уже не сможет.
- В общем, он с тобой говорит, конечно. Только не совсем он. Земля это. Мать Бодхо. А дед Исидор – в ней. Не в смысле, что он закопанный оттуда говорит… - девочку передернуло. – Понимаешь, они как бы растворяются в ней, когда умирают, становятся ее частью. И когда она хочет что-то сказать, то выбирает голоса, которые нам проще услышать.
Он, конечно, не так говорил, не такими словами. Но о таких вещах чужими словами не расскажешь, можно только так, как сам понял. Уговаривать Артемия она не будет, конечно. Он все-таки не маленькая девочка, тоскующая по родителям, а все-таки менху, и даже если ей сейчас на слово не поверит – есть у него свои способы убедиться. Переспросит в конце концов у тех же Червей. Они, конечно, иначе скажут, но по сути то же самое выйдет. Разберется, Мишка даже не сомневалась.
А про первоначальный план он дело предлагал.
- К одонгу не пойдем, - легко согласилась Мишка. Раз Артемий говорит, что не надо – значит точно не надо. – Годится.
Что-то изменилось неуловимо. Уже не она металась по Степи в поисках подруги, а Гаруспик вел поисковую операцию при ее скромном участии. И это было как-то правильней.

Довелось как-то Мишке с крыши Станции на Степь смотреть. С Атаманом за компанию понесло, сейчас даже не вспомнишь, под каким предлогом. Так вот сейчас было не то же самое, конечно, но очень похоже. Трава оказалась вдруг где-то далеко внизу, а небо наоборот – очень близко, исчерченное оранжевым и сиреневым. А потом Степь двинулась Мишке навстречу, покачиваясь в такт гаруспиковым шагам. От писка восторженного девочка удержалась, но руки судорожно зашарили, за что бы схватиться. Подвернулись последовательно: уши, клок волос, рельефный лоб (кажется, несколько шагов Бураху пришлось сделать с закрытыми ладошкой глазами), шершавая щека… Наконец, Мишка вцепилась в воротник и успокоилась, с интересом озираясь по сторонам.
Видно стало, например, что костер у одонга не горит. Значит, и ходить туда незачем, прав Артемий. Зато твирь с такой высоты различить будет непросто – как он ее вообще находить ухитряется? Разве что, правда, сама в руки идет. Ну и ладно, все равно к каждому кустику не набегаешься. Лучше уж сразу посмотреть в самом вероятном месте. А если уж там нет…
- А поехали сразу к рогатым камушкам?
Если там нет – то светит им нудное и печальное прочесывание окрестностей. Думать о нем не хотелось. Даже если в процессе дадут «порулить».
Кто б Мишке неделю назад еще сказал, что будет она ездить на менху?
Да еще менху ей спасибо говорить будет. Мишка, правда, не очень поняла, за что именно. Он наверняка и так все это знал, забыл только. Но почувствовать себя хоть чем-то полезной было приятно.

Мишка быстро освоилась на широком своем насесте и скоро уже безбоязненно вертелась во все стороны, не забывая, впрочем, придерживаться за воротник. Только что ногами не болтала, на это у нее совести хватило. К заданию приступила со всей ответственностью: шею вытянула, глаза навострила, как дозорный – вот совсем ей не хотелось, чтоб и правда им «досталось». Вчера тут прямо при ней человека фабричного чуть не застрелили. Шел себе куда-то, так заметили его – даже окликать не стали, сразу палить начали. И не спросили, куда шел, чего хотел… Просто так бы не потащился, наверно. Зачем стрелять? Мишка отчаялась постичь логику понаехавших людей в форме.
Завораживающий своей уродливостью силуэт пушки снова перечертил небо, но остался левее. Это хорошо, самые страшные – плюющиеся огнем – там стояли, рядом с пушкой. Но это не значит, что в любом другом месте их нельзя было встретить. Вот хотя бы прямо здесь, у соседнего с Мишкиным вагона, который всегда заперт, даже если рядом никого нет. Он, впрочем, тоже слева остался. За дальними вагонами, загораживающими от девочки пушку, виднелись спины караульных, но это ничего, до них далеко еще, а ближе они подходить и не собираются.
Мишка думала, они сейчас свернут в ложбинку между холмами, к перегородившему въезд армейскому вагону, а там и камушки рядом, только по склону вскарабкаться. Но Артемий почему-то забрал влево, несмотря на опасную близость караульных. Не без последствий.
- Они смотрят, - тревожно прошептала Мишка.

