Фигура не заставила себя долго ждать и предстала перед Оспиной во всей своей красе.
"Исидор? А как похож…" - взгляд уверенный, прямой; руки сильные - могуч, должно быть, как бык. И даже челюстью двигает как покойный Служитель! – это, наверняка, он. Громогласное заявление гостя уничтожило последние сомнения.
- Вот каким ты оказался… Гурспик, ойнон, наследник Служителя Бураха. Сын Исидора… Знаешь, я чудом сохранила твое наследство, - Эспе-инун медленно склонила голову и вновь осмотрела пришельца с ног до головы. Громадный и… громкий. Разговоры до сего момента велись тихие, ни Влад, ни Мишка голоса не повышали. Не привыкли. Про еле слышные хрипы Оспины и говорить не стоит. Его же «Я Бурах» эхом разнеслось по всей ночлежке и заставило вздрогнуть.
Женщина посчитала, что не лишним было бы обратить внимание и на девочку: она ведь тоже помогала уберечь заветный сундучок как никак. Интересно, сиротка сама-то хочет, чтобы на нее обратили внимание? Хочешь - не хочешь…
– Мишка, - чуть менее уверенно проговорила Саба. "Так зовут? Мы с ней не обменялись именами для приличия, не познакомились по-человечески…" - …помогла мне в этом деле немного, - мара убирала кукол с кровати, не отводя глаз от степняка. Поочередно глядя на девочку потом на завал, который необходимо было разгрести, чтобы добраться до наследства, дочь Земли продолжила раскопки.
- Ты, служитель, упомянул о докторе столичном… Неужели кукла так похожа на него? – игрушка Врач в ту же минуту оказалась в руках Сабы. – Даниил?
Скоро сказка сказывалась, да нескоро наследство откапывалось. Хозяйке ночлежки становилось стыдно: к приему гостя важного не готовы, бардак, сундук исидоровский закопали. Хоть и неглубоко, но чтобы вытащить его на свет божий, понадобилось время. Закон подлости, такой закон…
- На него хотели наложить свои загребущие руки власть предержащие… - ой как хотелось сказать «морды властолюбивые», но Эспе-инун удержалась. Как-то неудобно было при менху так выражаться. – Люди добрые нашептали, что некоторые записи Исидора все-таки сумели у тебя отнять. Прости меня, менху, я о них не знала. Однако остальное я уберегла. Ты получил бы пустую шкатулку, но теперь бери тяжелую…
Странно все это: почему Саба чувствовала, что готова встать на задние лапки и служить, как собака? Артемий еще ничего не сделал. Дети Бодхо дохнут в Термитнике, во главе Уклада стоит безвольный менху-марионетка – все как прежде, или даже хуже. Почему же Оспина в нем так уверена? "Если явился наследовать своему отцу, значит, готов взять не только богатство, но и долги старика Исидора. Это много стоит… И как бы сопливо не звучало, ты бы им гордился, старче" Он изменит то, что тебе было не по силам.

