Мор. Утопия

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Мор. Утопия » Письма из прошлого » Письмо №33. Столица - единство непохожих.


Письмо №33. Столица - единство непохожих.

Сообщений 1 страница 43 из 43

1

http://s017.radikal.ru/i400/1111/60/2ffd39fe5f65.png

1. Имена участников эпизода: Бакалавр Даниил Данковский и архитектор Петр Стаматин
2. Место и время: Столица. Несколько лет спустя
3. События: Город был разрушен. На совете приняли решение Бакалавра, Мария создает новый Город на другом берегу. Даниил возвращается в Столицу, а спустя несколько лет Петр Стаматин отправляется следом. Жажда перемены мест и все такое.

0

2

Двое суток напролет он сидел возле окошка в плацкартном вагоне и смотрел на проносящиеся мимо родные просторы. Степь летела прочь, изобилируя пылающими кострами степняков. Был праздник – выпал первый снег, а Петр с каким-то странным спокойствием наблюдал, как снежные хлопья таяли на стекле. Скучающий взгляд, тоскливая улыбка – не хотелось ему покидать Город-на-Горхоне, хотя архитектор прекрасно понимал, что иначе было никак. Мария набирала силу, гнала архитекторов создавать все более безумные постройки. Петр, мягко говоря, выдыхался...
А теперь, когда он попрощался с братом, который не мог оставить свой кабак (они построили точно такой же Голгой-хэн на том берегу Горхона), чтобы отправиться с Петром на несколько месяцев в Столицу, он чувствовал такую странную свободу, которая обручем сдавливала грудь, что эта вседозволенность начала его пугать.
Но теперь пути обратно не было, поезд тронулся. Состав отправлялся рано утром, сначала Петр путешествовал в одиночестве, но постепенно от станции к станции вагон наполнялся разными людьми: приятными и не очень, тихими и шумными, взрослыми и детьми. И только Стаматин нелюдимо сидел у окошка и пялился на приближающийся закат.
Вещей у него было не так много: один кожаный потрепанный чемодан пятнадцатилетней давности, который он купил еще в Столице, да пять тубусов с дорогими ему чертежами. Не стоит забывать еще и про толстенную папку с рисунками, трижды перевязанными бечевкой, десяток карандашей разного диаметра и мягкости, замотанный резинкой для волос, которую Петр сознательно стащил у брата.
...Андрей, наверное, устал собирать брата в дорогу. Чего только стоит часовая попытка привести в порядок старое отцовское пальто. Но ничего, постирали, почистили – и вуаля! Младший Стаматин, наконец, похож на столичного холеного интеллигента, прямо как в былые времена. Петр не смог подавить улыбку, вспоминая, как брат ругался, стряхивая с полов пальто десятилетний слой пыли...
Поезд медленно приближался к перрону, где уже толпились друзья и родственники приезжих. Где-то среди этой толпы должен был оказаться и его знакомый, который проводил бы Петра, давно позабывшего столичные улочки, до своего дома... по крайней мере, Стаматин надеялся, что не придется снимать квартирку...
Состав замер и двери распахнулись, люди ринулись вон из плацкартного вагона, толкая друг друга и пихая локтями. Петр однозначно заработал синяк где-то на уровне ребер. Так или иначе, но, сойдя на перрон, архитектор, наконец, смог вдохнуть полной грудью.
Даниила видно не было. Сколько Петр бы ни щурился, пытаясь разглядеть в толпе бакалавра, все попытки оказывались тщетными. Странно, вроде договорились встретиться у первых путей, там, где горел фонарь. Вернее, сейчас он еще не горел, но к вечеру вспыхнул бы ярким светом.
Нет, ну Даниил сейчас подойдет, просто он не заметил Петра, вот и ищет. Стоит подождать еще немного, он скоро придет...
Миновало два часа. Петр порядком замерз, на плечах его лежали два небольших сугроба, да и стемнело уже порядком. Стаматин топчется на месте, пытаясь согреть себя хоть как-то. Люди, встречающие своих родственников, разошлись, и только сейчас Петр осознал, что что-то не так. Даниила не было.
Нет. Неужели не та станция? А может и поезд не тот? Но что тогда делать? Денег на билет не хватит, да и следующий поезд будет только утром!
Петр стал метаться по платформе, пытаясь хоть что-то узнать в столичном вокзале, но, к несчастью для Стаматина, за десять последних лет вокзал был уже десятки раз перестроен и изменен. Стаматин потерялся в неведомом для него месте.

+2

3

Много же воды утекло с тех пор, как в последний раз смотрел на стремительно удаляющуюся станцию Даниил. Та лежала в руинах, и, понятное дело, поездам отходить от неё было уже не суждено. Данковский уехал на дрезине вместе с задержавшимися солдатами, и вплоть до следующей станции чувствовал ещё запах железа и гари, перебивающий пряный, душный аромат степи. Никуда было не деться от этого запаха - запаха смерти, который так и лез в нос Данковского, точно напоминая: твоих рук дело, Бакалавр. Получай то, за что так боролся.
Нет, решил Даниил. Не то это, чего он хотел. Он мечтал сохранить Башню, а не уничтожить город. Когда на утро тринадцатого дня он ступил на выжженную, искорёженную землю на этом берегу Горхона, он понял, что наделал. Дымились развалины зданий, чудом устоявшие стены походили на те, возле которых проводят обстрелы. Тлело сгоревшее в считанные мгновения дерево. Рассыпаны по искуроченной мостовой случайные предметы, вылетевшие из домов. Где-то слышен был переходящий в вой лай собаки. Из-под каменной плиты торчала детская ручка... И над этим пепелищем возвышался ослепительный, отливающий отчего-то кроваво-красным Многогранник.
В общем, Даниил понял, что не сможет жить с вечной оглядкой на руины. Здесь он мучался бы бессонницей и только и делал бы, что гнал прочь от себя призраки тех, кто умер по его вине - или от его рук. Какой там новый мир строить!..
Помнится, Андрей тогда сильно осуждал решение друга уехать из города. "Ну и катись куда хочешь!"- сказал. Предателем даже назвал и торжественно пообещал, что ни он, ни его брат никогда не покинут ни Башню, ни Марию.
Тем более странным должно было показаться прилетевшее невесть как от него письмо. данковский и не поверил сначала своим глазам: конверт был как из другого мира. Даже не далёкого, а какого-то параллельного. Мира из странного сна, забывшегося через несколько дней и кажущегося событием, было которое или нет - неясно.
Данковский, помнящий, что из степи хороших писем не приходит, раскрывал конверт дрожащими руками и даже больно порезал палец ножом для бумаги. Почерк Андрея он узнал с первых строк, но далеко не сразу поверил в написанное. Эхом в ушах прозвучали собственные брошенные в горячке слова: "Уверен, через год мы встретимся в Столице! Угощать буду я..."
Стаматины продержались дольше. Три с лишним годом прошло с тех пор, как они простились... И всё же Пётр ехал сюда. Письмо Андрея носило скорее уведомительный характер: он не просил позаботиться о брате, он натурально оповещал о том, что сделать это Данковскому придётся. При этом упоминал что-то о смене остановки... Ну и, разумеется, указал число прибытия и номер поезда.
И с этих пор жизнь Данковского превратилась в одно сплошное ожидание.  Он даже хотел начать зачёркивать дни в календаре, который висел у него возле кровати, но вовремя спохватился, сочтя это ребячеством. На службе стал рассеянным и пассивным, почти не занимался ничем в свободные минуты. Он только ждал, когда же сойдёт на станцию живое напоминание о минувших днях. Ждал и не знал, как к нему относиться. И как отнесётся это напоминание к нему...
Чем дальше, тем сильнее поддавался Даниил панике. Он снова потерял сон и всё чаще вспоминал то, без чего уже, как он думал, научился жить. За день до того, как следовало встречать старого друга, Бакалавр не сомкнул глаз ночью. Ворочался в постели и отправился на службу невыспавшимся.
На приём почти не было пациентов, и Даниил освободился рано, а дома, чтобы не клевать носом весь вечер, устроился подремать. На полчаса, не больше... Только ненадолго...
Открыл глаза он только когда на улице уже стемнело. Смотрел равнодушно за окно с минуту, а затем подскочил, как ужаленный: проспал! Живёт один, разбудить некому, а будильник давно уже неисправен. Время на часах привело в ужас: уже битых три часа, как он должен быть на вокзале. Накинув наспех куртку и лёгкие осенние туфли, Бакалавр уже на бегу заматывал на шее старый алый шарф, оставшийся ещё с той памятной поездки в степное поселение. Пока поймал такси, снег успел перестать таять у него на волосах, а ноги - почувствовать всю прелесть мокрого снега, который столь щедро в последние дни осыпал Столицу.
Ехали, как ему казалось, слишком медленно. Вставали на каждом перекрёстке, и поэтому, едва шофёр припарковался, Данковский, наказав ему подождать здесь, бросился как подранок к новенькому зданию вокзала. Под ноги к нему бросился сначала побирающийся на ступенях кот, потом - уборщица, только что помывшая полы. На самом деле маловероятно, что Пётр до сих пор ждал его. Наверняка он пошёл искать себе гостиницу: что он, себя не уважает - столько времени дожидаться, когда Даниил соизволит за ним приехать?
В здании его не было. Да, наверняка уже ушёл. И вот где его искать теперь, и как отчитываться перед Андреем?..
Решив пробежаться просто для успокоения души по перрону, Данковский завидел всё-таки вдалеке силуэт. Принадлежать он мог только одному человеку, и у Бакалавра перехватило дыхание: Пётр! Пётр топтался на морозе и бездумно брёл куда-то...
Путаясь в собственных ногах, Даниил ринулся к нему, не в силах ни слова вымолвить и окликнуть его. И вот когда оставалось между ними уже несколько шагов, остановился доктор, переводя дыхание, как вкопанный за спиной архитектора, и позвал хрипло и невнятно:
- Пётр?..

+4

4

А может, Даниил просто не получил письма Андрея? Ведь ответа от него так и не пришло. Петр из-за этого сильно переживал, а брат махнул рукой, утверждая, что Бакалавр просто зажал деньги на конверт. Но если он не получил письма, то что делать?
Ответа Петр не получил. Он, покачиваясь, брел по краю платформы, рискуя упасть вниз, прямо на рельсы, и разбить голову. Почему-то сейчас архитектора это волновало в последнюю очередь. Мужчина уже вовсе не чувствовал пальцев на ногах, он весь окоченел, трясся, точно осиновый лист. Даже пальто не грело ни капли. А Стаматин совсем отчаялся найти какой-либо выход из этой ситуации...
- С самого начала эта поездка была абсурдом... зачем я согласился? В Столице меня ничего не ждет. Все мои постройки уничтожены Властями, а строить что-то новое?.. Увольте, только не для того, чтобы это уничтожали... – бормотал Петр. Он остановился, открыл чемодан и достал оттуда вязаный шарф, старый такой, ему еще Лара в свое время связала. Улыбка коснулась лица, воспоминания о лучших годах в Городе не могли его не радовать. Петр замотал лицо шарфом и засунул руки в карманы.
Не сразу он услышал голос, который окликнул его. Сперва он едва не поскользнулся, оборачиваясь на этот оклик, потом в ступоре стоял, пытаясь понять, кто стоит перед ним. Нет, разумеется, это Даниил, но вроде и не похож... или в это мрак виноват?
Право слово, Петр тоже изменился, и, если бы хоть часть лица выглядывала из-за шарфа, Даниил оценил бы и здоровый румянец от мороза, и зачесанные волосы. А так взору Бакалавра представлялся лишь лихорадочный блеск в глазах, неизменный, слегка безумный и болезненный огонек.
- Даниил? – хрипло произнес Петр. Говорить было тяжело от того, что шерсть лезла в рот, но иначе нельзя – окоченеет окончательно. Да, это был Бакалавр.
- Даниил! – обрадовался Петр, метнувшись к нему и поскальзываясь вновь. Снег встретил его, как родного. Но Стаматину было плевать – он же не умрет холодной смертью на перроне у черта на куличиках!
Петр поднимался медленно и осторожно, но заимев под ногами твердую опору, схватил Данковского за плечи.
- Ты ли это? – встревожено оглядывая Бакалавра со всех сторон, выкрикивал архитектор, который за последние двое суток и слова никому не сказал. – Я думал... я думал, на другой станции высадился. Уже думал, а не помер ли ты в этой глухомани? – Петр оглядел здание вокзала и снова вперился взглядом в Даниила.

0

5

- Глаза тебя не обманывают,- подтвердил Данковский, шагая уверенно к Петру, входя таким образом уже в его личное пространство. Правда, Стаматин слишком бурно выразил переполнявшие его по поводу встречи чувства, и навернулся прямо там, где стоял. Даниил поплясал вокруг него, тщетно пытаясь предложить свою помощь, но потом махнул рукой: поднимать Петра на ноги он ещё с той грандиозной прощальной попойки в Голгой-хэне зарёкся.
При виде такого знакомого лица, этих родных почти глаз у Даниила полегчало на душе. Подумать только, ведь его посетил самый настоящий человек из той жизни, о которой Бакалавр только и мечтал бессонными ночами. К тому же, с Петром расстался вполне себе добрыми друзьями (да и Андрей, надо полагать, не держал после стольких месяцев обиды и согласен был бы помириться со старым приятелем при встрече)
- В глухомани, скажешь тоже... Кто б говорил!- расплылся в широкой улыбке доктор и от всей души, изо всех своих докторских сил стиснул архитектора в объятиях. Тот оказался холодным, как ледышка.
"Какой идиот... поискал бы себе, что ли, тёплое место... Хоть бы в зале ожидания переждал! Чучело..."- совершенно беззлобно думал Данковский, отпуская Петра так же быстро, как схватил, и вырывая буквально из его рук потёртый старый чемодан и пару труб с, очевидно, чертежами.
- Ты промёрз до костей... Живо за мной! Тебе полагается что-нибудь крепкое и тёплое одеяло!
Сунув тубусы под мышку и крепко сжав ручку чемодана в ладони, Данковский схватил Стаматина за руку и потащил его к выходу с путей, ясно давая понять, что возражений он не потерпит ни под каким предлогом. Хорошо хоть, Пётр не стал сразу же допытываться, а где же Бакалавра, собственно, носило... ничего, спросит ещё. Этот умеет нужные вопросы задавать в нужное время.
Несмотря на суровый декабрьский мороз и пелену из кружащего в рыжем свете фонарей снега, у Даниила в груди было тепло. необъяснимо так тепло, прямо как в тот момент, когда он впервые поверил, что всё не зря. И пусть теперь его жизнь - а, вероятно, жизнь и Петра, и Андрея, и Марии, и всех остальных - пошла под откос, он знал наконец-то, что не одинок посреди этой зимы.
И, будто окрылённый, протащив Петра сквозь здание вокзала, Данковский очень неожиданно для себя спустился с небес на землю: ни на стоянке, ни на дороге, ни вообще в обозримом пространстве не наблюдалось оставленного таксиста. Растерянно оглядевшись, врач пал духом и виновато, как подравший хозяйские тапки котёнок, покосился исподлобья на Петра. И поинтересовался так по-сиротски:
- Ты ведь помнишь, где я живу?..
Означало это только то, что Бакалавр собирался предупредить друга о длинной пешей прогулке.