Не бойся-то не бойся, а как тут не бояться, когда как они как на ладони у солдатни, и даже за Артемия ей не спрятаться? Конечно, ему же из-за Мишки толком не видно было, как именно они смотрят… А им его не видно, раз уж на то пошло, и не знаешь еще, что из этого хуже: может, если б узнали, пропустили бы?
А может и узнали, да виду не подали. Или Мишка слишком явно пялилась на них, Куколку высматривала. Ну и что, что нечего ей у военных делать? Все ведь бывает, вдруг в плен попала.
Один караульный что-то сказал другому. Съежившись у Артемия на плече, Мишка все ждала, что вот поднимет кто-нибудь карабин и ка-ак…
Ну хоть не сразу они стрелять решили, с окрика начали:
- Эй, папаша! – хрипло каркнул тот, что ближе. - Куда с дитём?
И с таким видом пошел в их сторону, что не поймешь: не то дитё спасти решил срочно от подозрительного типа, не то наоборот расстрелять, для верности – обоих. Но в любом случае – отобрать для начала. Мишка испуганно пискнула и вцепилась Бураху в воротник мертвой хваткой. Хорошо, если не придушила.

Мишка смотрела на человека в форме сверху вниз. Очень непривычный ракурс вышел, надо сказать. Но в то же время, глядя на стиснувшие карабин руки, невольно думалось, что лететь до земли с плеча Артемия будет высоковато, если что.
Впрочем, в присутствии военных обычно срабатывала одна штука… Мишка ухватилась покрепче, выпрямилась и, встретившись глазами с караульным, захлопала ресницами.
- Да, мы за травками! – объявила она звонко и попыталась изобразить милую улыбку пай-девочки. С милотой, правда, у Мишки некоторые проблемы были всегда, но она очень старалась.
Только это было полдела. Мордаха кирпичом могла сработать ближе к Станции, и то через раз, а тут требовалось еще кое-что. Например, чудо. Ох как Куколки-то сейчас не хватало!..
Продолжая гипнотизировать караульного взглядом, Мишка вся превратилась в слух. Шепоты доносились со всех сторон: от мятлика, от цветочков последних неприметных, даже от острой мясистой осоки на болоте. Только вот до Мишкиных нужд дела им особого не было. Не спросишь, не попросишь, только слушать и остается… Карабин тут этот еще отвлекает…
- Туда! – скомандовала Мишка уверенно, для убедительности вытянув руку и показав пальчиком. Только потом рискнула повернуть голову и посмотреть на белесый отблеск савьюрного листа у подножия холма. Там он был, родимый!

Мишка стиснула затянутую в теплую шершавую перчатку ладонь менху. Она бы, конечно, охотнее сейчас в Куколку свою вцепилась. Прижмешь ее к себе покрепче, пошепчешь всякие глупости успокоительные – глядишь, и самой не так страшно… Вот и было теперь неприятное подозрение, что Артемий ребенка несмышленого приободряет, только чтоб самому не трусить. Это раньше Мишка думала, что взрослые не боятся ничего. Потом насмотрелась, конечно.
Ничего-ничего, главное, чтобы травки не подвели. За савьюр она была спокойна: не ошиблась, не обозналась, а вот то, как подозрительно напряглись караульные, как в спину прицелились – Артемию, наверно, но казалось, что, конечно же, ей – это очень страшно было. Вдруг не узнают, не поверят? Дикие люди, им что савьюр, что лопухи в овраге... Мишка не выдержала и осторожно оглянулась. Прямо как в тюрьму их вели, преступников опасных: карабины наизготовку, а глаза злющие-злющие, подозрительные.
«Вот что мы им сделали?!»
Очень трудно было не дернуться и не побежать за камни, спрятаться, в землю ввинтиться, чтоб ни один пришелец злобный не нашел… Нельзя было, конечно. Пальнут – и фамилию не спросят.
Только травки и сейчас помогли. Как опустил Бурах сумку, как повыглядывали они оттуда – печальницы пучок, да кровавая, что у Станции нашли, да савьюрных два листа – точь-в-точь как тот, что Артемию в руку лег – поскучнели караульные, переглянулись разочарованно.
А тут и печальница на выручку пришла, зажелтела зонтиком в нескольких шагах. Мишка уверенно караульным пальцем на нее показала, да тем уж и не интересно было. Подошла, глаз от них не отводя, словно разрешения спрашивая, взялась за стебель – «Помогаю, не видите, что ли?»
Стебель переломился с готовностью. Перестоял даже, странно, что не прибрал его никто до сих пор. Хотя тут приберешь, пожалуй, когда кругом эти, с карабинами…
Только «этим» стали они неинтересны. Спиной повернулись, как будто кого другого минуту назад конвоировали, глаз не сводя.
Так Мишка и застыла с метелкой черной твири в руке, вслед им глядя.