Так это наследство что ли она под кукольную кровать приспособила?! Да, на таком ее подруга еще не почивала… Внукам будут рассказывать, если доживут. Когда Оспина в раскопки ударилась, Мишка подхватила куколку и привычным движением притянула к себе. Что она под тонким одеялом и под деревянной крышкой почуяла? Молчит… Знай смотрит себе в обе пуговицы.
Мишка тоже смотрела. Взгляд прямой выдержала, только с ответом заминка вышла: думала, найдет она Артемия – столько всего сказать надо будет, и про то, что травы она знает и покажет, и про ночь позапрошлую, и про Аврокса предупредить… А тут поняла вдруг, что не время сейчас. Не за разговорами он пришел, да и не к ней.
Никогда вроде деликатностью не страдала, слова такого не знала даже, но как затихала всегда, если при ней деда Исидора делами отвлекали, так и теперь рот сам на замок закрылся как по команде.
Не таким большим был Артемий, как ей сперва показался, меньше Стаха точно. Просто внимание притягивал властной осанкой и уверенным видом. Много ли в нем от отца? Не слишком. Но достаточно, чтобы Мишка не могла так сразу простить Артемию, что он не Исидор. Напоминать каждым движением и не быть – к такому девочка оказалась не готова. Если бы еще и говорил он так же – совсем бы беда.
Говорил Артемий иначе, с непривычными у степняков интонациями, которые зато иногда проскакивали у приезжих. Мишка поняла теперь, чего боялась и почему сомневалась Оспина: кто его знает, что еще, кроме степного говора, растерял он по дороге? Дед Исидор рассказывал про Линии, с которых если сорвешься – костей не соберешь. Еще говорил, что с них,  бывает, сходят и потом найти не могут снова. Мишке то казалось, что это как нити у марионеток, которые дергает чья-то воля, то представлялся натянутый в воздухе канат, то что-то навроде рельсов… Говор у Бураха был чужим, но слова – правильные. Вот нутром чуяла Мишка: знает он про Линии.
А Земля говорит, что его-то Линии прямиком к шкатулке этой ведут. Вот что там может быть такое, чтобы заставить его сойти? Понимая последствия. А он не может не понимать. Потому и спрашивает.

Кивнув хозяйке дома, Артемий шагнул к сундуку, провел пальцами по украшенной затейливой резьбой крышке. Надо было что-то сказать, обозначить свои намерения, дать клятву, обещание, еще что-нибудь...
"Отдыхай, отец, и не тревожься ни о чем. Я разберусь" - было единственным, что лезло в голову, но слишком уж личными были эти слова. Молча Бурах достал ключ, молча же провернул его в замке: без единой заминки, почти беззвучно. Отец всегда бережно относился к вещам своим, не было в его доме заедающих замков и скрипящих дверей...
Открыл.
Два небольших кошелька были набиты под завязку и приятно бросались в глаза складками на ткани, повторяющими черты стопок монет. Деньги у отца водились редко, помалу и неохотно, так что Тёмка вовсе не удивился бы, если бы этой малости ему не досталось вовсе - а значит, в очередной раз следует возблагодарить столь удачно сложившуюся судьбу. Хоть родной дом и недоступен, но есть, где жить, где спать, на что купить еды... Не все так плохо.
Несколько годных к употреблению стеблей твири и одна связка высушенных трав были куда интереснее. но даже они меркли перед главным - тремя толстыми записными книжками в истрепанных до тряпичной мягкости обложках, придавленными стальным тавро.
Отцовские дневники. Все то, что младший из Бурахов успел забыть за годы отсутствия, чему не смог стать свидетелем, о чем не узнал из писем. Самое ценное, что только могло быть во всем городе. Расшифровка потребует времени, а от отцовских каракулей глаза будут просить пощады - но это уже настолько мелкие проблемы, что на них не стоит обращать внимания.
- Воистину, главные сокровища ты для меня сберегла, дочь Земли, - Артемий взял тавро, приглядываясь. - Но что это? В чем значение этого символа?
Сидящая рядом с сундуком Мишка ну совершенно не раздражала: ну сидит, ну даже косит любопытным глазом. Пусть.