0

6

Петр, как только сумел самостоятельно подняться с пола, сильно стиснул обмороженными пальцами плечи Даниила.
- И вправду, не обманывают, - заулыбался Стаматин, отступая на пару шагов назад и снова едва не наворачиваясь на заледенелой платформе. Но нет, на этот раз он устоял на ногах и с некоторым облегчением вздохнул.
В глазах согревающим пламенем теплилось счастье. За последние три с половиной года Петр не раз припоминал попойки в Голгой-хэне, тогда, когда Стаматины всеми силами пытались заставить Данковского хлебнуть этого степняцкого пойла – твирина, которого в кабаке в те годы было хоть отбавляй. Но стоит отдать должное Горхону – твирь цвела лишь на том берегу, а там, где сейчас был построен Новый Мир, она росла очень редко. Так что производство твирина медленно шло на убыль.
- У вас тут такая дикая деревня, Даниил, сам что ли не понимаешь? Глухота, холод, точно в самом настоящем захолустье... – Петр перетаптывается на одном месте и смешно подпрыгивает. – И потеряться проще, чем...
Не успел архитектор договорить, как его схватили под руки и буквально поволокли в сторону здания вокзала. Петр, в общем-то, против  не был, поэтому не сопротивлялся. Тем более, что Данковский любезно взял у него его вещи.
В зале ожидания Петр постепенно оттаял, была бы возможность, он остался бы на вокзале на всю ночь, здесь было очень тепло, да и ветер не завывал в ушах, но планы Даниила кардинально отличались от петровских глобальных замыслов переночевать здесь в зале. Бакалавр уверенно тянул Стаматина к входным дверям.
На улице архитектора снова начало трясти, он уверенно выстукивал зубами военный марш. А Бакалавр нервно озирался по сторонам, да еще и с таким беспокойством, что сам Петр внезапно заволновался. Что такое?
- Помню... там еще стройка грандиозная была... и трамвайные пути... – жаль, Петр не знал, насколько Столица изменилась почти за десять лет. Стройка давно была завершена, а вместо трамвайных путей возле той аллеи, где в свое время бурно цвела черемуха, ездили лишь популярные в это время родстеры, кои, впрочем, имелись лишь у состоятельных людей – остальные довольствовались таксопарками, да попутками.
- Погоди... ты хочешь сказать, что придется пешком идти? – изогнул бровь Стаматин, пряча руки в карманы. Черт возьми, а в Городе-на-Горхоне снег только выпал, там еще тепло, хотя и слякотно. Может, уехать обратно?
«Ага, сейчас... поезд отправится только утром...»
И Петр двинулся следом за старым другом.

0

7

Последними словами кляня укатившего без спросу, будто бы не мог подождать нескольких минут, шофёра, Данковский увлекал стремительно Петра вслед за собой в дебри хорошо знакомой тому много лет назад столичной ночи. С каждым пройденным кварталом воспоминания, которые можно было смело назвать общими на двоих, всё сильнее накрывали Даниила. Наверное, эта прогулка стала бы поистине ностальгической, если бы не одно очень досадное обстоятельство: невыносимый мороз! Довольно легко одетые товарищи поминутно поскальзывались на запорошенной гололедице и только хватая друг друга за руки и за плечи ухитрялись не падать, хотя по разу-то шлёпнулись оба точно. Метель расходилась и застилала глаза, и непокрытая голова Бакалавра уже походила на снежный холмик.
Вот здесь, где ещё остались на асфальте две борозды, их в своё время чуть не сбил трамвай. Возле тех пней, что когда-то одуряюще пахли и осыпали им головы цветами, уговаривал Пётр Даниила на первую отчаянную авантюру. А вот в этот переулок они сворачивали уже - подумать только! - больше десятка лет назад, решив наведаться к Данковскому в гости.
- Пришли...- стуча зубами так, что слышно было невооружённым ухом, позвал Даниил, с энтузиазмом махнув рукой,- Ты только не вороти нос, у меня не убрано...
Бакалавр врал. Он на сто раз уже перевернул весь дом и снова расставил вещи по местам. И всё равно ему казалось, что квартира для существования непригодна.
Откуда это чувство смутно знакомо, он предпочитал не вспоминать. Всё просто: дома было пусто. Дома не хватало тепла. Дома некому было встретить его, выслушать, согреть и обнять. Не было с тех самых пор, как умерла мать и исчезли таинственным образом после возвращения Бакалавра из степи друзья-танатисты. Ладно бы предали, так ведь Данковский знал, какая участь их постигла, и иногда жалел, что так легко отделался. Зато Даниил меньше стал бояться: теперь точно тот дух, который душил его в последние дни, пока пытался он уснуть в опустевшем Омуте, стал для него привычен. И оттого не так страшен, пожалуй.
Да и сам дом переменился. раньше здесь жили люди высшего света: учёные. Деятели искусств. Даже один крупный меценат. Остатки былой роскоши ещё смутно угадывались и в не до конца разрушенных колоннах, и в барельефе на фронтоне... Но краска облупилась. Камень стал крошиться. Элита разбежалась кто куда. Район из места променада для бомонда превратился в трущобы.
Сильно, сильно был смущён Данковский тем, что приходилось вести Петра в своё убогое жилище. Квартира под самой крышей была полупуста и отдалённо напоминала заброшенный дом-призрак: изразцы на стенах и ненужную мебель Даниил давно закрыл драпировками, и жил, пожалуй, только в одной комнате полноценно. Там он и работал, и ел, и спал, остальные же пустовали, и потихоньку крысы перебирались из подполья на поверхность.
Узнав, что в скором времени к нему пребудет Стаматин, Бакалавр засуетился, но по большому счёту только поднял пыль.
Снег с себя пришлось стряхивать горстями. Отряхнув порядочно и себя, и Петра, с как можно большей уверенностью, моложаво и бодро поскакал Даниил вверх по лестнице. Лампочка на этаже изредка мигала, да и чтобы отыскать в насквозь вымокшей куртке ключ, потребовалось время. Но так или иначе двери своего жилища Данковский перед архитектором распахнул.
- Добро пожаловать, друг мой! Я думаю, моё общество не слишком смутит тебя. Выше нос, вдвоём веселее!

0

8

Петр смутно припоминал знакомую аллею, по которой старые друзья тащили труп одного из стражей порядка, узнавал скамейку, где они поздно ночью сидели и пугали прохожих своим криминальным видом, но строительных лесов он так и не увидел – лишь какое-то высокое скучное здание, одно из многих. Петр ожидал увидеть прежнюю Столицу: романтичную, тихую, печальную, а теперь был совершенно разочарован. Впрочем, Столица никогда не была такой, какой он ее представлял, проезжая в поезде ставшую родной степь. Совсем он забыл шум городских улочек, гул автомобилей за окном, вечную ругань соседей с полицаями. Почему-то ему казалось, что все города должны быть похожими на Тот.
- Холодно... когда уже дойдем? – ныл Петр, закрывая лицо от сильного северного ветра Столицы. Щеки даже под шарфом раскраснелись, а снег налетел под воротник. Каждые десять минут Стаматин выкрикивал свой вопрос, но в ответ было лишь «Скоро, скоро, потерпи». А терпение, в свою очередь, подходило к концу. Но ладно, все-таки он в гостях, стоит не выказывать свои бушующие амбиции.
А вот домик у Данковского был прелестный. Петр никогда не любил колонны, но именно в этом здании они смотрелись гармонично («...не то что у мединститута...»), а причудливый барельеф так и заставил архитектора застыть с открытым ртом. Данковскому стоило немалых усилий, чтобы протолкнуть своего гостя в дверной проем.
Дальше дорогу Петр помнил и вряд ли бы когда-нибудь забыл.
Данковский изрядно повеселил Стаматина, тот не мог сдержать широкой искренней улыбки, наблюдая, как стремится Даниил показать свое гостеприимство. Двери перед ним буквально распахнулись, архитектор, изображая из себя столичного интеллигента, склонил голову в знак благодарности и вошел внутрь.
Только там уже он позволил снять с себя промокший насквозь шарф Лары Равель, самой доброй девушки в Городе, которую расстреляли сразу после отъезда Бакалавра. Весь Город оплакивал ее нежную и ласковую душу.
За последние три года Петр, конечно, исхудал, но в целом выглядел достаточно здоровым. Щеки и нос раскраснелись, но теперь этому виной был только мороз, да и дрожь в руках поунялась. Сделав глубокий вдох, Петр осмотрелся. Драпировка скрывала все самое интересное, и Петр, уже на правах хозяина, принялся сдвигать ткань, открывая своему взору все, что могло утаиться.
- Даниил, у тебя тут так... так... это великолепно. Тут столько всего можно сделать. Все комнаты перекроить, сделать арку в самую большую комнату и... и... – у Стаматина не хватало слов. А вот глаза его выдавали целиком и полностью: Петр загорелся идеей изменить в этом жилище все.
Шмыгнув носом, Петр потер окоченевшие ладони и поджал пальцы на ногах. Ни то, ни другое он не чувствовал.

0

9

Сгрузив вещи архитектора благополучно на колченогий приземистый зеркальный столик, Даниил не без усмешки посмотрел на то, как оценивает фронт работ Пётр.
- Ну ладно, ладно... Потом рассмотришь, Микеланджело...- с ухмылкой воззвал к рассудку Даниил, оглядывая себя в зеркало и смахивая ладонью с волос остатки снега. Блеснуло где-то на макушке серебро - "Снова седой волос? Тьфу ты, чёрт, откуда они только берутся?"
Вырвав украдкой серебристый волосок из головы, Даниил начинает сердиться, видя, что Стаматин всё ещё пялится на изразцы, приподняв одно крыло драпировки, пыльной птицей без головы закрывавшей добрую половину стены.
- Ну, ценитель... Хватит, дырку протрёшь. Что тебе там так нравится? Лепнина что ли? Или разруха моя? Эстетика этого... декаданса, да? Увядание? Вот что, друг...- Данковский настойчиво взял архитектора за плечи и потянул его в сторону двойных дверей с небольшим стеклянным окошечком наверху,- Тебе полагается сейчас горячая ванна и сытный ужин. Сам знаю, какая у тебя позади дорога. Располагайся быстрее, а то сейчас совсем закоченеешь... Ах да, в ванной на потолке совершенно очаровательный плафон, поизучаешь...
Силой затолкав в ванную Петра, Даниил юркнул в жилую комнату и быстро скинул вымокшие вещи, вытерся, насколько было возможно, тёплым полотенцем и закутался в плотный халат. Забросив на бегу, не заходя внутрь, Стаматину точно такой же да пару полотенец в придачу, Бакалавр распихал оперативно его вещи и не без страха отправился на собственную кухню. Вполне вероятно, что на ней зародилась уже собственная жизнь: прикажете холостому и мучимому безнадёгой идальго баловать себя хоть сколько-нибудь разнообразными блюдами? Право.
К чести Даниила, хотя бы ради гостя он согласен был немного поколдовать. Ради такого случая даже приобрёл целую курицу. Да мужик он или нет? Сумеет, сварит как-нибудь... Ещё днём бы занялся, чтобы не томить голодного архитектора, но кто же знал, что всё так повернётся...
Слышался плеск воды за стеной и шипение душа. Загорелся синий газовый огонёк на плите. Вскоре запахло домашней едой - не как в ресторане, конечно, но в целом съедобной. В довершение засвистел пронзительно чайник.

Отредактировано Бакалавр (2011-11-28 21:17:57)

0

10

«Ты не видел нашу Студию», - с некоторой тоской вздохнул в мыслях архитектор и коснулся рукой шершавых стен с облупившейся краской. Запустил, конечно, Бакалавр свое жилище, но Петр и приехал в Столицу, чтобы творить, а не чтобы просиживать штаны за чашкой чая. Вот и начнет он с этого чудесного места, кое обладало какой-то странной энергией – оно вдохновляло Стаматина. Как та Душа.
- Даниил, мы снесем эту стену, а вот здесь вырежем арку. А поверху проложим гипсовый барельеф – не так много затрат, да и качество хорошее, - Петр безумолку  сыпал Данковского все новыми и новыми идеями. Похоже, мнение Даниила архитектор спрашивать и не собирался.
Но когда бакалавр уверенно стал выпихивать гостя из прихожей, Петр честно упирался всеми силами, но все-таки был грубо затолкнут в ванную. Стаматин возмущенно уперся взглядом в дверь, скрестил руки на груди, но все же пришел к выводу, что принять ванну было необходимым.
Там он и согрелся, и оттаял, и обрел душевное спокойствие, слушая размеренный шум воды. Пальцы на руках и ногах стали краснеть от тепла и ощущалось приятное покалывание. Действительно, теперь мужчина чувствовал себя замечательно.
Через полчаса Стаматин выполз из ванной, обтерся и стал одеваться в любезно приготовленный Даниилом (ну а кем же еще?) халат. Стало совсем по-домашнему уютно и тепло. Петр ополоснул лицо прохладной водой и, наконец, вышел из ванной.
С кухни доносился приятный аромат чего-то очень сытного и вкусного. В последний раз Петр хорошо питался два дня назад, когда перед поездкой брат откормил его жареным мясом. Воспоминания невольно вызывали слюноотделение. Петр поспешил быстро переодеться в свои привычные вещи, которые были неаккуратно запиханы в чемодан – к счастью, тот не промок насквозь. Серая рубашка на выпуск, темные брюки и жилетка для большего пафоса сверху – и Стаматин рванулся к вкусному ужину.
Видеть Данковского за газовой плитой, но при этом не изготовляющего взрывчатку (на лице архитектора появилась слабая усмешка), было немного странно, но гость удержался от комментариев – Бакалавр действительно старался.
- Кстати, тут тебе Андрей передал... – мужчина вытянул из одного тубуса бутылку и поставил ее на стол. Твирин, собственной персоной. Странно, что Петр не выпил его еще в поезде. Пытливый взгляд был направлен прямо на горлышко, но архитектор поспешно отвернулся.

