Некурящий Данковский иногда очень печалился тому, что в своё время пообещал себе не отравлять собственное тело наркотическими веществами, к коим однозначно относил и табак (морфий убойными дозами внутривенно на протяжении последних дней не считался за наркотик). Потому что курить хотелось страшно. Или пойти прямо сейчас с повинной в Голгой-хэн и дать голову Андрею на отсечение - не сберёг, мол, что обещал. Тот его до смерти упоит, можно не сомневаться, а потом и сам с горя бросится в ближайшую драку, и не станет нож от сердца отводить. А брат его сам себя накажет.
В соборе тихо. Звенящая тишь стоит над ним, хотя снаружи вышли на улицу люди, не боясь, что вскоре на головы им станут падать снаряды.
«Выстроить их всех в ряд, поставить к стене, и стрелять, стрелять, СТРЕЛЯТЬ, пока от них куски мяса не начнут отваливаться...»
Даниил только чертыхался, не зная, кого теперь винить. Конечно, снова он попал в ситуацию «сам дурак». И не на кого было надевать теперь позорную маску, кроме как на самого себя.
Он прошёл через этот ад и выжил, он совершил почти невозможное. Ему, ему должны были быть благодарны все эти люди, которые только и радовались теперь тому, как корчился он в предсмертной агонии! Он должен был получить сполна за свои деяния, он сумел доказать свою правоту, подружиться с хозяином смертоносных орудий, собрать и свести в единую стройную систему все доказательства. Он совершил чудо и не смог о нём должным образом рассказать.
Подкосились ноги под страшным взглядом молодого Бураха. Заплетался язык от грозного, сурового взгляда генерала. Воротило от кроткого сочувствующего взгляда Капеллы. И не смог. Чего-то недоговорил, что-то не смог вспомнить, и вуаля. Прямая дорога теперь - с Многогранника. Или в Горхон. Приехал в никуда, без конкретной цели, но со смутной надеждой, и ту за хвост не поймал. Получил единственный в своём роде шанс, мог бы дотянуться до звёзд и перевернуть этот мир - не дотянулся. Не перевернул. Возвращаться домой, в Столицу? Какой там теперь дом. Пепелище только, вороньё и гробы. Оставаться здесь? И смотреть, как сносят единственное, что Данковский сумел полюбить сильнее своей Танатики, терпеть разочарованные упрёки понадеявшейся на него Марии, доверившей ему своё наследие, жить в пустом зловещем «Омуте»... и поступить рано или поздно как Ева - с балюстрады. Вниз головой.
Данковский мельком взглянул вверх, и похолодел. Высота головокружительная, лететь наверняка страшно.
«Придётся жить...»
Даниил опустил голову и обхватил её руками, зажмуриваясь. Мерзко от собственной ничтожности. Больно от осознания необратимости. Жутко оттого, что Бакалавр всё же знает, кто виноват. Есть здесь решающая фигура, есть здесь тёмная лошадка. Есть гнусная предательница, виновница всех его несчастий...

Впервые в жизни Даниил был настолько раздавлен, что все предыдущие лишения и неудачи казались просто шуткой. Человеку свойственно каждый раз преувеличивать важность ситуации. Когда юноша влюбляется в очередную девушку, он готов доказывать с жаром, что любит её сильнее, чем всех предыдущих. Написав картину или создав роман, мастер заявляет, что вот это - его магнум опус. Когда случается несчастье, любой склонен говорить, что вот сейчас всё хуже, чем когда бы то ни было.
Но пусть первым кинет камень в Даниила тот, кто скажет, что ему ещё повезло. В него этот камень полетит со вдвое большей силой.
Данковский отнял руки от лица и поднял голову. Как же он жалко, должно быть, выглядел сейчас - как какой-нибудь нищий, пришедший в собор просить милости у богов, когда все дома уже захлопнули перед ним двери. Сидит себе как неприкаянный на скамье, только что в клубок не сворачивается. А хочется. Сжаться, обнять себя за плечи и затянуться в непроницаемый кокон, почувствовать себя чуть не в утробе матери.