Стоя спиной к стене и усиленно делая вид, что содержимое сундука ее нисколько не интересует, Саба вертела в руках кукольного доктора. Беднягу от подобного вращения давно бы вывернуло наизнанку, будь он человеком, конечно... "Интересно, что сейчас с доктором столичным происходит? Ну, раз менху о нем отзывался не как о покойнике, значит, не довелось гостю повстречаться с мясниками или с бандитом в темном переулке. Нет, не успел он еще оценить всей прелести этого городка". Времени еще хватит.
Оспина почти синхронно с Мишкой вытянула шею и уставилась на вещи, что были завещаны Бурахом. Травы? Для начала хорошо иметь при себе несколько стебельков. Исидор славился изготовлением настоев, говорят, от всего помогали. Если повезет, Артемий тоже это умеет, если нет, то помочь ему смогут записи покойного знахаря. Их тут достаточно было, но не все... "Тавро?" - большой металлический предмет приковал внимание Сабы. К сожалению, узнать письменность степняков Оспине не судьба. Женщины танцуют для Земли, отдают влагу Матери Бодхо, они растят детей - будущих служителей Уклада, но не имеют права владеть знанием.
- Что это? Ты, наверняка, знаешь ответ, служитель, - брови мары удивленно приподнялись. - А, ты испытываешь меня... Женщинам не положено этого знать, менху. Значения длинных тавро мне не ведомы, - не разбирается в письменности степняков? Должно быть, Артемий многое забыл. Не мог старик Исидор позволить образоваться такому пробелу в знаниях сына. Или мог?
- Скажи, Артемий... - женщина невольно прервалась: острый рог неприятно кольнул грудь, но Эспе-инун лишь поморщилась. Вовремя, ничего не скажешь. Удэй будто бы сам просился наследнику в руки, но нельзя ему носить оружие убийства. Нельзя. Поэтому пока рог Примигениуса хозяйка ночлежки носит на своей шее и прячет исидорову убийцу от чужих глаз под балахоном.   - Служитель, ты уже был в своем доме? Или там теперь сабуровские слуги несут караул? Такие даже хозяина на порог не пустят, - кукла Доктор очутилась на кровати рядом с сироткой, а Оспина - возле одного ящика, который, по-видимому, служил хранилищем продуктов. Да, земляному порождению тоже нужна пища. Достав оттуда бутылку с водой, Саба сделала несколько глотков.
- Будет вместо деда Исидора... - что являлось ответом на вопрос Мишки, но пробормотала мара это себе под нос. Тихо-тихо.

Отредактировано Оспина (2012-09-23 17:05:14)

«Будет».
Вместо.
И это «вместо» вобрало в себя такую окончательность, такую безысходность…
Мишка не видела его мертвым. Никто даже не сказал ей уверенно и однозначно: «он умер». Кто видел – не было ему дела до детворы бестолковой, а кто на улице языками чесал – сами не знали ничего.  Нет, она не сомневалась нисколько, даже в голову ей не приходило, что ошибка здесь какая-то: люди ошибаются, но травы знают, а травы плакали утренней росой, и Земля скорбела, принимая его кровь против воли и до срока… Мало ли ей доказательств было? И рассказ Атамана, и помертвевшее лицо Стаха, и удэй в красных пятнах... Только все до поры загоняла Мишка в дальний угол, и так до сих пор и не осознала до конца, что это – все, и ничего не будет больше. Как будто можно еще крикнуть: «Не считается!» - и переиграть, отменить как-то…
А теперь не отменишь. Там, где была в ее картине мира рваная кровоточащая прореха, жизнь беспардонно лепила заплатку, кое-как прилаживая подходящий лоскут. Каково было лоскуту, как его кромсало и дергало, подгоняя по форме – не думала Мишка, да и понять бы еще не сумела. Знала только, что Исидора нет больше. Есть теперь Артемий. Вместо него. Он хороший, наверно, и добрый, и сможет всем помочь… Но он – Артемий. А Исидора – нет.
Мишка ткнулась носом в кукольную спину. И поплакать-то не получалось до сих пор по-человечески… Все, что копилось безвыходно два дня, вырывалось теперь задушенными всхлипами, и совершенно плевать было, что подумают большие и умные взрослые, у которых дела поважнее детских истерик, Грязь у докторов столичных, и Шкиль на Складах…
Все же последней новости удалось просочиться до какого-то не вусмерть горем убитого кусочка сознания и гулко там отозваться. Подняв зареванное лицо, Мишка выговорила – не с первой попытки, хватая ртом воздух и икая:
- Ка…кой Шкиль? Из Ко…кожевен…ного?
Вот еще не было печали, этот-то как умудрился вляпаться?