0

11

При виде отмытого и приодевшегося Петра Даниил озарился такой улыбкой, какую он прежде и припомнить с трудом мог.
- Вот франт! Будто только что из университета вышел... Для кого вынарядился, а?
Не то чтобы завидно было видеть гостя чистеньким и ухоженным, когда у самого халат протёрт на плечах... Дело в другом.
В юности Стаматин сильно напоминал выходца из неблагополучной семьи. Вечно растрёпанный, рассеянный, в мятой одежде и карандашом за ухом он забывал стричься, редко обращал внимание на окружающие мелочи и вообще не отличался собранностью. Тот Пётр, который построил Многогранник, запомнился главным образом вечно красным носом, тяжёлыми мешками под глазами и не вымытой шевелюрой, а ещё таким загашенным состоянием, что невозможно было выпытать у него двух связных слов.
"А сегодня - глядите-ка! - прямо как с обложки журнала... Просто удивительно. Что ж, наверняка дела в Новом Городе идут хорошо... Иначе чего ему быть таким ухоженным? Даже в весе, гляжу, прибавил... А то прежде - хоть рёбра считай... Кстати, срослось, интересно, у него ребро?"
- Здесь давно уже не крахмалят воротнички к завтраку, Пётр,- сообщил горестно Даниил и сел напротив друга, предварительно поставив горячую дымящуюся курицу перед ним. Без гарнира. Пусть спасибо скажет, что хоть хлеб есть...
- Изменилось довольно многое. Успеешь ещё оценить, насколько другой стала Столица... Когда живёшь в ней постоянно, перемены не так заметны. смена обстановки даже мне глаза раскрыла...
Завидев до боли знакомую бутылку, Даниил даже сглотнул. Мутное стекло, невнятная этикетка... Характерная закупорка... Всё прямиком из Голгой-хэна, или того места, что заменило собой старый кабак. Вот это была шпилька из прошлого похлеще редких газетных статей и случайно найденных знаменательных вещей. Данковский оглядел бутыль со всех сторон, но трогать не стал: а вдруг мираж-таки? На облупленном деревянном столе твирин выглядел просто отголоском другой Вселенной.
- А ты...- Бакалавр поднял глаза на Петра,- пьёшь ещё? Странно, что бутылка одна... Или ты сильнее поменялся, чем я думаю?
За этим вопросом крылось всё, о чём хотел тут же броситься расспрашивать архитектора Данковский, и только из приличия ещё сдерживавшийся.

0

12

Петр опустил глаза в пол, смущенный восклицанием Данковского:
- Да брат настоял, чтобы вел я себя прилично, да одевался соответственно, - Стаматин пожимает плечами и со взглядом «я здесь не причем» садится на край табуретки. Ведет он себя немного зажато – не то что при их последней встрече в этом доме, когда Петр навернул огромную стопку книг, коими был заставлена вся кухня. Именно здесь и происходила подготовка к небольшой невинной авантюре, за которую тогда их обоих едва не повели на расстрел.
Андрей настоял на том, чтобы Петр оделся подобающе только из-за того, чтобы Даниилу вдруг не пришло в голову, что новый город потихонечку погибал. Действительно, трудные времена наступили для обитателей берега Горхона: первый год люди умирали от голода, потому что после той страшной болезни не осталось ни одного быка, мясо подорожало в три раза! Трупы сбрасывали в воду, поэтому та стала совершенно непригодной для питья. К тому же, на той стороне Горхона не было ни одного источника, которых в Старом Мире было, как минимум, три.
Второй год был обусловлен страшной засухой, Горхон обмелел, а все посевы (о да, теперь на краю города расположились километровые плантации) погибли от нехватки воды. А пожары не прекращались.
Без твирина рабочие обезумели. Среди горожан то и дело вспыхивали народные волнения, да такие, что жестокий лик Марии и светлый образ Виктории не сразу могли их пресечь.
Андрей должен был показать Даниилу, что у них все замечательно, что они живут счастливо, вот и Петру приходилось лгать.
Да, Даниил был абсолютно прав. Столица заметно изменилась за все это время. Только для Бакалавра прошло три года, а для Петр так все пятнадцать...
- Знаешь, сейчас в Городе не лу... не хуже, - поправил себя архитектор, глядя в пол. Как глупо оговорился... Да брат никогда не простит, если Данковский узнает, в какую дыру превратился когда-то такой замечательный городок.
Курица выглядела довольно аппетитно, но в голову Петра все равно закрались подозрения: ну не как могло уложиться в голове, что Даниил стоял у плиты – от того и страшно. Но где наша не пропадала. Стаматин стал с удовольствием есть, но практически не отрывая взгляда от бутылки твирина. На лбу от напряжения даже испарина появилась.
- Я... я... бросил, да... не пью... вообще... больше... – мужчина замолчал и уткнулся снова в свою тарелку, доедая очень вкусный ужин.

+1

13

Ох, как же манило это мутное стекло к себе! Так и хотелось коснуться его, проверить - настоящая ли? Да конечно, настоящая. Даже если Андрей прислал ему палёный твирин, тот всё равно был самым что ни на есть настоящим.
Живо вспомнил Данковский всё то, что таскал он проклятые двенадцать дней в своём саквояже. Эти бесконечные склянки с морфием, только и успевавшие пустеть бутылочки мерадорма, бережно хранимый несколько дней новокаин, горсти антибиотиков... И совершенно неведомые современной науке препараты, которые Даниил в здравом уме и без крайней необходимости не стал бы применять. Это были и экстракты из целебных трав, которые гнал на своей адской машине Гаруспик, и подкинутая им же "мёртвая каша" (Бакалавр, к слову, до сих пор не желал знать, из чего он там её варил), и крохотная коробочка из-под конфет или печенья, гладкая и приятная на ощупь, едва ложащаяся в пальцы, со смертоносным порошочком внутри.
А ещё битую неделю таскал с собой непонятно зачем целую бутылку отвратительного пойла... Надо думать, надеялся потом использовать как примитивное средство обеззараживания, но так и выглотал всё сам, без посторонней помощи. После нескольких визитов в осквернённый дважды собор...
И вот такая же анестезия для мозгов стояла сейчас перед ним. Как назидательный привет из прошлого.
- Да ну? Неужели бросил? Выходит, Новый Город таким замечательным оказался, что тебе и утешения на дне бутылки искать не надо? Занятно-то как... А ты ведь это дело страшно любил...
"Уж это долго мне по ночам являться будет... Ничего, попомни, как в твирине сгореть хотел... Полночи бегал, искал его для тебя..."
Данковский всё-таки взял в руки бутылку. Нет, распивать он не собирался - не та обстановка и не тот случай. За встречу? Да право... Какая пошлость...
И словно невзначай, стараясь сделать свой тон как можно более нейтральным, пытаясь выдать свой интерес за праздное любопытство, отчего нетерпение в голосе стало только заметнее, Данковский спросил:
- Так что там с Городом? Не помню, когда я там приезжал...- упомянул мужчина вскользь, хотя мог бы с точностью до недели сказать, когда это было,- Что же, как строительство? Читал, что железнодорожный мост вы строить отказались... Чего так? Всё от цивилизации спасаетесь?
Оторвавшись от изучения этикетки на бутылке, на которой всё равно ни черта нельзя было разобрать, Даниил посмотрел на Петра, резко как-то помрачневшего.
"Курицу я что ли переварил?.."
- Никто там мне, кроме Андрея "чтоб ему икалось" приветов не передавал?

Отредактировано Бакалавр (2011-11-29 19:25:53)

0

14

Петр с несчастным видом наблюдал за тем, как бутылка твирина взмыла в воздух, движимая рукой Данковского. Взгляд был отчего-то жаждущий и просящий. Соблазн был велик, но Стаматин одернул себя и опустил взгляд в тарелку, чтобы не видеть перед собой этого зеленого демона.
- Извини, что бутылка не такая стерильная, в Городе сейчас других не достанешь, - пожал плечами архитектор и облокотился на стол. - Да, бросил... совсем не пью больше. Твирин – проклятое пойло, Даниил. Я после того случая, - мужчина поморщился, припоминая Лестницу в Небо и пылающий костер, - больше ни капли в рот... ну, разве что по праздникам... и выходным... и вечером, перед сном... – Стаматин стал немного заикаться, видимо, от волнения. – Но теперь ни капли в рот не беру. Проклятое пойло...
Петр не стал переубеждать Даниила в том, что Город цветет и пахнет, из вполне объективных причин: ему действительно было стыдно за то, что они превратили его в один большой кошмар. Но архитектор старался выглядеть вполне себе искренним, чтобы, не дай Бог, Бакалавр не подумал, что он врет.
- Три года и два месяца назад, - вырвалось у мужчины, и он благоразумно прикусил язык. – Знаешь... мы там так хорошо живем, Даниил! Вот недавно брат кабак достроил, теперь у него там подсобка имеется. Да и вообще, у Андрея дела в гору идут, твирин так быстро распродается, не успеваем у перекупщиков твирь приобретать.
«Расколет тебя сейчас Даниил, он не дурак, по глазам увидит, что все летит в тартарары...» Кабак-то достроили, да только твирина практически не было... твири дефицит, а на тот берег никто не сунется. Из праведного страха.
- Ну как же никто... Е... – замолчал. Понял, что глупость сморозил, придумывая, кто мог Даниилу сердечно желать здоровья и счастья, - ...если бы не передавали, то... то... в общем, передавали. Влад удачи желал, да Каины. Ну, Каспар и Виктория. Она ж теперь Каина, представляешь? А еще... еще Анна... знаешь, как она пела...
«...бы, если б жива осталась...»
- Лара тоже, знаешь, она хотела тебе что-нибудь связать, да не успела, - «...расстреляли...», - ну ты же на нее не обидишься? А Юлия... она вроде тоже передавала, я точно не помню, - «...в рулетку доигралась она, вот что я запомнил...». – Мария знаешь ли, скучает по тебе. Комендант... – осекся, вспомнив, что Сабуров застрелился сразу после Совета, а жена его на следующее утро же к Богу отошла. – Даниил, все привет передавали. Ты спас же их...

Отредактировано Петр Стаматин (2011-11-29 20:22:32)

+2

15

Данковский, слушая Петра, с каждой секундой всё приближался к тому, чтобы приложиться головой прямо об этот ветхий, некогда блестящий лаком стол, да и разбить себе лоб к чёртовой матери.
С каждым словом, слетавшим с губ архитектора, всё сильнее накатывало чувство, которое Даниил уже сумел окончательно в себе побороть. Так казалось ему.
Зря он задал этот вопрос. Зря он вообще о чём-то начал спрашивать...
"А чего ты, дурак, ожидал? Рано или поздно всё равно бы начали вспоминать то время... Как там Андрей написал? "На пару месяцев отправлю в Столицу"... За пару месяцев удалось бы обойти скользкую тему? Да ну..."
Живо, живо Данковский вспомнил. Всё вспомнил. Некстати так, неудачно.
Как Лара его накормила, когда он от голода едва не потерял сознание от голода прямо у неё на пороге, и как выпускать потом не хотела, увещевала остаться и отдохнуть.
Как Люричева бинтовала раны от шальных пуль и говорила о том, что это всё Судьба, и Даниилу бороться с ней не надо. Чтоб руки не дрожали, говорила.
Как соглашение заключил с Ханом, как со взрослым, как тот поразил его храбростью и не по годам мудрыми словами.
Как слушал поражённо ту, что никак не мог заставить себя звать Капеллой: о том новом мире, что она уготовила Городу. К тому времени уже - другому. Даниил хорошо запомнил её силуэт на фоне руин и уверенную речь.
И как склонился он пред Марией - тоже... Как стоял на коленях, опустив голову, и она поцеловала его в темя - в благодарность за то, какое чудное он оставил за своей спиной пепелище...
- Да...- осторожно произнёс Данковский, чертыхнулся мысленно и открыл всё же бутылку. Без неё здесь было не выжить, определённо,- Хорошо их помню... Главное, чтобы все были живы и здоровы...
Помнил он, как же. Да лица все хороводом заплясали у него перед глазами, будто живые они стояли перед Даниилом. Улыбалась ему кротко Лара, курила меланхолически Юлия, говорил сдержанно Сабуров, кивал одобрительно Виктор и внимательно, пристально смотрел Рубин... Всех поимённо мог перечислить Бакалавр, о каждом непременно находилось что-то хорошее... Даже о лживой Анне, даже об острословной Оспине и о глупенькой Кларе... Он подумал сейчас почему-то, что каждый из них вполне мог бы стать ему другом. Что за встречу с любым из них он не задумываясь отдал бы всё, что имел.
А впрочем, Петра ему с лихвой хватало... Хотя тот как-то занервничал. Наверное, он хотел домой... Всё-таки там было всё: его прекрасная Башня, его дорогой брат... А ещё там была единственная, кого он когда-либо любил: Нина, всецело теперь властвующая над Городом. Как знать, могла ли Мария сравниться сейчас с матерью? О, как жаждал увидеть новую Каину и как боялся того, что ему предстанет, Даниил...
- Может, ты всё же выпьешь со мной?..- без особой надежды спросил доктор, наклоняя горлышко бутылки над одним из двух стоящих на столе гранёных стаканов, заблаговременно вынутых из заваленного тряпьём шифоньера и тщательно протёртых,- Раз уж по праздникам можно...
Да ничего в этой Столице не было. В бессонную ночь размышлений грешным делом Данковский подумал, что Андрей брата на разведку послал: посмотреть, а не застрелился ли ещё Данька. А потом отмёл мысль как абсурдную: объяснение было проще. Пётр просто очень скоро сошёл бы с ума окончательно в мире, где Хозяйки ткали полотно Города из жизней людей, а Прозрачные кошки стерегли сны и мечтания последних романтиков. Он бы просто свихнулся...
Примерно как Даниил в мире без Утопий и Многогранников.

Отредактировано Бакалавр (2011-11-29 21:13:29)

+2

16

«То ли Даниил не желает замечать очевидных вещей, то ли я внезапно стал достоин марковского Театра... который, впрочем, тоже погребен под руинами...» Петр с некоторой жалостью смотрел на предающегося ностальгии Данковского и то и дело тяжело вздыхал, не зная, стоит ли разрушать такое приятное настроение хозяина дома или же оставить все как есть. Но ведь проговорится рано или поздно, уже стал заговариваться.
- Да... главное, что живы и здоровы... – Петр подпер рукой подбородок. – Знаешь, до Утопии, конечно, далеко, но мы стараемся... – печально и фальшиво звучат эти слова, Стаматин прекрасно понимает это, но продолжает врать. – Знаешь, Рубин в своем доме операционную организовал, а еще достроил флигель и теперь там почти настоящая больница с аптекой. У нас все роженицы к нему идут... Знаешь, сколько прелестных детишек родилось?..
«...и погибло, года не прожив...»
Поблагодарив за сытный ужин, архитектор отодвинул от себя тарелку и снова поднял взгляд на Даниила, осунувшегося, похудевшего и заметно побледневшего с их последней встречи. Нелегко ему пришлось, как и утопистам, которые, не щадя себя и свои силы, бросались во все тяжкие, лишь бы жизнь в Новом Городе стала лучше. Старших Каиных в живых больше нет, Влад сходит с ума, Стаматины уже выжаты, точно лимоны, Марк не так весел, Ева... Ева осталась на том берегу.
- Нет, Даниил... не соблазняй... по праздникам раньше можно было... сейчас нельзя... ни капли... – Петр говорил это сквозь стиснутые зубы. На самом деле, твирин манил его всегда, хоть он и изображал изо всех сил свое совершенное равнодушие к пряному напитку. Стаматин жалобно поглядел на бутылку и тяжело вздохнул в который раз: - Разве что по рюмашке, - смиренно звучал его голос, архитектор сдался. Тем более, действительно большой праздник: Даниила увидел, как можно ему отказать? Данковский, наверное, с тех самых пор твирина не пробовал. С одной стороны, жалко его от этого становилось, ну а с другой, и слава богу, не то пристрастился бы.
- Между прочим, не разбодяженный, как обычный, а самый что ни на есть натуральный, - похвастался архитектор. – Слушай... а тебе-то пить можно? Печень в порядке? На работу завтра не выходить?
Ох, как будто Петра бы остановило это. Захотел бы Данковского споить – споил бы, да и по лицу Даниила видно было, что не прочь он напиться до потери сознания на недельку-другую. «Не приставай с глупыми вопросами».