- Мне тоже, Генерал,- выдавливает из себя Данковский, смотря исподлобья на Блока. Всё такой же, зараза, статный, невозмутимый и пуленепробиваемый. Как из танковой брони весь сделанный, не человек - машина. Механический солдатик, пущенный в игрушечный городок и время от времени меняющий направление в зависимости о того, кто его разворачивает и заводит воткнутый в спину ключ,- Жаль, недолго. И неплодотворно.
"А всё могло быть иначе, будь мы с вами чуточку поумнее. В основном, конечно, я. А вам бы чуть покладистей быть, и не деревенщин слушать с их недалёкими женщинами, а нормальных здравомыслящих людей..."
- И что, вы довольны? Тем... "извращением" Тем, что было решено? Вы считаете, что нет иного выхода? Уже нельзя изменить направления орудий?
Конечно, Бакалавр знал, что нельзя. Заикнись он об этом при всех, Аглая бы подняла дикий крик и своими бы руками поволокла его к петле, даже табуреточку бы собственноножно выбила. Проиграл - так сиди, не ной.
Но - неужели он и впрямь в своей уверенности оказался совершенно одинок? Неужели ни один из тех, кто оказался сегодня в соборе, не сделал верного вывода?..

Даниил фыркнул, как чихающий от негодования старый пёс, и устремил тупой и невидящий взгляд прямо перед собой. Генерал пытался сохранить перед ним лицо. Хорошая попытка, в самом деле. Только нечего пыжится, когда оба уже сдулись и засвистели по красивой баллистической траектории в неведомые дали.
- Конечно, Генерал. Все живы, здоровы и счастливы. Лучше некуда.
"Кроме, разумеется, меня" Даниил добавлять не стал. Его душевные скитания вряд ли могли заинтересовать Пепла, а о страданиях и терзаниях и вовсе никому знать было необязательно. Даниил вплёл пальцы и положил локти на спинку скамьи, стоящей впереди. Вальяжная и недостойная такого места поза, но осквернить собор сильнее, нежели это сделала уже любимая ученица Орфа, он бы вряд ли смог, даже если бы сильно захотел.
- Отдавайте приказ, и покончим с этим,- пробормотал доктор, искренне желая как можно быстрее избавиться от тягостного ожидания, когда билась в конвульсиях ещё надежда на то, что всё можно изменить. Он как никто другой знал: больную ногу надо отрезать сразу и не ждать, когда она сгубит всё тело, и оно не сгниёт полностью. Отрубить, и дело с концом. И не мучиться.
"А я уж, так и быть, перебьюсь. Мне же не впервые обрубают крылья, было бы странно, если бы сейчас их с корнем не вырвали, верно? Мне не принципиально, а Каины и рассчитывать на победу не должны были."
Удивительно, но всегда, всегда, всегда и во всём побеждали простые и добрые ценности, для которых не нужно ничего сверхъестественного. Сёстры милосердия пользуются большей народной любовью, нежели богини. Глупые, но храбрые герои ценятся выше настоящих гениев. Детская, чтоб её черти драли, непосредственность вызывает у масс такое умиление, что отодвигает на задний план истинные чудеса.
Если бы хоть раз разумное, доброе и донельзя прозаичное уступило великому, грандиозному и поднебесному, мир бы изменился. Если бы не пищали блюстители справедливости тоненько, что надо не изобретать велосипедов, а стремиться к молитвам, посту, уважению к старшим и покровительству молодняку, а занимались бы хоть чуть достойными поклонов делами, мир стал бы другим. Стал бы жёстче, беспощадней, многие бы полегли и многие отбросились бы на обочину жизни, но появились бы те, кто смог бы воздвигнуть Утопию. Но такого, увы, не случалось доселе, и не случится теперь. Очень уж постарались не позволить вдохнуть Данковскому в это загнивающее общество живительный глоток. Молодцы.
Даже вон, Блок уронил мимоходом фразу, от которой у медика дрожь по спине прошла.
- Клара? Генерал, да вы белены никак объелись. Вообще удивительно, как пустили эту бродяжку на порог без справки о прививках. Немудрено, что всё превратилось в балаган, когда она только рот раскрыла.
Даниил поморщился и сдержался, чтоб не плюнуть сквозь зубы.