Услышав короткий смешок менху, Мишка встрепенулась и разжала кулачок. Пока стояла, умудрилась так стебель нервными пальцами измочалить – даже сок выступил. Нельзя так с твирью. Она виновато приткнула покалеченный росток к Артемию в сумку. Взгляд как магнитом тянуло туда, где, вернувшись на свой пост, вяло переругивались караульные. То и дело они бросали быстрые взгляды на богатырского травника с полоумной девчушкой, и, стоя на месте, как бы не вызвали они новых подозрений. Надо было вести себя естественно. Травы собирать там, и что еще травники делают…
Да что вообще может быть естественней, чем искать Куколку, раз она потерялась? Что они тут понимают вообще, приперлись со своими карабинами, изображай тут для них непойми что…
Когда Мишка снова вцепилась в воротник Артемия, руки у нее дрожали.
Вот как он так может? Его чуть не пристрелили минуту назад как военного преступника, а он улыбается, и на плечо ее сажает, и спокойный, как незнамо что, и не боится ни шабнака – зря Мишка на него думала, ведь правда не боится… Одна она тут трусиха бесполезная, куда ей куколок искать, нужна она такая вообще Куколке… Ведь если бы она хотела – показалась бы уже? Вот ведь тут травок сколько оказалось, сверху-то ей теперь видно, что прямо как оголтелая твирь здесь из земли повылазила, не было здесь столько никогда, была всегда выше, вверху на холме, там, где камушки, а теперь прямо из болота торчит, не стесняясь. На месте Куколки сюда бы Мишка и пошла, лучше места и не придумаешь. Да только если не захочет – поди найди ее в таких-то зарослях.
- Не вижу, - прохныкала Мишка убито.
Как она ни вглядывалась в пучки густой желтоватой травы, как ни щурила глаза, морщась от скачущих по болотной ряби последних солнечных зайчиков – ну не было здесь никого.
Или был, но прятался хорошо. Обиделся потому что.

А ведь Артемий болот совсем не знает, поняла Мишка, когда он пошлепал напрямик по воде вглубь лабиринта заводей. С другой стороны, чего она пугается вообще-то. Ему особо и незачем: ну что ему станется, в худшем случае по пояс провалится – там, где Мишке с головой будет. Да и то не здесь, а выше, где Жилка не заросла еще камышами и осокой.
Уходило время. Утекало с бешеной скоростью, солнце коснулось уже верхушек низеньких холмов и заваливалось за них почти различимо глазу. Мишке по болотам что ночью, что днем – разницы большой не было, да только разве найдешь кого в потемках, да если он еще и прячется?! Так и придется им до утра на карачках по воде плюхать уныло, Куколку звать да хихиканье злорадное надеяться услышать…
Вдруг Мишка перестала кривить губы и замерла. Хихиканье не хихиканье, а похожее что-то было. Как будто заходишь туда, где разговор секретный ведется, и все резко тему меняют, о пустяках начинают говорить неестественными голосами, да еще косятся на тебя этак с усмешкой. Она даже рот закрыть забыла, вытянула шею, обшаривая взглядом островок и окрестности…
Нет. Увидеть – так и не увидела. Но куст бурой твири на соседнем островке молчал как-то уж очень красноречиво. Мишка не очень осознанно подергала Бураха за воротник, поворачивая в ту сторону. Хоть проверить… Мало ли.

Не настолько пока стемнело, чтоб нельзя было различить в высокой траве пухлый силуэт сытой Куколки. Что сытой – это Мишка и так поняла, по виду и по тому, что травок вокруг росло без счета.
Но вот как толкнулась земля в ноги, когда Артемий ее с плеча спустил, как зашуршала под ногами трава – и осталась Мишка стоять, вместо чтобы подружку на руки подхватывать и кружить радостно.
Не она нашла. Бурах нашел.
И не рвалась особо Куколка ей навстречу, рассказывать, что видела, что слышала, чем сердце успокоится. Задумчиво на закат смотрела, грубые нитки ухмылкой мечтательной лоскутное лицо кривили. Самостоятельная – ужас. Словно может Мишка спокойно разворачиваться да и идти откуда пришла, а Куколка не пропадет, и так ей хорошо, на кочке среди травок, и чего она там в вагончике не видела.
И не пропадет ведь, наверно, вот что обидно.
Но ведь если б не хотела, чтоб ее нашли – они и не нашли бы нипочем и никогда. Хоть одна Мишка, хоть менху один, а не показывается она, когда не хочет. Зачем-то, значит, ждала она здесь.
Мишка взяла Артемия за рукав.
- Подними лучше ты…