+1

17

- По рюмашке?- Даниил фыркнул тихо,- Как сказал бы Андрей, ты меня не уважаешь.
И полился терпкий твирин по стаканам. Сразу запахло в комнате травами - пряно и тяжело. Аромат ударил в ноздри и хуже всякого воспоминания заставил ощутить неимоверную тоску и почти болезненное желание всё вернуть. Замечали ли вы странное колющее чувство, когда, случайно уловив носом какую-то странно знакомую нотку, не можешь вспомнить, где уже испытывал такое же чувство, и никак не хочешь его отпускать. Это сродни дежа вю, только вот Даниил знал наверняка, что с ним.
- Нельзя мне пить. У меня все внутренности сожжены от вашего чёртова Города,- беззлобно пожаловался Бакалавр Петру,- С тех пор, как сожрал ту адскую детскую мешанину... Все внутренности ведь себе сжёг, еле вылечился... Даже, представь себе, на воды ездил здоровье поправлять. Не помогло ни черта только... Одно радует: не умер я тогда от Песочной Грязи, а уж это... Это ерунда в сравнении с сердечными ранами. Да?
Сердечные заживать не желали ни на секунду. Затягивались постепенно, слегка затихали, и боль временами прекращалась, да только малейшее раздражение - и они вновь начинали кровить. В последние два дня так и вовсе не переставали беспокоить... И это вправду было ужасно, даже в сравнении с Песчанкой: там была боль в чистом виде. Лихорадка, дрожь и морок. Пелена перед глазами и единственное неосознанное желание: умереть бы поскорее. Не мучиться и не чувствовать больше боли. Неосознанное, неконтролируемое. Бессмысленное.
Здесь - совершенно другое. Ты знаешь, отчего ноет и тянет в груди, ты всё осознаёшь, и есть достаточно времени, чтоб как следует всё обмозговать, и оттого лишь тягостней. А кто знаешь, может быть сейчас, сидя с сердцем в руке напротив Петра, Данковский и выговорится, и станет легче, и перестанет так отчаянно кровить истерзанная душа...
- И тебе пить нельзя... У тебя же рецидив случится - и всё, все усилия напрасны. Вот дойдём до беспамятства оба, и завтра я на работу опоздаю, и уволят меня...- приговаривал Даниил, пододвигая где-то наполовину наполненный стакан к Стаматину,- Ох, да не переживай ты так... Мы ведь напиваться не собираемся, правда?
"Вообще говоря, хочется. Но не стану. А то решит, чего доброго, что я с горя здесь уже счёты с жизнью свести подумываю, и терять нечего... И чертовски прав будет."
Принято, кажется, было в таких случаях произносить тосты, скрещивать руки и гнать потом больше и больше, постепенно теряя всякий самоконтроль, но Даниил не собирался. Как-нибудь в другой раз. не в этой жизни...
- Ну давай...- горько-горько улыбаясь, поднял Бакалавр стакан,- за Утопию! Пусть она всё-таки... всё-таки...
И не найдя, чего пожелать тому, чего он так и не увидел, Данковский опрокинул стакан себе в горло.

0

18

- Ну, - после напряженного молчания начал Петр, - ты хозяин дома, так что, сколько скажешь, столько и выпью, - эта фраза была произнесена с тяжелым смиренным вдохом, Стаматин пожал плечами, мол, да ладно, от одного раза ничего не будет. Тем более, бутылка одна на двоих – разве с этого хмелеют? Да с рюмки водки сильнее захмелеешь, чем от бутылки натурального твирина.
Эх, это за три года Петр подзабыл, что твирин, в первую очередь, наркотик, а уже потом только алкоголь. Помнится, как упорно Стаматины доказывали Юлии, что они не наркоманы, ну а потом... потом разошлись разными дорогами и больше споров не возникало. Говорил Петру кто-то (то ли Клара, то ли Клара), что не хочет она водиться с морфинистами, хотя и интересны ей Стаматины. Были.
- Эти адские порошочки... я помню, ты оставлял их мне, мне Исполнитель передавал, ага. Знаешь, лучше жить с выжженными внутренностями, чем медленно помирать, корчась на полу собственной студии, - Петр издал нервный смешок, давая понять, что события трехлетней давности вспоминает с завидным оптимизмом. «Петь, кончай уже лицемерить...»
- Рецидив... да... от одного раза-то не будет, а? Как считаешь, Даниил? – с легким сомнением произнес Стаматин, принимая граненый стакан в руки. Твирин ощущался даже сквозь слегка мутное стекло, от него исходило какое-то странное манящее тепло. – Не собираемся напиваться... нет, конечно... только встречу отпразднуем, да? Три года не виделись ведь... – Петр не отрывал немного пораженного взгляда от стакана: он не мог поверить до сих пор, что держит в руке твирин и сейчас будет пить. – Да, Даниил. За Утопию. Дай бог, когда-нибудь эта дыра ей ста... – Петр хотел было уже поднести бокал и чокнуться с Данковским, как понял, что сморозил. Проговорился. Да как глупо!
Петр закрыл лицо руками, чтобы бакалавр не видел, как медленно его старый знакомый сгорает со стыда перед братом, которому раз двадцать пообещал ни намека Даниилу не давать. И вот так облажаться... так может только Петр.
- Я имел в виду... в смысле... ну... - начал мямлить архитектор, не отрывая рук от лица и нервно посмеиваясь. О да, как он сейчас потрясающе выглядит со стороны. А на Даниила вообще смотреть не хочется: как только представишь его медленно вытягивающееся в ужасе лицо, так самому жутко становится.

Отредактировано Петр Стаматин (2011-12-02 16:12:22)

0

19

Кому, как ни Даниилу было знать о том, что, ещё хоть один раз взяв твирин на язык, Пётр сорвётся. Нет смысла скрывать, что и самого Данковского неприятно кольнула сама мысль употребления напитка: определённую тягу от одного вида бутылки он ощутил. Никак нельзя было и заподозрить у Даниила зависимость. Но желание вспыхнуло где-то на подсознательном уровне. Тревожный звонок...
Знаете ли вы, что чувствуешь, когда пьёшь твирин? Ни один другой напиток в жизни не сравнится с этим пряным варевом, которое гонят - будто священное действо совершают... И только Андрей сумел превратить сакральный процесс в разнузданный фарс. Уж вряд ли он, подобно невестам, пел твири заговоры и совершал обряды, положенные при изготовлении настоящего твирина. Хотя чем чёрт не шутит...
Если вы глотали жгучую водку одним махом, вы и близко не можете представить, что такое твирин. Он совсем не похож на расплавленный металл, трудно сравнить его с жидким огнём или с замешанном с металлической стружкой спиртом. Только тот, кто пробовал пить горячую вязкую смолу приблизительно близок к пониманию того, чему же едва не отдал свой разум с концами архитектор Стаматин и что сейчас в себя влил доктор Данковский.
Да, не рассчитал Даниил. Понадеялся опрокинуть стаканчик играючи, да не тут-то было. Твирин - коварный напиток, и он мгновенно, быстрее, чем успевает осознать свою ошибку незадачливый выпивший, распространяется по всему телу, сковывает члены, начинает течь из глаз вместе с горючими слезами, заливает уши воском и превращает язык в змеиное жало: кажется, он наливается ядом.
Да, сильно разбавленным прежде пробовал чёртову отраву Бакалавр. То ли отвык, то ли не пошло как-то... Но в конечном итоге Данковский подскочил на ноги, подлетел как капля масла на раскалённой сковороде, и не услышал, понятное дело, ничего из того, что говорил ему с некоторой тревогой Пётр. Он и тревоги-то этой не услышал, и того, как лицо Стаматин закрывал, не увидел. Завертелся волчком вокруг себя, зашатался, крупно забился, замахал руками, будто веерами, раскрыв рот. До слуха долетели отдельные слова, но мозг их не воспринял, и Бакалавр только прохрипел полушёпотом:
- Горячо... горячо!
Не сказать, чтоб сдохнуть хотелось прямо сейчас: не Песчанка, знай, стерпеть можно... Но приятного мало, и Даниил невольно запрыгал по всей кухне, сбивая всё на своём пути, не имеющее надёжной опоры.

0

20

- Даниил, ты чего? – Петр вскочил с табурета, подбежал к бакалавру, который едва ли не сбил с ног архитектора. – Ох, дурья башка. Кто ж твирин залпом пьет! – Петр метнулся к раковине, включил кран (разумеется, облил все вокруг и себя в том числе) и налил в стакан ледяной воды. – Пей скорее, дуралей, - Стаматин сунул ее несчастному Данковскому.
Ох, какое же счастье, что Андрей не оторвет Петру голову за то, что разболтал военную тайну. Точнее, за то, что разболтал, оторвет, а за то, что вовремя отвлек Даниила горючим степным пойлом, погладит по голове. По оторванной голове... Молодец, братик, правильно сделал, скажет он... Но отменным же твирином, которым нельзя так бездумно разбрасываться!
Петр посадил Данковского на свой табурет и внимательно взглянул на него. Кровь из носа вроде не пошла, хотя и такое бывало в свое время в кабаке. При том, не только из носа, но и из ушей. Хотя, Петр в этом не уверен: тогда он еще заливал настойкой свои очи, мало ли что могло привидеться.
- Ох, ну что же ты так... я же предупредил, что натуральный, не разбавленный же. Не водка ваша, а настоящая вещь, - недовольно фыркнул архитектор, доставая из сумки что-то, чем можно было бы заесть. – Держи, - он протянул другу половинку лимона. – Кусай.
Со стороны это выглядело чистейшей воды фарсом, хотя бы потому что года три назад роли были распределены совсем иначе: Бакалавр крутился возле архитектора, пытаясь привести его в чувство после знатной доли твирина. И, надо признать, это ему удавалось редко.
Петр придвинул еще один табурет и сел напротив Данковского. «Хорошо, что так сложились обстоятельства. Тяжело признавать, но я рад, что он таки обжег себе язык...»
- Кто ж тебя так пить учил, а? – покачал головой мужчина, придвигая бутылку ближе и снова наполняя стакан «горючей смесью». Нет, надо было выпить все-таки нормально. За встречу-то. Нельзя не выпить.
Или не пить?
Петр замер со даниловым стаканом в руке, в ступоре глядя на донышко. Так тянет, очень тянет. А вроде и нельзя. Но что тогда делать? Дилемма...

0

21

Несколько следующих минут Даниил вообще не понимал, что происходит вокруг, потерял ориентацию в пространстве, ощущение времени и контроль над телом. Кажется, он врезался в Петра, и немудрено: никто бы на месте не усидел, увидев Данковского скулящим и хрипящим, как побитого пса, и как-то конвульсивно перемещающимся по крохотной кухоньке. Со стороны бы себя увидел - со стыда бы сгорел...
Хорошо хоть, что Стаматин проявил сознательность (или просто вспомнил о былых временах, когда его самого Бакалавр выводил из неадекватного состояния всеми стараниями) - вовремя сунул в руки стакан холодной воды. Треть пролив, поднося ко рту, ещё треть расплескав на себя и только остатки выплеснув себе в рот, Данковский слегка успокоился. Хоть скакать подобно мячику-попрыгунчику перестал... Вода порядком привела в чувство, но язык продолжало ощутимо жечь. В придачу казалось, что твирин, как магма, остывает на стенках пищевода.
Легонько приподняв и опустив затем на табурет Бакалавра, Пётр стал, как настоящий доктор, осматривать своего друга-сапожника. Оставалось только, чтобы он красиво щёлкнул саквояжем и достал оттуда какую-нибудь микстуру... что примерно архитектор и сделал. Услышав заботливое "кусай", Данковский и укусил, прямо зубами забирая из рук Петра чуть подсохшую половинку лимона. Сознание возвращалось, и ворчание Стаматина стало понятным.
- Брат твой и учил...- в оправдание забормотал Даниил, вгрызаясь в изошедшуюся соком мякоть и корчась от экой кислятины,- Тринадцать лет назад... В том трактире на Болотной. Только и делал, что портвейном меня потчевал... И ты там был! Всё пялился во все глаза на меня пьяного...
Укоризненно покосившись на Стаматина, Даниил снова зажумрился, сморщил нос, но продолжил грызть лимон: он хоть немного смягчал последствия ожога, который там явно светил.
- И вот тогда, когда я приезжал... Кто мне подливал каждый раз, когда мы Симона поминали? И не пытайся отбрехаться, это ты был!
"Может, по молодости я вас и путал... Но вот три года назад это был точно ты."
Выразив своё недовольство, Бакалавр пожевал ещё немного лимон вместе с кожурой сумрачно и буркнул:
- А ты чего не пьёшь? Насмотрелся? Ну, так не честно... Я ровно так же отвык, как ты. У меня только водка и была всё это время, вон, до сих пор три бутылки в серванте остались на чёрный день; а ты к твирину доступ имел всегда. Не поверю, что ни разу не срывался! И кстати... Это мой стакан.

0

22

- Ну, так тринадцать лет назад ты точно не твирин же пил. Употребление твирина – целое искусство, дурень, - возмутился Петр, недовольно косясь на Данковского. – А это... это ж натуральный... его так залпом пить-то невозможно... эх ты... – махнул на него рукой архитектор. – Да, я помню. Ты мне казался таким приличным человеком, я невольно подумал, а не маскируешься ли ты... впрочем, - Петр лукаво улыбнулся, - ты еще и отсидел, я помню, да-да. Было дело.
Да, воспоминания о той ночи после прекрасного весеннего дня, когда Стаматин и Данковский чуть было не угодили в преисподнюю, до  сих пор не стерлись из памяти архитектора. Вот приставили бы их двоих тогда к стеночке и... и не было бы никогда никакой Башни.
И как-то тоскливо сразу стало. Что же это такое? Не было бы Башни, не наступил бы Мор, не уничтожили Город, не превратили поселение в кучку обезумевших людей? Не узнал бы о смерти Нины, не помешался бы рассудком, не стал бы беспробудно пить...
Ах да. Пить.
- Не-не, не я тогда был. Точно не я, - стал оправдываться было Петр. – Да и не шибко я тебе там наливал. Да и твирин разбодяженный был, даже вкуса не чувствовалось. Уж это я точно помню! Тогда еще Гриф тебе подсовывал свои бутылочки с черным... не попутал, а?
Петр сжимает слегка стенки стакана и бухтит себе под нос что-то вроде «брат учил, как же». Горе луковое. Ну кто так пьет, - вздыхал Стаматин невольно качая головой. Все-таки у него был достаточный стаж, по крайней мере, лет этак семь. Из них пять лет глубокого алкоголизма (или наркомании?). Да, срок печальный, период невеселый. Зато поначалу творилось замечательно. Сколько всего создал Петр под воздействием твирина. Вспомнить хотя бы чей-то портрет в Соборе...
- Водка эта ваша – пойло гадкое, могу поспорить, что твирин в сотни раз лучше. И вообще, знаешь... срывался я, да. Срывался, с кем не бывает. А теперь – ни капли. Нет. Пить я не буду. Ни за какие коврижки, понял? Да забирай свой стакан. Пить не буду. Разве что попробую.