- Эдак всё в нашем бытии обернётся в фарс, если допускать до серьёзных решений разного рода шарлатанок... - голова Бакалавра дёрнула невольно вправо, туда, где стояла полчаса назад Самозванка, - ...неразумных наивных детей... - кивнул Данковский вперёд, подразумевая воцарившуюся во главе совета Викторию Ольгимскую,- ...и престарелых отчаявшихся шлюх.
Последнее в пояснении не нуждалось. От одной мысли о правительственной инквизиторше хотелось взять и бросить здесь всё к чертям - пусть само загинается. Кажется, Даниил вполне был способен убить её и не повести бровью. О, прошедшие дни эпидемии обучили его не опускать револьвер ни перед женщинами, ни перед детьми.
"А это не женщина даже. Это чума бубонная, не хуже вон... Хозяйки Земли самозваной."

Данковский вздёрнул брови и искренне, звучно засмеялся, и великолепная акустика собора помножила его смех на десять и разнесла по всем закоулкам и углам.
Трудно сказать, что его так развеселило. Вполне вероятно, что это истерическое - что взять с человека, рехнувшегося почти в конец? Смотреть на него уже страшно, не то чтобы понимать.
- О, Генерал совершенно очарован замарашкой?- заискивающе вымолвил Бакалавр,- Какая новость! Признайтесь, какие крючья к вам она подыскала? Как сумела в себя влюбить?
"Вот уж цирк!"- веселился про себя он, срываясь даже мысленно на вой, иногда дёргаясь лицом, как от нервного тика. "Гиньоль! Шоу уродов! И самого сильного способна опустить к своим ногам любая нищенка..."
- Опомнитесь, вы околдованы... Да что вам говорить-то!- доктор отмахнулся и отвернулся на мгновение от Пепла.
Услышав же резкий и вполне здравый на не слишком внимательный взгляд выпад, Даниил встал со своего места и взглянул в глаза Александру. Блок превосходил доктора по росту на голову, и смотрел сейчас ну просто как Голиаф на Давида, уверенный в том, что перед ним мелкая сошка, глупый маленький человек. И он был недалёк от истины: в эпицентре этого апокалипсиса Данковского и впрямь разжевало как зёрнышко между жерновами, но всё же он ни на секунду не усомнился в собственной правоте. А не это ли было главным все минувшие дни?
- А я не собираюсь брать теперь свои слова обратно,- без доли иронии или сарказма в голосе сказал медик, не отведя взгляда и не моргнув даже,- Только то, что она женщина, не оправдывает того, что она та ещё грязная лгунья и отвратительная дрянь, Генерал. Прошу, теперь отойдите в сторону и дайте мне пройти.
Развивать тему Даниил был не намерен. спорить с блюстителями справедливости и защитниками униженных и, как тут было сказано, оскорблённых - только попусту тратить время и нервы.

"Да на кой мне ваше уважение теперь?!"
- Вы сами-то, Генерал, слышите себя?- Данковского не на шутку удивляло то, что он только что слышал. Впрочем, ничего неожиданного. Давно пора привыкнуть, что адекватные люди на проверку оказываются ещё безумней, чем сумасшедшие априори. После того, как Виктор рассказал в красках о своей покойной супруге, Рубин признал себя виновным во всех смертных грехах,  а Юлия самозабвенно поведала о пользе самопожертвования, не следовало и ахать о том, что и Пепел внезапно потерял рассудок, если когда-то им вообще обладал.
- Вас обвели вокруг пальца. Какие завоевательные походы? Вы хотите пустить стране кровь после того, как ваша Самозванка утопит в ней Город? Одумайтесь, прошу. Пока не поздно.
"Она не вестница, она чума... Не Юдифь, а Саломея. Не Орлеанская дева, а ведьма, за которую ту приняли..."
Даниил ужаснулся: не ровен час, она и к нему протянет свои руки, а, если у неё удалось склонить к своим ногам самого Блока, то с Данковским справится играючи, будем честны. Непонятно, почему не сделала этого до сих пор... Непонятно, почему и над Артемием она оказалась не властна.
"Да нет, понятно. Тут другая ведьма похлопотала..."