Вот и познакомились.
Мишке было интересно, говорит ему что-нибудь Куколка, или так изучает, молча. Наверно, никогда она этого не узнает, разве что Артемия потом спросить… Но не скажет ведь, если Куколка попросит…
Ох, как сложно-то все стало! Мишка осторожно приняла Куколку в руки. Ну хоть протестов не последовало – и то хорошо, но за шарф ее заталкивать девочка не спешила. Аккуратненько надо, чтоб не обидеть еще сильнее.
И все-таки хорошо, что они так вот встретились и даже как-то, кажется, пообщались. Пусть знает Куколка, кому они тут помочь стараются все это время, и кто за них и за Город бьется в кровь с пакостью этой. Это вам не Клара с ее сказками. И он хорошо, что рассмотрел, с чем там ребенок шушукается периодически. Оно хоть и темень уже, а что надо – рассмотрел, это наверняка. Менху ведь.
Мишка кивнула Бураху неуверенно, проследила, как он широкими шагами с кочки на кочку скачет к берегу. Собрать-то дело нехитрое, только вот чего не надо не набрать бы: стеблей недостоявших, метелок недозрелых… Это дед Исидор умел различать, ее не научил. Глаза же разбегаются, даже на островке одном куда ни глянь – всюду твирь да савьюр. Не иначе выползли с Куколкой пошушукаться, на солнышко посмотреть. Она ведь подскажет, что лучше взять? Даже если все-таки обиделась на что-то, дело ведь важнее. Им сейчас ссориться никак нельзя.
Рвать стебли одной рукой было неудобно, но Мишка не решалась отпустить Куколкину ручку, чтобы не потерять подругу в высокой траве. Островок маленький, не такой и большой получился букет. Но может хоть несколько баночек с пахучей кашицей Артемий из него наделает…
Мишка, стараясь не намочить ноги, наклонилась к торчащей гордо из воды белой плети, для равновесия оттопырив руку с Куколкой назад.

Звук заставил Мишку замереть как стояла – с задранной рукой, ногой в иле, только белая плеть хлюпнула от невольного рывка и осталась в ладони.
Еще неделю назад не поняла бы, что за напасть: на Станции, что ли, грохнула железка какая? Но дети учатся быстро. Застыть, не отсвечивать, всем видом выражать безобидность и молиться, что это они не тебе… Ни окрика, ни фонтанчика земли из-под ног – было разок и такое, когда не разобрались сразу вояки – зато новые хлопки, пока одиночные, пока далекие… Мишка так и не успела сообразить, что это все должно означать. Внезапным рывком оказавшись у менху в охапке, прижалась к плечу, боясь даже Куколку свою поудобней перехватить, чтобы не выронить.
Шлепая по лужам, перепрыгивая кочки выломился Артемий из болота напрямик – как будто оно само ему тропку выстлало, раз уж так некогда занятому человеку дорогу разбирать. Мишка глянула назад из-за его локтя: хлопки стали чаще, и даже показалось ей, что далеко на холме, за густеющим на глазах туманом, показалась чья-то фигура. Согнулась, опала, и через несколько секунд тихий всплеск обозначил конец чьей-то незавидной судьбы. Туман затянул то, что еще оставалось от того берега, и Мишка немножко выдохнула: как вовремя-то они убрались оттуда…
Ехать было быстро и тряско, но странно хорошо. Ее уносили от мокрого холодного болота, от злого горячего железа, от непонятных озверевших людей. От вагончика, правда, тоже, но куда уж сейчас в вагончик, когда там такое? А Артемий-то, пожалуй, лучше знал, что с ней теперь делать, да куда девать. Можно ведь хоть раз сделать, как взрослый велит? Это ж не просто взрослый, а Бурах. Большой. Шерстяной. Теплый.
Лязгнула тяжелая дверь – как отрезала всю жуть, что за спиной осталась. Мишка перевела дыхание и покрепче прижала к себе Куколку вместе с твирью. Ее все еще слегка трясло.
«Все, все, уже нестрашно. Сюда они не доберутся».
Куколка согласно буркнула. Ей здесь тоже нравилось всегда.