0

23

http://s009.radikal.ru/i308/1112/35/bddc1231028e.png

+1

24

Знаете ли вы, каким прекрасным может быть зимнее утро? Только после предрассветных сумерек, когда солнечный свет ещё холоден, и морозно, и блестит насыпавший за ночь снег...
Но нет, гениальному архитектору и бакалавру медицинских наук сегодня было не суждено полюбоваться красотами декабрьской Столицы. По правде сказать, очень сомнительно, чтобы какие бы то ни было красоты сегодня интересовали встретившихся товарищей. Скажем, Данковский первым по пробуждении почувствовал не что-нибудь, а тяжелое и глухое биение пульса в голове. Жилка на виске невероятно сильно колотилась, и классифицировать это вполне можно было как головную боль. Тем более, что с противоположной стороны голова опиралась на что-то жёсткое и совсем не располагающее ко сну.
"Матушка моя, где я вообще?.."- пронеслась абсурдная и анекдотическая в общем-то мысль. Судя по знакомому запаху и ощущению, дислокация определялась как собственная кровать. Ну да, вот оно, родное одеяло... Только что это всё-таки за ерунда под ухом?
Ерунда оказалась чужим костлявым плечом. Скосив глаза наверх и вправо, Даниил периферическим зрением сумел разглядеть прядь иссиня-чёрных длинных волос и кончик кривого острого носа.
Как ошпаренный, Даниил выскочил из-под одеяла и с ужасом уставился на мирно, безмятежно спящего на его, Данковского, кровати. Судя по всему, просыпаться он ещё и не думал. Даниил окинул и его, и себя взглядом. Вся одежда была на месте, и то хорошо, можно не подозревать себя бог знает, в чём. Подумаешь, уснули рядышком... Хотя удивительно, что даже в упоротом вдребезги состоянии Бакалавр позволил Стаматину лечь на свои простыни в верхней одежде... А впрочем, даже на этом чудеса не заканчивались.
Как плюшевую игрушку, архитектор во сне прижимал к себе... баклажан. Довольно крупный и бессовестно фиолетовый баклажан. Надо сказать, откуда овощ взялся, Данковский идей не имел: он с детства ненавидел что кабачки, что баклажаны, и у себя не держал.
В то же время в собственной руке ощутился какой-то посторонний предмет. Оказалось - батат. Да, этой гадости в коридоре целый мешок стоял. Жрать же что-то надо, даже если живёшь один и в ближайшее время семьёй обзаводиться не планируешь... Интересно, зачем это доктор его вообще взял? Под твирин погрызть? Конечно...
"Нич-чего не помню... Зачем батат? Откуда баклажан? И что здесь делает морковка?.."
Последняя одиноко перекатывалась под боком у Петра, как раз там, где только что спал сном младенца Данковский. "Как меч меж Тристаном и Изольдой..."
Решив попозже подумать над тайной появления в непосредственной близости от двух бесчувственных тел овощей, Бакалавр заботливо положил батат на прикроватный столик и осторожно, по стеночке отправился в ванную. Гул в голове с каждым шагом усиливался, и пару раз пришлось остановиться и помассировать себе виски. Сколько же вчера было выпито?
Вообще Даниил припоминал, что слова про три бутылки водки Пётр мимо ушей не пропустил, а твирин разошёлся довольно быстро... Были разговоры про Многогранник, про Утопию, про чудеса... Потом Пётр как-то грустно всхлипывал и о чём-то причитал, Даниил даже успокаивал его, обнимая и ласково прижимая к своей груди, как мать ребёнка. Дальше - темнота... какие-то отдельные жесты и слова, звуки... Но воедино не собрать.
Преодолевая коридор в направлении ванной, Данковский ступил обутой в домашнюю туфлю ногой на линолеум и сам не заметил, как полетел навзничь, поскользнувшись. Оказалось, что на полу образовалась ледяная корка: по неизвестной причине с кухни намело снега, он растаял и снова замёрз. Неужели не закрыли вчера окно?
Так или иначе, небо и земля совершили кульбит, перед глазами внезапно возник потолок, а затылок встретился с полом - с размаху, с раздавшимся в голове оглушительным громом и звоном в барабанных перепонках. С приглушённым, сдавленным стоном Даниил в сердцах в полный голос, сорвавшись на крик разразился длинным грязным ругательством, вычёркивая из которого все примеры низкой лексики можно было получить примерно следующее:
- ...твою... мать... ...за ногу!...

0

25

А Петру снились пони.
Но вопль Данковского вырвал его из безмятежного сна, где он обнимался с лошадками и был счастлив, как никогда. Да, твирин действует очень неоднозначно. Проверено на собственной шкуре.
Так или иначе, но Стаматин был вынужден очнуться ото сна и открыть глаза. Вместо милейшей морды животного в объятиях оказался бурый баклажан, явно уже, скажем так, не первой свежести и кое-где продавленный пальцами Стаматина. А может, и не Стаматина.
Смутно припоминая, что является причиной дикой головной боли, Петр стал медленно... медленно подниматься на локтях, постепенно осознавая, что с комфортом расположился на удобной и мягкой кровати, что хоть немного облегчало страдальческую участь архитектора.
Но где-то там, в коридоре, постанывал столь же несчастный Данковский, поэтому благородный Петр таки поднялся с кровати, хоть и с трудом, но было преодолено расстояние, отделяющее Стаматина от двери. Там он остановился схватил первый попавшийся стакан, который оказался как раз кстати на небольшом столике недалеко от этой двери. Предположив, что в стакане плещется прохладная вода, Петр опрокинул его. Зря.
Захрипел, заверещал, точно Даниил прошлым вечером, но вскоре пришел в себя, ибо не впервой, и двинулся дальше. Как он не споткнулся о Данковского – вопрос. Но, к счастью, он устоял на ногах, хоть и пришлось привалиться плечом на стену.
- Эй, сапожник, рот закрой!... – прикрикнул хрипло Петр, пихая Даниила носком сапога и держась за голову. – И без тебя гудит, ах ты ж...
Архитектора откровенно перекосило. Потому что где-то на улице раздался выстрел. Уже чисто рефлекторно (опять же, не впервой) он прикрыл голову руками. Где-то под окнами раздавались мужские крики. Наверное, на задержание чье-то приехали.
- Поднимайся, брат, нечего на полу валяться... черт возьми, что ж так холодно... – Петр кое-как доползал до кухни, откуда веяло нереальным сквозняком.
Ступор.
Немая сцена.
- Дани-и-и-ил... – предвкушая реакцию Данковского на полностью выбитые окна, протянул Петр.

0

26

С задумчивым и совершенно бессмысленным взглядом в небеса не пришлось провести слишком много времени: ушибленный затылок заставлял то и дело закрывать глаза и смотреть на оранжевые и зелёные круги, мигавшие под веками. К тому же, холодно как-то было... К чему бы это?
"Не хочу знать, что вчера было... Пусть просто окажется, что перебрали... А овощи хотели приготовить... И не приготовили... А лёд потому, что окно не закрыли... А голова болит от того, что перебрал малость... Господи, остаться здесь лежать, пока не полегчает... Здесь хорошо, прохладно..."
Данковский уже закрывал глаза, чтобы придремать прямо здесь на пару часиков, но был бесцеремонно разбужен неслабым тычком под рёбра. Конечно, Стаматин не пропустил мимо ушей вопль Даниила, и своё негодование поспешил самым бесцеремонным образом выразить.
"Конечно... Как пить - так это только вдвоём, так это мы лучшие друзья, а как помочь другу подняться и спросить, не ушибся ли, - это мы не умеем..."
Ну в самом деле, сапогом под рёбра - это не очень красиво. Особенно когда лежащее тело в таком бедственном положении.
Тихо выматерившись и обругав Петра по матери, Даниил с трудом поднял корпус. Было бы, чёрт возьми, даже смешно, если бы не было так грустно. Отвратительно себя почувствовал Бакалавр...
- Замолчи, идиот! Тебе не одному худо...- начал было ворчать Данковский, но был перебит резким хлопком, который бы узнал Даниил из тысячи: стреляли. Из револьвера, один раз. Завизжала на улице какая-то шибко нервная девица, и Пётр, разумеется, тотчас пошёл смотреть, что же там происходит. Кабы получше себя чувствовал, и Бакалавр бы сорвался к окну, но тут пришлось попыхтеть только чтобы на ноги подняться и снова не поскользнуться на ледке. Тот не думал таять даже под босыми ногами.
Услышав, как его окликает уже добравшийся до кухни Пётр, Даниил стал активнее перебирать руками по стене, наконец прямо ему в лицо полетел снег, и только свернув туда, где два друга вчера квасили, Данковский понял, отчего голос Стаматина стал таким жалобным и убитым. Оконная рама была пуста, осколки красивым полукругом окропляли пол возле стены, и ветер завывал между деревянными перегородками. Только старый, сохранившийся ещё с довоенных времён витраж вместо форточки сиротливо держался на своём месте.
- Ёлки-моталки!- только и смог в сердцах воскликнуть Данковский, вот этими руками вставлявший стёкла. Ещё матушка тогда жила тогда и здравствовала. Долго держались, и вот на тебе - погибли отнюдь не славной и героической смертью, - Это... это как же...
Едва перебирая ногами, Даниил подошёл к пустому окну, выглянул в него тоскливо, и тут же присел, как подрезанный. И глаза у него тотчас сделались круглые-круглые, как у совы.
- Петька, стой где стоишь,- громким шёпотом предупредил Бакалавр,- Полицаи там. И что-то мне подсказывает, что по нашу душу...

0

27

Стоило Данковскому показаться в окне, как над его головой просвистела вторая пуля, которая угодила точно в сервант, разбив стекло и небольшие фарфоровые чашечки. На счастье. Счастье, что на месте чашечек не оказалась данилова голова. Петр замер на месте, ибо знал, что под обстрелом лучше даже не шевелиться, так что замечание Данковского было попросту ни к чему.
Коленки дрожали, а ноги подкашивались. Стаматин сделал несколько шагов вперед, все-таки не послушав Даниила, схватил того за рукав и дернул на себя, заставляя вернуться в коридор.
- Так... а теперь объясни... я что-то не понимаю...
«Почему всегда, когда я оказываюсь в обществе бакалавра, за нами приезжают стражи порядка?» - недоуменно размышлял про себя архитектор, аккуратно отступая все дальше и дальше от кухни. Нет, определенно, во всем виновато влияние этого подозрительного доктора. Ох, узнает Андрей, что тут произошло, обоим плохо будет. Петр в этом не сомневается. Ни капли.
- Может... может, мы очень громко разговаривали?.. Соседям спать мешали и все-такое?.. – предположил Стаматин, в панике озираясь. Следующий выстрел не заставил себя ждать – на этот раз стреляли на лестничной клетке. Петр прикрыл голову руками и медленно пополз к двери. Глянув в глазок, архитектор узрел там... еще десяток полицаев.
- Дань... – тихо прошептал мужчина, медленно съезжая по стеночке вниз. – Там... за тобой... приехали, кажется... – а дышать становилось нечем, несмотря на то, что лютый ветер прорывался сквозь окно и заставлял Петра дрожать, как осиновый лист. – Слушай, может, у тебя револьвер где-нибудь завалялся?.. Отстреляться можем.
Идея безумная сама по себе, а из уст Петра она казалась сущим бредом. Стоит только вспомнить, с каким хладнокровием Стаматин застрелил стража порядка лет этак пятнадцать назад, когда они с Бакалавром сбегали из тюрьмы. Вспомнить только, как он подтолкнул Андрея убить того настырного зодчего... Архитектор ни минуты бы не подумал, сразу бы выстрелил в лоб тому, кто ему угрожал. Особенно с похмелья.
Ощущать себя под мушкой было, по меньшей мере, неуютно. Петр сделал глубокий вдох и снова прильнул к дверному глазку. А полицаев становилось все больше.

0

28

Маша руками и отпираясь, чтоб не подходил дуралей к окну, Данковский уже секунду спустя покорно тащился, влекомый Стаматиным, в неизвестном направлении. Тащился, не понимая решительно ничего и тихо ругаясь. Со стороны и не подумаешь, что такой человек, светило науки, знаменитость в прошлом, герой одного затерянного в Степи города, может вот так сквозь зубы, тихо-тихо и вдохновенно браниться. Беззлобно совершенно, для себя. Впрочем, Даниила много в чём обвинить было трудно, в алкоголизме - тоже, верно?
- Сам, думаешь, что-то понимаю?- процедил медик сквозь зубы, таки вырывая своё запястье из хватки Петра,- "Разговаривали"... Конечно! По-твоему такой бардак от разговоров? Да мне страшно представить, что мы ночью вытворяли! Баклажан откуда, а? Признавайся!
"И почему он вечно меня треплет и таскает, когда встречает? Он меня инвалидом так сделает первее, чем пули дурные..."
- Револьвер...- забормотал, мучительно вспоминая, Данковский на вопрос,- Был... лежал, который ещё сабуровский... Несколько лет не доставал его... Наверное, испортился совсем... да и патронов нет... Погоди! Как это - отстреляемся?! Идиот, это уголовщина!
Услышав ещё один выстрел - громкий и звонкий, как петарда, Даниил пискнул и прижался к плечу архитектора, прячась за него инстинктивно. Заткнуться, правда, не заткнулся, но голос понизил сильно.
- И почему это, за мной сразу? Может, узнали откуда-то, что автор Лестницы наоборот и Аллеи Героев прибыл в Столицу... Взять захотели!
"Бред, конечно... Наверняка ночью что-то натворили... Но что такого сделать могли, чтобы прям стрелять? Не убивали же мы нико... Ох, а если нет?.."
Данковский содрогнулся, но мысль эту отмёл: никуда они ночью с Петром не ходили. Не выйдет, даже вусмерть пьяным, Даниил на улицу в домашнем халате. В декабре. А дома трупов и брызг крови, как и пакетов с наркотиками и крадеными ценностями не наблюдалось. Вот разве что в ванной, до которой оба так и не дошли, лежало в ванне расчленённое тело...
- Послушай...- зашептал Даниил на ухо Стаматину быстро и вкрадчиво,- Нам с тобой скрывать ведь нечего? Если ночью себя неприлично вели - так ответим... Подумаешь, это максимум административное... Или какое-то там... Но в тюрьму не посадят! Максимум - штраф возьмут... Может, спросить, чего им надо? Целее будем...
Пальцы предательски сжимали плечо Петра. От того, что в памяти сегодня на месте вчерашнего вечера обнаружился чистый лист, было всё-таки страшновато.