- Кем бы я был, Генерал, если бы отказывался от того, что говорю? Я мог бы признать, что не прав, но я считаю иначе, и отрекаться не стану ни за что.
Доктор отступил бы на шаг, если бы и так не был почти прижат к соборной скамье. Пепел нависал над ним скалой, и всё смотрел, как строгий отец на провинившегося ребёнка. Какая муха его укусила? Ещё вчера они были друзьями, объединёнными общей бедой и схожими целями. У них был общий враг, а сегодня Александр млеет от её имени и требует не отзываться о ней дурно.
- Пропустите,- повторил Бакалавр, и добавил, не поняв даже, что произнёс вслух: - Я предполагал, что вы умнее.

"Он не слышит или попросту не слушает? Чёрт, проще достучаться до упитого невменяемого Петра, чем до этого твердолобого человека..."
Опускались руки. И сейчас ему не быть услышанным. Не впервой, чего уж, переживёт... Да только впору думать было, что ты нем и невидим, слова уносит ветер, а лицо теряется среди декораций. Это уже не непонимание, это патология. Это совершенное пренебрежение, граничащее с готовностью заявить: тебя нет; ты не существуешь. Рвать на себе, что ли, рубаху, кричать во всю глотку - "Посмотрите! Прислушайтесь!" Так бесполезно же. Сочтут умалишённым, и только сочувственно пройдут мимо и спрячут глаза.
"Это безумие. Он говорит как тиран или узурпатор! Из-за такого случаются войны, и случится сейчас, если так продолжится - чертовка это поняла с самого начала. Город, может, и останется стоять, но ничто не помешает им совершить несколько походов... Насколько сильно затуманила она его разум?"
- Вы не в своём уме, Генерал,- заключил Бакалавр, всё же отшатнувшись и упершись поясницей в спинку скамьи,- Вы слепы, а я не большой специалист в области офтальмологии.
Резко и глубоко врезался шов воротника в затылок, Даниил и не заметил, как оказался в воздухе, почувствовал только, как ушёл из-под ног пол. Отдалась встряска тупой болью в тяжёлой, будто набитой ватой голове, и Данковский попытался было схватить Блока за руки, чтобы хоть попытаться вырваться, но кожаные перчатки соскользнули с плотной ткани генералова мундира.
"Окстись, безумец! Всё кончилось уже, плюнь в лицо и проваливай!"- плясало у Бакалавра в глазах. Отчасти от того, что было больно висеть почти на чужих руках, отчасти от обиды рот Данковского искривился, растянулся уродливо и пополз в первобытный оскал.
- А что вы хотите из меня выбить?!- срываясь с отчаянного вопля на немой хрип без голоса, выдал невпопад Даниил,-  Вы хотите услышать ложь, лишь бы удостовериться в том, что вам не станут перечить?! Так вы, значит, добиваетесь послушания?!
Доктор трепыхнулся пару раз, тщетно вырываясь, пытаясь освободиться. Каждый раз его перехватывали, и даже постучалась мысль вынырнуть из плаща, проскочить под плечом Пепла... Да, даже убежать от него. Что толку метать бисер... в стенку.
- Вы берёте силой, но меня так не взять...- злобным шёпотом продолжил медик, уже не дёргаясь и терпя унижение (хорошо хоть, твари Лилич в непосредственной близости не наблюдалось - уж она бы повеселилась над тем, что его сейчас как котёнка трясут) - Правда у меня своя, и отступаться я не намерен. Уж я-то от принятого решения не отступлюсь, и можете меня за это увести к тупиковой ветке и расстрелять. Так же проще всего будет решить проблему, да, Генерал?
"Нет человека - нет проблемы. Жаль, я это понял слишком поздно... А вот он ещё может успеть, да... Жалко, не рассказать уже никому будет."

На сей раз Александр Блок был немногословен и предельно прямолинеен. Аргумент его был веским, понятным и доходчивым, до Даниила дошло сразу, можно даже не повторять.
Искры из глаз осветили полумрак здания, звук гулкого удара взорвал барабанные перепонки и заглушил хруст кости. Данковский прокрутился вокруг своей оси на месте, следуя инерции. Изо рта вылетел вязкий сгусток крови, упавший на каменные плиты только когда сам Бакалавр уже рухнул ничком на пол.