А вот это был удар. Когда? Как это произошло? Почему отец не помог, не остановил - да хотя бы после не написал о трагедии? Алехан, Димаш, Игорь... Мертвы, или, что хуже, отошли от Линий. Выходит, нет знакомого лица, нет друга посвященного...
Точно. Шкиль. Ученик отца, травник, немного врач. И еще один, кого там упоминал Ольгимский... Точно, Стах. Станислав Рубин. Вот к ним и надо идти в первый черед - расспрашивать да помощи просить.
- Спасибо тебе за помощь, - кивнул Оспине. - Шкиль действительно ученик моего отца, который жил в Кожевенном. И сейчас он в беде.
Сундук закрыл, к Мишке повернулся - как-то невежливо казалось напрямую смотреть, пока она плакала. За скорбь благодарить странно, а меж тем именно благодарность Артемий и чувствовал - искреннюю и от всего сердца. Словно свалилась часть камня, лежавшего на его плечах, на этого ребенка - а уж она сделала единственно возможное и правильное.
- Я сейчас пойду на склады. Проводить тебя?
Получив кивок, Артемий дал девочке несколько минут на обретение душевной гармонии и снова обратился к хозяйке дома.
- Я живу в дальнем корпусе Заводов, за путями. Вход с той стороны, что смотрит на Кладбище. Потребуется помощь - подай знак, приду.
Кивнул на прощание, взял сундук одной рукой и вышел в сопровождении более-менее пришедшей в себя Мишки в ночную прохладу.
Дыра в заборе сразу слева оказалась ну очень кстати: от нее уже даже видно было огонек у ворот Кладбища. Ох, только бы у ласки не было срочных проблем, вот ей-богу, пожалуйста...
- Дашь мне пару минут? оставлю сундук дома, поищу материалы для перевязки, и пойдем на Склады..

>>>>Убежище Бураха

Отредактировано Артемий Бурах (2012-09-27 23:01:47)

Саба дождалась, пока девочка напьется, успокоится и приведет себя в порядок, и только потом приняла из ее рук бутылку, содержимое которой плескалось на донышке, что говорило о необходимости снова покинуть свое жилище и пополнить запасы. Однако дочь Земли не горела желанием выходить на улицу. Темень, одни грабители шляются. Ежели этакая мразь на тебя глаз положит, будет через весь город гнать, пока ты сил не лишишься, а потом уж так ножом пощекочет... В общем, волновалась Эспе-инун за сирот, которые по темноте гулять собрались. Ну, Мишка, наверное, в вагончике спрячется и носу не покажет, а вот Бурах, судя по всему, уже успел придумать себе дел на всю ночь. Оспина кивнула девочке на прощание и обратилась к менху:
- Я сама справлюсь, служитель. Если что-то понадобится, тебя донимать не стану. А вот ты можешь обращаться ко мне в любое время, - голос женщины становился все тише и тише. Казалось, она сейчас стоя заснет, да нет. Глаза ее внимательно следили за Бурахом, за мишкиной возней, за исчезающим сундуком. Уже потом взгляд Сабы устремился в темноту коридора, где только что прошли сироты. "Да, Артемий теперь тоже сирота... И приближенные ему со схожей судьбой попались. Умница Ольгимская, знала кому доверить детишек" – убедившись в том, что гости ушли, Оспина погасила свет и, наконец, позволила себе присесть.