0

29

- Да я откуда знаю, откуда баклажан! – запуская в Данковского овощем, воскликнул Петр. Нервы потихонечку сдавали, и тут нечему удивляться. Что же они такого натворили, что их убить готовы без суда и следствия?
Петр потер виски, пытаясь сосредоточиться на поставленной проблеме. Выход видится один: смерть. Жестокая и болезненная смерть после недели страшных избиений. Стаматин невольно задрожал. Он сжал пальцами рубашку, пытаясь унять эту дрожь.
- А у тебя есть другие предложения? – с вызовом взглянул на бакалавра Петр, скрестив руки на груди. На мгновение он забыл о том, что на лестничной клетке их поджидает разъяренное стадо стражей порядка, его обуревала обида, в конце концов, он хотя бы пытается что-то предложить, а Данковский сразу: идиот.
- Не смешно, Данька. Вообще не смешно. Нас за один Дом Дом готовы отправить в преисподнюю, между прочим, - несчастным голосом промолвил Петр, всерьез решив, что полицаи явились именно за ним. Нет, не  надо было возвращаться в Столицу. Здесь случается только все самое худшее. Как же хочется вернуться, пригреться под крылом Алой Хозяйки и больше никогда не сбегать из своей золотой клетки. Как говорится, возвращаться – плохая примета.
- Зря он все это затеял... покрасоваться захотел! Покрасовался... - бурчал архитектор, сжимая пальцы в кулаки. Вся затея Андрея с треском провалилась, а брат его мог в любой момент сгинуть. – Ты хочешь – ты и иди! – прикрикнул мужчина. – А я еще пару минут пожить хочу... А... ты... если хочешь... можешь идти...

0

30

Ну обидно же было до ужаса.
Данковский технично поймал затылком баклажан и уже намеревался запустить в товарища по похмелью бататом, но вовремя вспомнил, что оставил его (батат, а не товарища) на прикроватном столике. Ничего, потом отомстит.
- Ну давай, отступай,- процедил сквозь зубы Даниил, которому тоже было уже ни черта не смешно,- Хорош друг, чуть стало всё горячо - ты хвост поджал и в кусты...
"Как дать бы тебе... больно... по голове... Да только ничего хорошего не выйдет. Сиди уж, мне не привыкать тебя тащить из передряг. А куда я денусь? Знать бы только, что на этот раз..."
Вообще-то, если на кого Бакалавр и злился, то только на себя самого, но бормотал, вопреки всему, буквально противоположное:
- Неблагодарная ты, Стаматин, дрянь. И братец твой дрянь такая же. Про него там мямлишь? Вот чтоб ему икалось...- Данковский буквально плевался ядом, и в зеркале на стене можно было заметить, как раздваивается давно позабытым движением его язык,- Кто тебя трижды от верной гибели спасал, а? Так и знал, что сдохну за тебя, Пётр. Бывай. Я к тебе во сне приду, так и знай.
Чего было Петра ненавидеть? Себя надо было ненавидеть, но одному в своей ненависти доктору было как-то одиноко. всё наложилось: жесточайшее похмелье, по-прежнему гудящая после тесного контакта с полом голова, и только усилившаяся тоска сыграли свою роль, и Даниил героически распахнул дверь перед полицаями, не позаботившись о том, скрылся там Пётр или не успел.
Будет низко погибнуть вот так, схватив дурную пулю невесть что пожелавшего полицая или получив по макушке контрольный удар резиновой дубинкой. Стоило проходить через ад и становиться героем, чтобы пасть жертвой собственной глупости и алкоголя... Да вообще всё удивительно низко в сравнении с тем, что было пережито. Достойный конец недостойной жизни, в самом деле.
Вскинув руки, демонстрируя своё безоружие, Даниил ступил за порог. Дверь за его спиной по инерции закрылась.

0

31

- Я не поджимал хвост, я просто себя разумно веду, - шикнул архитектор, поджимая колени к груди. Правильнее было бы перебираться по квартире ползком, но Стаматину было неуобно: болела голова, вероятно, после выпитого, а спину жутко ломило, да так, что даже не четвереньках передвигаться было совершенно неудобно.
Но да, было страшно.
- Тебя никто не просил за меня вступаться… сгори я тогда, всем бы легче дышать стало, - с искренней детской обидой отвечал Петр, он хмурился, кривил губы, но отвлекся быстро: раздался очередной выстрел.
Петр вскрикнул, хватаясь руками за голову. Он дрожал, что-то бормотал, мотал головой. Звон в ушах прекратился вместе с мгновенным помешательством.
Петр пристыженно пялился в пол, пока Данковский героически поднимался с пола. Да, Стаматин не привык так рисковать своей шкурой, тем более, жизнь его научила не высовываться из своего укрытия ни под каким предлогом. Грохот и крики за дверью были вполне себе хорошей причиной…
Петр не трусил: он вполне адекватно расценил свои шансы выжить, они с большой скоростью стремились к нулю, если уже не достигли его.
Но вот Данковский явно собрался отправляться навстречу собственной гибели. Петру стало еще страшнее, вот сейчас они откроют по Бакалавру огонь, а под обстрел попадет и Стаматин. И кто потом брату весточку отправит, мол, погиб, так и так?.. Архитектор сглотнул комок и, как только дверь за Даниилом закрылась, поднялся, осторожно подкрадываясь к порогу. Заглянул в глазок – ничего не видно, он мутный, как самая старая бутылка в андреевских погребах. Еще и не слышно ничего…
Петр замер, прижимаясь ухом к двери, пытаясь уловить хоть шорох, хоть звук чьих-то шагов.
Главное, чтобы не выстрел.

0

32

Столичный полицаи похожи на затравленных псов: злющие, остервенелые, жадные, несмотря на то, что откормленные и выхоленные по сути. Все как на подбор - тупые оголтелые псины, ничего не понимающие кроме команды "фас" и ничего не желающие, кроме как хватануть за бок жирненькую жертву.
Окончательно отощавший Данковский мало походил на последнюю, но цепным псам правосудия, как водится, было всё равно. Едва Даниил ступил за порог - тут же вздёрнул руки к лицу и зажмурился: был уверен, что хоть прикладом-то ему точно треснут. Он хорошо уяснил со времён последней встречи с капитаном Лонгиным: они сначала стреляют, а потом думают.

Раскрывая дверь в квартиру, Бакалавр ненароком чуть не зашиб прилипшего к глазку Петра.
- Ой... Что ты дверь облизываешь, а? Я ж и ударить мог... Ты не привыкай так таиться: косяком по виску получишь, будешь знать... Если ты после своей ванны все виски себе не... это самое...
Судя по наполненному интеллектом и разумом взору Стаматина, ему было искренне интересно, какого, пардон, чёрта Даниил вернулся очень даже живой. Видимо, даже рожи полицаев он сейчас более предпочитал лицезреть, нежели опухшее лицо старого друга.
"Наверняка уже готовил свой предсмертный щенячий взгляд. Что ж, его даже приятно разочаровывать."
- Это надо оплатить до субботы,- Даниил качнул бумагой, которую сжимал в руке,- Административный штраф. За то, что шумели... Хулиганство, знаешь ли, нарушение общественного порядка... Я не запомнил, что ещё...
Плечом отодвинув со своего пути Стаматина, Данковский хотел было пройти мимо него в комнату, но как сделал пару шагов, так и сел прямо на пол, прислонившись к стенке. И ноги вытянул вперёд.
- Вот ведь... Даже паспорта не спросили, на слово поверили... И было-то их немного... А стреляли... Стреляли это не про нас. Они заодно к соседям сверху приехали. Я давно подозревал, что они травку курят. Иногда, знаешь, из вентиляции кумар такой, что я сам торчу... А к нам так, по дороге эти оборотни зашли. Даже ведь, смотри-ка, не стали уточнять, нет ли у меня здесь расчленённого трупа... какого-нибудь известного архитектора.
Данковский измождённо потёр веки пальцами свободной руки, зевнул и откинул голову, упершись затылком в стену.
- Не буду с тобой больше пить. Зуб даю. Слышишь?
Несмотря на то, что Даниил давал это обещание уже неоднократно, и Пётр имел полное право над ним посмеяться, сейчас Бакалавр говорил серьёзно.
Вот расскажешь кому, что так вусмерть упился - не поверят же. Герой Города на Горхоне докатился до того, что оправдывался перед тупыми полицаями и не знал, куда себя деть от стыда. Мерзко от самого себя ему стало ещё вчера вечером, сегодня поганое чувство только усугубилось.
А ещё он совершенно не представлял, где достать кругленькую сумму, чтобы оплатить по штрафу. Наверняка с работы за прогул попрут, да и при другом раскладе просить аванс бесполезно...
- Фанерой надо заделать,- кивнул мужчина на разбитое окно, из которого с каждым новым порывом ветра сыпало снегом.

+1

33

В глаз. Прямо в глаз.
Такого ора Столица еще не слыхала. Это, может быть, Даниилу показалось, что он едва успел удержать дверь, чтобы не заехать по роже своему собутыльнику, а вот Петр все-таки ощутил всю красоту гладко отполированного дерева на своем припухшем лице. На носу теперь будет красоваться такой прекрасный синяк на пол-лица.
Спасибо, Даниил! Так и хочется заехать ему в глаз. Прямо в глаз.
Но как только приходит осознание того, что их жизням ничего не угрожает, как желание испарилось само по себе. Петр, хлопая глазами, пялился на живого, не изрешеченного пулями Данковского и тихо поражался своим мыслям: «Как же так, почему его не убили?» - глаза с каждой секундой становились все больше.
- То есть... ты хочешь сказать... что ничего не произошло?.. – делая глубокие вдохи почти после каждого слова, прошептал Петя. И даже не было понятно, говорил ли он с облегчением или то был обыкновенный ступор. – Только штраф?.. а выстрелы?.. А разбитое окно?! – наконец, сорвался Петр, махнув рукой в сторону кухни. Руки у него дрожали, даже нет, тряслись...
Стаматин буквально скатился вниз по стеночке, ощутив, что ноги его больше держать не могут. И в этом был виноват на сей раз не только алкоголь, а еще и глубокое душевное потрясение. Ведь не было рядом любимого брата, который за Петькой и в огонь, и в воду пойдет. Один, совсем один. Архитектор закрыл лицо руками и возопил от ужаса за свою жизнь. Даже тогда, три года назад, когда он стоял возле Лестницы в небо с бутылью поджигательной смеси, он не был так близко к тому, чтобы протянуть ноги.
- Это все ты виноват... ты, Даниил! Зачем ты настоял, чтобы мы с тобой выпили, - воскликнул Стаматин, не отрывая лица от ладоней. Да, Петька славился своими похмельными истериками, однако Данковскому на это глядеть приходилось впервые. Обычно же Андрей приводил брата в чувство мощным ударом по роже.
Петр очень испугался. Точно маленький ребенок он теребил край своей рубашки и вновь и вновь проматывал моменты, когда Бакалавра могли расстрелять прямо на лестничной площадке... пальцы не слушались, а слова Даниила просто-напросто пролетали мимо ушей.
Страх отступал постепенно.

0

34

Психоз у Стаматина наступал запоздало и, когда Данковскому уже расхотелось трястись как кролику под кустом, Пётр только собирался прятаться и биться там в истерике. Не знай Даниил, что Пётр завязал, тут же окрестил бы его запойным алкоголиком. Снова эта трясучка в руках, бегающий взгляд, порывисто хватающий воздух рот, слабость в костях, совершеннейшая безвольность... Вчерашний рецидив живо вернул Стаматина в состояние, в котором Данковский покинул его три года назад, и усугубил его в несколько раз.
- Ничего, ничего,- подтвердил Бакалавр, посмеиваясь от вида запаниковавшего архитектора,- Окно заделаем. Выстрелы - ерунда, пугали нас. Стрелять на поражение бы не стали. Разве дебоширов убивают? Их в вытрезвителях наутро находят. Они-то об убийстве просят, да только какая им эвтаназия? Алкоголь - лучшая эвтаназия...
Даниил хмыкнул невесело и едва сдержался, чтоб не смять в ладони криво выписанный на коленке штраф. Глаза его в это время сверлили всё так же мятущегося на месте Петра. Широкий коридор квартиры позволял обоим сидеть на полу, вытянув ноги, и не касаться друг друга. Только возле Стаматина выгодно возвышалась тумбочка, где в нижнем ящике за каким-то справочником лежала заначка.
Курить Данковский начал спустя неделю по возвращении в Столицу, а бросил только пару месяцев назад, когда сердце стало неприятно покалывать.  Умереть от сердечного приступа или рака лёгких после чудесного излечения от болезни куда более ужасной Данковскому не хотелось. Что-что, а даже поймать позорную пулю было лучше, чем позволить добить себя сигаретам.
- Но ты б, наверное, предпочёл, чтоб меня эти псы порешали, да? Пётр, Пётр...- укоризненно покачав головой, осуждающе произнёс эскулап и полез-таки в нижний ящик, заставив себя слезть с насиженного места. Первой в руки попалась красивая квадратная зажигалка - так ни разу и не использованный подарок одной из стайки поклонниц, внезапно образовавшейся после тех уничижительных статей и угрозы трибунала. Что сказать - девицы любят порой странною любовью неудачников, преступников и идальго. Данковский идеально подходил под все три определения, и вокруг него недолго крутилась пара романтически настроенных девиц. Так ничего и не вышло ни с одной - любили они не человека, а славу, а Бакалавр вовсе видеть не желал женщин.
- Да... Ты, брат, меня извести сюда приехал, не иначе. Ну, точно. Привёз это пойло, совсем решил в могилу свести? Удобно. Скажешь потом на похоронах, что сам спился. Сам виноват...
Данковский вытащил пачку папирос и зажал одну зубами. Зажигалка, как и предполагалось, не работала.
- Виноват, да. И в том, что случилось сегодня, тоже виноват. И во всём остальном. Во всех твоих бедах один я виноват. Не Мария, не Андрей, и уж конечно не ты сам. Что ещё мне предъявишь, а? Давай, вспоминай, всё вспоминай. Всех до одного, перед кем я ещё виноват. Давай. Я всё хочу от тебя услышать.
В соседнем ящике нашлись сырые спички, но зажечь папиросу удалось. На редкость была зловонная дрянь, дым сразу поплыл вязкой тягучей пеленой по воздуху. Даниил затянулся с неким блаженством, а затем откинулся спиной на стену, подле дрожащего и не оклемавшегося ещё Петра.
- Не забудь напомнить мне о Еве. Кого ещё в её смерти винить? Конечно, Бакалавра. Думаешь, я не слышал эти пересуды за спиной? Я знаю, в чём меня обвиняли. Вот это мне ещё нравится - сотни невинных жизней! Про меня так в газете написали: "Унесший сотни невинных жизней врач с позором вернулся в Столицу". Красота.
С таким наслаждением, как сейчас, доктор не курил никогда. Едкий запах и мерзостный вкус на языке сейчас казались лучшим успокоением.
- Я же знаю, что я вам как бельмо на глазу. Непонятно что натворивший и слинявший. Признайся, что Андрей поручил тебе сделать? Вряд ли убить - какой из тебя убийца? Карандашом что ли заколешь? Да конечно. Сам бы братец твой приехал, чтоб меня придушить. Ну скажи, что тебе надо? Правда что ли интересно смотреть на то, как я здесь разлагаюсь заживо? Как с ума схожу и корчусь в смешных ужимках, как маленький злобный клоун?- голос постепенно становился громче и всё сильнее дрожал. Данковский повышал тон и мял до плоского папиросу в пальцах.
"Мерзость. Мерзость. Я сам себе гадок. Вон, пойти в то окно, и мигом их ото всех проблем избавить.  Сразу. И самому успокоиться..."

0

35

С каждым словом бакалавра Петр будто бы становился меньше, а желание выпить – больше. Сейчас он очень напоминал прежнего Стаматина – нет, не того, что пятнадцать лет назад был готов на великие свершения ради искусства, а того, что годов этак десять спустя шугался каждого шороха, вжимаясь в угол своей мастерской на третьем этаже и хлебая из бутылки мерзостное пойло. Весь взмыленный, сжимающий в трясущихся руках волосы, отчаявшийся, жалкий...
Каждое слово Даниила точно било архитектора по щеке. Втаптывало глубже в землю. Колотило ногами в живот. И добивало точным ударом в голову. Петр не мог ему ответить: как и всегда без брата он был совершенно не способен дать достойный отпор. Гнобите, да! Опускайте! Обвиняйте его, не ответит же он вам крепким словцом, куда уж кулаком-то!
- Да я же... я... – тихо пытался оправдаться Стаматин, почти вырывая на своей голове волосы. Он забился в угол между стеной и тумбочкой, в которою периодически залазил Данковский (архитектор каждый раз вздрагивал, опасаясь, что сейчас бакалавр ударит его), и тихо бормотал слова оправдания. Такое впечатление, что все то горе, вся тоска, что накопились за последние три с лишним года, вырвалась наружу – разве что слезы рекой не текут.
А Даниил продолжал говорить. Петр уже оправился от шока, но не от отчаяния, которое внезапно охватило его, когда Данковский принялся обвинять его во всем, чего Стаматин не упомнил. Он улавливал каждое слово, произнесенное старым... другом, пропускал через себя и сжимался еще сильнее, пытаясь защититься. Несмотря на то, что тон бакалавра был довольно-таки спокойным и ровным, в голосе чувствовалось обвинение.
- Ты... правда... так считаешь?.. – почти неслышно прошептал Петр, не решаясь поднять опустошенного и очень печального взгляда на хозяина дома.
"Мне... мне, наверное, стоит уехать... обратно туда, в эту дыру... вообще не стоило приезжать... да кому ты нужен, Петр... даже тогда у Лестницы в Небо Даниил спасал не тебя, а твои чертежи... нужен ты ему, как рыбе зонтик..."
Собравшись с мыслями, Петр потянулся рукой к висящему на гвозде пальто. Пришлось, конечно, подняться с пола, что стоило несостоявшемуся архитектору немалых трудов, да и вешалка оборвалась, отправив верхнюю одежду на пол. Что-то все валится из рук. "Потому что ты жалкий неудачник, разве ты не знал?"

0

36

Пётр и Даниил многое вместе пережили. Было и хорошее, и плохое. Плохого, впрочем, больше, но это не важно. Одно Даниил мог сказать с уверенностью: Петра он знал хорошо. Трудно судить, лучше или хуже, чем Андрея - с тем было всего не меньше... Но за проведённые бок о бог дни изучить Стаматина Бакалавр успел если не досконально, то настолько, чтобы знать, что творится сейчас в голове бывшего архитектора.
- Ну-ну. Куда ты пойдёшь, Пётр? Снова на вокзал?- Данковский окрысился, когда Стаматин сиротливо потянулся к своему затёртому пальто, так со вчерашнего дня и висящему на гвозде,- замёрзнешь ты там. Ты же даже горячий чай себе сам не купишь...
"Без брата" Данковский прибавлять не стал. Иначе не ровен час Пётр совсем в себе разуверится. В списке черт его характера самоедство стояло на одной из первых строк. Во всём он винил только себя, был склонен к признанию себя ничтожеством, а особенно - трусом, слабаком и бездарностью. И ведь этого упёртого осла ни в чём нельзя было разубедить...
"По крайней мере без ущерба его хрупкой душевной организации."
- Иди, впрочем, куда хочешь. Я тебя сюда не звал, и держать не собираюсь. Убирайся куда хочешь! Ходи где хочешь до следующего поезда, мне плевать!
Доктор встал с насиженного места, сердито затянулся сигаретой и буквально выплюнул дым в затылок Стаматина - выше не доставал. Почти тут же и его, и петровское пальто рухнуло туда, где Даниил только что сидел, что только сильнее разозлило: гипотетическая возможность снова стать лохом приводила в бешенство.
- Если бы ты... Вы оба... Если бы вы хоть раз послушали меня и не делали по-своему! Я же не комнатная собачка, я что-то соображаю! Нет, ты снова сделаешь по-своему... Да что тебя держать, если тебе виднее!
Данковский отмахнулся, зло затянулся своей сигаретой и отошёл, упрямо направившись в более тёплую комнату, где по крайней мере не мело снегом. Зная Стаматина, можно предположить, что, если и уйдёт, вернётся, как побитый кот, к родному порогу.
Обидно до дрожи. До рези в глазах, до предательского свербения в носу. Казалось когда-то, что Данковского окружали друзья, а на деле все они рассыпались пылью одномоментно. А те, кто остались, теперь и пальцем бы для него не пошевелили. Не то, чтобы Даниил так уж желал заботы со стороны близких людей... Но иногда не мешала и она.
Стаматины всегда думали только о себе. Пора было привыкнуть.
Но мириться с этим не хотелось. Хотя бы потому, что они последние держали Данковского на этой земле. Кто ещё? ОЛстальные давно лежали в могиле. Даже каторжные товарищи по Танатике наверняка уже не были среди живых. Мария давно перестала быть той его Марией, остальные горожане точно забыли его уже. Даже те, кто когда-то стоял с ним рука об руку.
В комнате поплыл дым от сигареты. Безнадёжно пусто стало на душе.
"Мы просто оба эгоисты и жалеем только себя. Вот только мне это нужнее сейчас."

0

37

Петр понял все, что хотел сказать Даниил, но так и не произнес. Петр понял, что ему здесь не рады, притом понял он это, еще когда ступил на порог небольшой квартиры, в которой проживал Данковский. И по взгляду хозяина дома он читал нежелание чествовать гостя. А теперь все прояснилось окончательно.
Стаматин накинул на плечи потертое пальто и, подняв с пола нетронутый чемоданчик с вещами и тубус, вышел из дома, осторожно прикрыв за собой дверь. "Ничего... дождусь поезда, а там уж уеду, куда глаза глядят... не поеду обратно на Горхон, Андрей меня там не ждет. Меня вообще никто нигде не ждет... А все потому, что ты жалкий неудачник и лопух... да кому ты вообще сдался... тебя брат отправил сюда, чтобы избавиться от тебя..."
Петр медленно спускался по скользкой лестнице. Одной рукой он держался за перила, а другой сжимал край пальто, дабы то не соскользнуло с его плеч. На улице бушевала метель. Такая погода была характерна для зимней Столицы, но не для Города-на-Горхоне, в котором зима ограничивалась только лютыми морозами. На расстоянии метра невозможно было ничего разглядеть за этой сплошной стеной белого снега, Петр едва ли мог перейти дорогу, чтобы его не убил какой-нибудь модный родстер. Брату ведь тогда по гроб жизни не расплатиться.
Жестокий ветер, раздувая полы длинного пальто, прокрадывался под одежду и морозил кожу. Щеки и нос покраснели, точно у алкоголика, волосы промокли от талого снега, а руки ну просто окоченели. Перчатки выпали из кармана где-то по дороге и теперь были запорошены снегом так, что только к весне их и сыщешь. Только вот до весны, думает Петр, он здесь не останется. Сегодня же придется уехать.
"Ну и что ты этим добился, скажи мне? Повидал приятеля? Думал, что хоть здесь жизнь наладится? Зря, получается, врал ему, что в Городе все замечательно. Зря врал, что из прежних почти никого в живых не осталось... Даниил-то считает, что ты над ним посмеяться приехал, посмотреть, как он дохнет тут... да знал бы он, что твориться в этой новой утопии, никогда даже не смел думать об этом... Никогда бы даже слова не сказал о том, как он плохо живет..."
На самом деле, Бакалавр задел Стаматина за живое. Да, Петра легко обидеть, но настолько сильно, что он будет ненавидеть себя и корить себя во всем, что произошло... такого еще не было. А ведь правда... кого винить, кроме себя? Кого?

0

38

Ждал, что вернётся. Ждал, правда ждал. Искренне хотел увидеть Стаматина разворачивающимся и переступающим порог квартиры, внезапно передумавшего и остающегося.
"Худой мир лучше доброй ссоры... Кто это придумал?"
Данковский стоял у окна, вглядывался сквозь пургу, пытаясь не упустить подольше удаляющийся силуэт. Курил, глубоко затягиваясь и цедя сквозь зубы дым. Скоро Петра стало совсем не видно из-за снежной пелены, и, казалось бы - скатертью дорожка...
"Как всегда. Тьфу ты, Данила, снова та же блажь. Сам дурак..."- думал Бакалавр попеременно с бранью, давя о стенку окурок и отворачиваясь от окна.
На то, чтобы одеться, ушла минута. Ну, куда Пётр успеет уйти за минуту? Тем более, что снаружи так метёт. Тем более, что кроме него и носу никто не казал на улицу в этакую пакостную погоду...
На снегу виднелись свежие следы шин: уезжал от дома отряд полицаев. Их же подошвы множественно отпечатались перед парадным, а вокруг дома была сплошная запорошенная белым пустыня. Снег подтаял на дороге, взмок, посерел и превратился в слякоть, зато впереди, где летом располагался реденький газончик, было чистенько. Только вереница чьих-то шагов вела прочь отсюда. В двух минутах ходьбы - чёрная, почти скрывшаяся под порошей кожаная перчатка. Спустя пять шагов - ещё одна. Господи, что у него за карманы?
"Интересно, он так оставляет мне подсказки? Как дети, бросавшие хлебные крошки в той сказке..."
Даниил даже усмехнулся, представляя, как будет собирать отдельные фрагменты гардероба Стаматина. А потом ужаснулся, подумав, что самого его не найдёт. Только призрак из одежды и каких-нибудь личных вещей. Как тот Евин браслет, долго дававший иллюзию того, что сейчас она войдёт и наденет его как ни в чём не бывало.
Да вон он. Не ушёл далеко... Плетётся... Походка вихляется даже сейчас, когда архитектор собран и полон решимости идти только вперёд. Даниил прибавляет шагу, срывается на бег и догоняет друга. Тощее запястье Петра холодно как лёд (правильно, без перчаток руки себе отморозить - раз плюнуть), но Данковский держит его крепко и не отпустит. Нет, ни за что не отпустит больше от себя. Не будет просить себя слушать, не будет заставлять - просто возьмёт за руку и отведёт куда надо.
- Ну вот куда ты? Вокзал ведь в другой стороне, ты... жертва... этого самого... Ты бы так только в порт попал, а сейчас, знаешь, далеко не уплывёшь... Перчатки кто за тобой собирать будет? Растяпа... Растяпа, Пётр! Сколько тебе говорить? Внимательнее надо... внимательнее...
Продолжая бормотать что-то в духе "не спорь и пошли глинтвейну наведём", Бакалавр потащил друга домой. Обратно. Хоть Пётр и пытался чему-то своему возмутиться и упирался слабенько, а всё ж не противился. И они пошли. Даниил крепко держал Стаматина за руку и намерен был держать до тех пор, пока за ними не закроется тяжёлая старинная дверь его квартиры.
Извиняться за грубость не было сил, да Пётр и сам всё знал. Обычное дело - Данька сначала наворотит, а потом рвёт на себе волосы... Кому, как не Петру, знать...

0

39

Холодный воздух обжигал голые покрасневшие ладони, Петр сжимал край пальто окоченевшими пальцами, а ветер настойчиво заползал под верхнюю одежду, заставляя Стаматина отбивать зубами дробь. В тот момент мужчина уже готов ползти на коленях обратно в сторону дома Данковского, как вдруг осознал, что потерялся в белоснежных стенах страшной метели. Заплутал настолько, что понятия не имеет, где может сейчас находиться.
Только вот кто-то схватил его за рукав и потянул вслед за собой в опасную пургу, внезапно так накрывшую с головой Столицу. Петр слабо упирался, стараясь выскользнуть из цепкой хватки Даниила, но ничего не выходило. То ли Петр слишком слабо отбивался, то ли Бакалавр внезапно обрел неведомую силу, но, так или иначе, до дома они добрались замерзшие и промокшие до нитки.
Петр молчал долго, и вид его ясно говорил о том, что слова Даниила задели его до глубины души. Нет, он не был обижен, просто на сердце было очень гадко. Хотелось винить себя во всех бедах, казнить себя за все те проступки, которых не совершал... считать себя никчемным и ненужным.
Ничего, сон – лучшее лекарство от депрессии. Наутро Стаматин был бодр и даже немного весел, точно все произошедшее прошлой ночью было для него лишь жутким кошмаром. И зажили тогда Данковский и Петром припеваючи, хоть и не сумел провинциальный гость устроиться здесь на работу по специальности. Времени не хватало даже на то, чтобы сесть за чертежи и начать проектировать новые постройки – весь день был забит прогулками по зимней Столице, во время которой Даниил с жаром рассказывал о том, что произошло здесь за последние тринадцать лет. Весь этот большой город стал похож на одно большое и злое чудовище, распахнувшее свою пасть, чтобы пожрать все население живьем. Да, фантазия Петра, как обычно, выплескивалась в самых разнообразных воплощениях, однако стоило Стаматину поведать об этом сравнении товарищу, тот мгновенно согласился.
Время пролетело так быстро, что Петр и не заметил, как пришло время прощаться. И вот он стоит на перроне, сжимая в руке свой походный чемоданчик, второй рукой он обнимает тубус. Уже не так холодно, как-никак прошло два месяца после тех страшных морозов, атаковавших Столицу. И пришло время возвращаться в бездну отчаяния и мрака, которую представлял сейчас Город-на-Горхоне.
- Спасибо, Даниил. Я был очень рад повидать тебя.