Глаза Сабы распахивались с душераздирающим скрипом... Или это дверь? Стоило векам чуть-чуть подняться, как они тут же опускались под тяжестью сна. "Что с моими глазами? На веках как будто засохшая глина..." - потрогав сухую кожу и убедившись, что глаза в порядке, Оспина начала моргать и вглядываться в темноту. Глаза привыкают к потемкам, и в коридоре уже вырисовываются неясные очертания гостя. Оспина приподнимается с лежанки и делает шаг навстречу. Она узнала служителя. Можно с уверенностью сказать, что его голос Эспе-инун не забудет никогда.
- Здравствуй, служитель. Зачем я понадобилась тебе? - сложив руки в привычный замок, Оспина слегка поежилась. "Так рано, а он уже на ногах", - женщина глубоко вдохнула воздух и невольно поморщилась.
- Она коснулась тебя? От тебя пахнет глиной, Артемий. Противный, сырой запах. Едва-едва уловимый, но я его чую.
Сомнений не было - зараза точит Бураха изнутри. Медленно, пока легонько, совсем незаметно, однако действует. Пустила корни и ждет, когда они приживутся в новой почве - в теле служителя.
- Ты ведь не дашь ей себя сожрать, а? У нас дефицит менху.

До чего же странно, вроде для своей нужды детей Бодхо ищет, а через каждое слово у него "Ольгимский" проскакивает. Глаза Оспины превратились в две темные щелки, которые с подозрением косились на Бураха. Ох, не хотелось ей мешать общественно полезной деятельности служителя, однако раскрывать местоположение мясников ей тоже не хотелось. А меньше всего хотелось ей быть предательницей. Но не предаст ли она Бурахов, отказав в помощи исидорову сыну? С горечью приходилось признавать, что Оспина являлась чуть ли не семейным фамильяром Бурахов. Однако, заговорив об Ольгимском, Артемий разбередил старую рану.
- Конечно, не имею я права лезть в дела служителя из древнейшего рода менху и не имею права диктовать Бураху свои условия, но, похоже, буду. Прости меня за это, Артемий.
Сделав несколько шагов назад, Оспина очутилась возле небольшого сундучка, откуда изъяла тоненький стебелек бурой твири, сорванный, судя по всему, недавно. От травы исходил терпкий запах, родной для Эспе-инун,  - степной. Казалось, некоторое время женщина принюхивалась к нему, а только потом заговорила.
- Скажу, где беглецы, раз так сильно они тебе нужны. Только Тяжелому Владу о них не говори ни слова. Знаю, он спросит тебя в конце дня, насколько успешны были твои поиски - молчи. Он и так много крови из нас высосал, давно должен был пресытиться. А беглецов оставь в покое, дай им с миром уйти... Обещаешь?
Слова, слова, слова... ничего не значат. А вот обещание служителя стоит дорого.

"Голос не дрогнул, руки тоже не дрогнут"
Вспомнился Сабе сейчас старик Исидор, и странное чувство она испытала в этом момент. Какое, сама себе объяснить не сможет. Еще позавчера он был жив, а сейчас – нет Бураха. Знает-знает мать червей, кто повинен в его "исчезновении", но не скажет. Первая уж точно об этом не заговорит.
- Мясники направились туда, откуда сегодня бежит все живое, если только еще способно бежать. Правильно, они в зараженном квартале. Я могу показать тебе дом, куда направился один из них, но гарантировать, что разговор с ним получится, не могу. Он, скорее всего, мертв, а если повезет и ты застанешь беглеца живым, то будь уверен, вскоре он покинет эту землю – Язва безжалостна. Так что берегись, служитель.
Проплыв еще несколько шагов по направлению к Бураху, Эспе-инун протянула вперед руку с зажатым в сухих пальцах стебельком бурой твири. Женщина держала траву лишь кончиками пальцев, выпачканными в засохшей земле, и казалось, сейчас уронит ее на пол.
- Возьми, твирь у меня погибнет. А у знахаря она не пропадет напрасно.
Долго вглядывалась Оспина в лицо менху, однако выражение его толком и не увидишь - темно в ночлежке очень. И все же Саба чувствовала на себе его тяжелый взгляд. Недоволен был Бурах ее выходкой, видимо, ожидал беспрепятственного прохождения, ан нет. Эспе-инун не всегда сговорчива.
-…Ты на меня злишься, служитель?