0

40

Тот мерзкий день, который едва не развёл раз и навсегда дорогу Данковского со Стаматиным, наконец-то кончился. Оба, казалось, решили просто выкинуть его из памяти, как дурной сон, увиденный под громадной порцией твирина. Просить прощения друг у друга и мириться ни один, ни второй не собирались. Намного легче оказалось сделать вид, что ничего не было.
Следующие два месяца они жили как идеальная семейная пара. Вместе проводили дни от самого утра и до позднего вечера. Свободного времени теперь было достаточно: Данковского-таки попёрли с работы, хотя прогул в тот роковой день и стал только поводом. Почти ничего, впрочем, не изменилось: и в одиночку на жалованье участкового врача приходилось жить впроголодь, а уж вдвоём Даниил и Пётр вовсе рисковали пойти по миру. Ничего, как-то выкрутились. Бакалавр продал старинный граммофон, архитектор по настоянию друга сделал портрет по фотографии на заказ, и от истощения не померли. Хорошо было, даже на водку хватало.
Данковский заставлял себя улыбаться. Всё своё внимание он обратил на гостя и просто из кожи вон лез, чтоб Петру в его доме было комфортно. Отцом и матерью ему стал, окружил заботой и лаской. Они исходили пешком, кажется, вдоль и поперёк всю Столицу - где, спрашивается, брать деньги на трамвай? Даниил взахлёб рассказывал о том, что изменилось за годы отсутствия Петра. Провёл его по всем улочкам, которые когда-либо знал, показал, во что прекратился их любимый альма матер (колонны которого как назло стояли всё те же, не белённые с того самого времени, как рисковали быть стёртыми с крыльца). На каждое новое здание у Даниила отыскалась история, а на каждое исчезнувшее - и подавно.
Данковский не был уверен до конца, устраивает ли Петра такое времяпрепровождение. Не мог сказать наверняка, чего хочет Стаматин... Но несколько раз он всё же сумел вытащить из него искренний смех, и этим Даниил только и выживал.
Один раз он написал письмо Андрею - так мол и так, жив и здоров твой брат, будь покоен, шальной друг... Ответа так и не пришло.
Счастливые часов не наблюдают, а Данковский по-своему был счастлив. Два месяца прошли быстро, и в последнюю неделю Даниил помрачнел, когда стало ясно, что скоро придётся прощаться. Петру тоже становилось грустно, только он наверняка тосковал по дому и уже хотел отправиться обратно, в Город, в степь, к своему Многограннику, к Нине, к Марии, к брату. Держать его Данковский права не имел, а потому делал вид, что всё в порядке. Он продал ещё что-то из барахла и купил старым знакомым подарки, дабы Пётр передал им весточку от столичного доктора. Пётр почему-то отпирался, но в конце концов упаковал всё в чемодан и клятвенно обещал всё-всё передать.
- Кланяйся от меня всем. Всем, ты слышишь? Не забудь только. И напиши мне сразу по прибытии. И не как обычно, а сразу. И тащи Андрея сюда, по нему я тоже скучаю. Обними Марию за меня, очень прошу. Да ты всё знаешь, господи, что я распинаюсь...
Даниил усмехнулся и тепло улыбнулся Петру в лицо. Стаматин стоял возле подножки поезда, кроме него из тамбура выглядывала бледненькая заморенная проводница и всё переживала, как бы не выскочил раньше времени пассажир.
Снег ещё не сошёл, но было уже тепло, и нос Стаматина имел не такой аристократически красный оттенок, как зимой, но всё равно ещё краснел. Данковский теребил пальцем шейный платок и бубнил дальше:
- Я тебе курицу в фольгу завернул, съешь сегодня, чтобы до завтра не испортилась... Хотя вроде не должна. Ты только поешь, не забудь, а то скажет Андрей, что я тебя не кормил... Не так уж долго ехать, не растягивай еду.
Из-под вагона вырвалось со свистом облако пара, оставалось меньше минуты до отправления, и проводница поторопила мужчин. Даниил засуетился, затараторил и стал буквально помогать Петру забраться в вагон. Движения только отчего-то стали дёрганными и фальшивыми, Бакалавр стал прятать взгляд и как-то торопиться.
- Ну всё... Счастливо тебе... Прощай, Пётр, прощай... Увидимся ещё, так и знай...
Снова зашипел пар из-под вагона, и медленно-медленно стали вращаться колёса. Поезд уже остановить нельзя, и тащить с него Петра равносильно признанию в собственном страхе.
Всё как в замедленной съёмке. Всплывают в памяти слова детской песенки:
"Медленно минуты уплывают в даль, встречи с ними ты уже не жди. И, хотя нам прошлое немного жаль, лучшее, конечно, впереди..."
Даниил отпускает руку Стаматина и смотрит, как метр за метром отдаляется его лицо в двери вагона.
"Скорый поезд набирает ход, ну зачем же этот день кончается? Пусть бы он тянулся целый год..."- горько поёт про себя Бакалавр.
Вот тут в его мыслях всё становится на свои места. Здесь ему нельзя отступать, как когда-то нельзя было пасовать перед последним рубежом. Да пусть он сто раз пожалеет потом. Лучше уж сделать и потом винить себя, чем мучиться, не сделав.
И, пока ещё не разогнались колёса и не показал ему хвост последний билет к его счастью, Данковский делает первый неуверенный шаг, а потом бросается галопом, выкрикивая имя Петра и протягивая руку в надежде, что за неё схватится архитектор, и втащит Данковского в вагон.

+2

41

"Ну вот, Андрей. Я снова возвращаюсь в этот ад... В этот самый страшный кошмар моей жизни... Была бы моя воля, Андрей, и я бы остался в Столице навсегда. СО мной здесь происходило только хорошее... ну и пусть все мои постройки безвозвратно уничтожены... Они не лишили меня самого главного – моей Холодной Башни. Моего прекрасного Многогранника... Андрей, зачем ты заставляешь меня уезжать отсюда?.."
Даниил что-то говорил, но Петр его не слышал, глядя в глаза с неподдельной тоской. Иногда кивая на вопросы Бакалавра, он не мог ответить ему. Он размышлял о том, как отправится на кладбище, чтобы передать от Данковского низкий поклон.
Старику Георгию, найденному на улице со сломанной шеей... Виктору, воссоединившемуся, наконец, со своей супругой... Каины теперь похоронены в Каменном дворе рядом со Склепами Хозяек. Обоим Владиславам – последним Ольгимским в роду... Рассудительной Юлии, мягкосердечной Ларе напуганной Анне... Стальному Сабурову и его слабой жене... И, конечно же, бедняжке Еве, плач которой Петр и по сей день слышит с противоположного берега...
Все они помнили Даниила и были ему благодарны за попытку. Неудачную, но попытку. Возможно, они приняли обыкновенное упрямство и эгоизм Данковского за нечто большее, но архитектор почему-то знал, что все эти жертвы до последней секунды верили, что их пытались спасти...
Почему сейчас так некстати вспомнилась девочка, встреченная Стаматиным в тот вечер, когда Сабуров от отчаяния пустил себе пулю в лоб?
Она тогда с грустью прошептала: "Из Таглура выпало звено. Цепочка рассыплется". Петр понятия не имел, что это означает, но отчего-то его охватил страх. Он отчетливо ощущал надвигающуюся беду. Один за другим завершали свои жизни Приближенные к Симону Каину. Один за другим гибли, точно у Смерти был составлен свой список. Боялся только Петр, что старуха с косой и за ним явится вскоре. Только косы не будет, вместо нее – обрубки косточек взамен ступней.
Петр поднял взгляд на Даниила, по виду которого сразу становилось ясно: теперь действительно пришло время попрощаться. Вскочив на подножку поезда, Петр ухватился за поручень, забрался внутрь и прижался лицом к стеклу. Данковский вместе со всей Столицей остался позади. Поезд набирал скорость.
"Прости, брат, - прошептал в мыслях Стаматин, не отводя взгляда от удаляющегося Бакалавра. – Но, похоже, мы больше не увидимся..."
Архитектор закрыл глаза, не желая наблюдать за тем, как поезд покидает этот город. Он не отнимал щеки от прохладной поверхности стекла, которое как будто бы забирало всю головную боль... Погруженный в свои заунывные раздумья, Петр даже не сразу заметил шума буквально рядом с собой. Распахнув глаза, он уставился на непонятно откуда взявшегося Даниила. Разумеется, и за руку он его схватил далеко не мгновенно, а затащив в вагон развевающегося на ветру товарища, только и сумел что произнести:
- Даниил?..

0

42

На мгновение показалось - не успеет. Лик Петра за стеклом вагона как-то потух, и подумалось - потухла последняя надежда... да, пожалуй, на спасение.
"Схвачусь за поручень - руку, пожалуй, оторвёт. Из плеча вырвет... Или локоть не выдержит? Какой сустав там крепче? Пожалуй, что всё же плечу конец..."
А Стаматин не слышал, не слышал до последнего, пока Даниил уже не стал отставать постепенно от стремительно набравшего скорость состава. Но вид протянутой руки предал сил, Данковский ощутил призрак второго дыхания и сделал победный рывок. Целое мгновение он, кажется, буквально висел в воздухе и нёсся за поездом по ветру, рискуя в любой момент разжать ладонь и покатиться по перрону, или того хуже - угодить под колёса.
Нет, откуда-то взялась всё же сила в тощей бледной руке, и Бакалавра втащили в тамбур практически одним сильным рывком. Даниил, боясь вывалиться на полном ходу, чуть не повалил Петра, повалившись буквально на него всем весом по инерции. Несколько мгновений потребовалось только чтобы убедиться в том, что ноги прочно стоят на полу, и отдышаться. Сердце, впрочем, было уже не унять.
- Ты только не горячись,- поспешил начать оправдываться Данковский, хотя одышка ещё не прошла в полной мере,- Не спеши на меня сердиться...
Стаматин хлопал глазами, совершенно ничего не понимая. Бакалавр боялся только того, что архитектор смертельно обидится, когда услышит слова товарища. Невелика беда... Скажет слезать - от следующей станции недалеко до города. Дойдёт по шпалам.
- Слушай... Считай меня безумцем - безумец и есть! В общем... Возьми меня с собой, а? Туда, в Город... Забери меня с собой.
Ещё секунда недоумённого молчания друга и взгляд глаза в глаза. Пётр ещё не осознал того, о чём просит Бакалавр, а тот боялся быть превратно понятым.
- Пойми... Я же врал тебе. Всё время, с самого твоего приезда. С первой секунды, ты знаешь, и до самой последней. Вот сейчас, пока не поехали... Я вид только делал, что мне здесь хорошо. Ты поверил? Если да, то я просто достоин высшей театральной награды, и мне должен поклониться господин Бессмертник. Нет... Нет, Пётр, не верь мне. Я ведь на самом деле умираю здесь. Я же самый натуральный...
Тон Даниила дрогнул, и он прохрипел без голоса:
- ...мертвец!
В тамбур выглянула проводница, ещё более несчастная и бесприютная, чем казалась с перрона. Глазки её перепуганно захлопали, она забормотала что-то вроде:
- Извините... Вы провожающий? Просили покинуть вагон... Без билета не положено... Выйдите пожалуйста... На следующей станции...
- Я заплачу,- перебил Данковский, пробормотал, что сколько-то купюр лежат в кармане, перетянутые аптечной резинкой,(должно хватить на оплату дороги до Города) и снова обратился к Петру, словно забыв о присутствии рядом окончательно растерявшейся работницы железной дороги,- Я давно уже начал умирать. Когда сел на ту дрезину. Я всё оставил в Городе, понимаешь? Я уехал оттуда никем. Пустой оболочкой без чувств и сердца. Мне всё опротивело в первые месяцы. Я ничего уже не хотел после тех тринадцати дней. Я в конце концов перестал даже чувствовать вкус еды, представляешь? Только ты мне и вернул его - тем твирином. Я бы обманул себя, если бы отпустил тебя со спокойной душой. Я уехал из Города никем, и приехал тогда тоже - никем. Я только там, в степи, обрёл себя. Стал там настоящим. Настоящим человеком, Пётр! Я прозрел там, после тридцати лет слепой жизни. И добровольно лишил себя зрения потом. Боже, какой я дурак! Три года коту под... О чём только думал? Я там, у вас, оставил своё сердце. Пётр!
Даниил схватил архитектора за плечи, вперился взглядом в его зелёные глаза и прижал его к стенке тамбура, говоря всё более страстно с каждым словом.
- Я полюбил твоё творение, Пётр. Больше, чем своё собственное и больше, чем что бы то ни было в этой жизни. Оно свело меня с ума, а теперь я добиваю себя сам. Я свихнусь в том мире. Я просто окончу свои дни в доме скорби, твердя что-то вполголоса, что сочтут за бессвязный бред. А повод найдут! Скажут - delirium tremens, и готово дело! Но я ведь знаю, что всё это правда. Это правда ведь, что было со мной? Ты свидетель, я ничего не выдумал, значит, там есть, куда вернуться! Позволь мне вернуться туда вместе с тобой. Один я боюсь. Вдруг это окажется моей фантазией? Я же могу сейчас и прозрачную кошку в натуральном виде углядеть, и поверю! А ты настоящий, доказательство того, что я ещё не совсем потерялся... Девушка, он же настоящий?
- Кто?..
- А, что её спрашивать... Ничего она не понимает - девять классов, дай бог ПТУ... Но я же другое дело, я же образованный человек, я всё-таки ходил в университет, и кое-что понимаю. Я трезв и я уверен. Давай вернёмся!
В глазах у Даниила точно плясали маленькие Холодные Башенки, Алые Хозяйки и прозрачные кошки. Выпитый до дна Городом человек перестал существовать и жил лишь памятью и мечтами о той волшебной Утопии, которую где-то оставил. Единственного настоящего, что было в его жизни. Даниилу Данковскому не нужно было больше ничего. На Петра Стаматина смотрел стопроцентный мертвец.
- Я не стану вам мешать. Я просто буду рядом, неподалёку. Я только хочу туда снова. Хоть на минуту, там и помирать не жалко... Прошу. Всё, чего я прошу - вернуться... что бы там ни было.

Отредактировано Бакалавр (2012-03-16 20:30:00)

0

43

"Нет, только не говори, не говори этого... не надо..." – молящий взгляд залитых зеленью глаз вперился в Даниила. Стаматин не чувствовал того, с какой силой Даниил сжимал его плечи. Он не ощущал ни боли, ни неудобства – только шок, неприятное чувство от того, что Петр лгал своему товарищу зря. Падение Утопии было неизбежным и, почему-то казалось архитектору, Даниил должен был это прекрасно понимать. Что же он такое говорит? Город – это стены, границы, которые давят, постоянно давят, не позволяя сделать глубокий вдох. И только здесь, в Столице Стаматин сумел побороть страх перед новыми свершениями. Дали бы ему еще чуть-чуть времени, и тогда бы Петр вновь принялся творить. Тогда его гений расцвел заново.
Почему на все поступки отмерено столь мало времени? Всего каких-то два месяца было дано на то, чтобы этот художник заново раскрылся, а Петр... потерял время? Нет, он провел его без пользы, но с огромным удовольствием... Когда поезд стал отъезжать, он даже подумал, что напишет картину... и на ней непременно будет Бакалавр, вскинувший вверх руку в знак прощания с поездом.
С какой жалостью смотрел архитектор в глаза Данковскому, выслушивая все то, что он шептал, точно помешанный. Так и есть – несчастный обезумевший гений. Петр понимал его чертовски хорошо... после Города на сердце навсегда остается осадок, одновременно неприятный и такой теплый.
В мыслях Стаматин уже пытался подобрать нужные слова. Признание Бакалавра действительно поразило в самое сердце: Даниил казался живым и таким счастливым, когда они гуляли по Столице. Если бы Петр точно не знал, что перед ним тот самый Банкалавр Даниил Данковский из Столицы, герой Города-на-Горхоне, то, пожалуй, принял бы этого человека за обычного безумца.
Облизнул пересохшие губы, сглотнул подкативший к горлу комок и сделал глубокий вдох.
Нет. Не скажет. Только счастливо улыбнется и пригласит в поезд.
Ты же не трус? Ты представляешь себе разочарование Даниила, когда он увидит то, что произошло с его столь горячо любимым городом? Когда увидит это опустошение и гибель практически целого народа.
Соберись, тряпка. Будь хоть раз мужчиной. Перестань быть эгоистом. Скажи ему то, в чем должен был признаться еще два месяца назад на заснеженном перроне, когда лгал ему через каждое слово. Разочаруй его сейчас. Прежде, чем добьешь его потом.
- Даниил, понимаешь...

+1


Вы здесь » Мор. Утопия » Письма из прошлого » Письмо №33. Столица - единство непохожих.