Было больно. Правда, больно. Его, конечно, не в первый раз колотили, да и следы памятного инцидента у упомянутой уже тупиковой ветки давали о себе знать: Бакалавр под одеждой и поныне перебинтованный, как древнеегипетская мумия фараона. Тогда пострашнее было, даже видавшая виды сердобольная Ласка, перевязывая его, из бледненькой стала зелёненькой.
Но так, чтобы прямо, наотмашь в морду - впервые. Можно сказать, боевое крещение.
Издав несколько нечленораздельных булькающих звуков, Даниил приложил руку к лицу, осторожно, кончиками пальцев ощупывая скулу и подбородок. Каждое касание отдавалось как удар молота по наковальне, боль расползалась по всей голове, точно круги по воде. Жаль только, что сквозь перчатку не определить точно, в каком состоянии череп. "Вот же..."
Даже чтобы открыть глаза, пришлось сделать недюжинное усилие. Всё вокруг плыло и рябило из-за подёрнувшей глаза пелены из слёз, брызнувших против воли и тут же иссякших, будто и не было. Различить Данковский смог только стоящий прямо перед носом потёртый от времени, покрытый пылью ботинок Генерала.
"Вот и прекрасно. Валяюсь теперь у него в ногах, как какой-нибудь поверженный солдафон... Да только много ли таких рядовых, которые могут похвастаться тем, что им лично герой Кастровых Бродов по физиономии съездил?"
- Зачем грубо так, Генерал?- с придыханием спросил Даниил, едва не охая от каждого произнесённого слова. В рот непонятно откуда набегала кровь, а из нутра рвался внезапно одолевший кашель.
- Что же невежливо так... Неласково?
Данковский приподнялся на локте и притормозил, почувствовав головокружение. Неужели ещё и виском ударился? Ну, точно. Прямо об пол.
- Ну, что молчите, слуга царю, отец солдатам?- переводя дыхание, с насмешкой вымолвил он.
И так доктора взбесила и беспомощность собственная, и туман в очах романтический, и собор проклятый, и вкус металла на языке, и молчание генеральское красноречивое, и особенно ботинок этот чёртов, что Бакалавр плюнул кровью прямо на него.

Отредактировано Бакалавр (2011-09-30 20:20:12)

Очень любезно было со стороны Блока помочь Данковскому подняться на ноги и даже предложить присесть. Правда, повежливей бы стоило, поаккуратнее. Плащик ему обмахнуть, усадить удобно, а не одним техничным броском, как на ринге.
"Да, напрасно я полагал, что устроить здесь большее непотребство, нежели гражданка Лилич учинила, трудно. До смертоубийства здесь ещё не доходило..."
Его счастье, что он хоть сейчас не вспомнил о Еве и не посмотрел на плохо смытое с пола кровавое пятно, совсем неподалёку от того места, с которого громогласно и чувственно вещал Александр. И так, надо сказать, убедительно вещал, что хоть сейчас рекомендуй его Марку в труппу: этот актёр будет играть убедительнее, чем самый настоящий человек.
Данковский тряхнул головой.
- С каких это пор мудрость измеряется количеством оставленных трупов?
Даниил всё же встал на ноги. Пусть у него и рябило ещё перед глазами, но смотреть снизу вверх на Блока он не был намерен. По крайней мере, настолько снизу вверх. Может быть, их мнения и разошлись внезапно, но уверенность ни одного, ни второго не поколебалась, и разговор глаза в глаза никто не отменял.
- Да, Генерал. Я эгоист, и я проложил свой путь по костям и отрубленным головам. Очень скользят под ногами, кстати.
Доктор подался к Блоку, оказавшись к нему почти вплотную.
- Я, может, убийца, но я не палач. Я знаю цену жизням, и вполне готов её заплатить. Дорого, конечно, но кому сейчас легко? А вы ею просто пренебрегаете, когда говорите о своих свершениях - прошлых и будущих.
"Я, может, не был на минувшей войне, но и Блок не видел моей. Нам не понять друг друга."
- Мы не договоримся, Генерал. Всё равно никто не дал мне права решать, и ни к чему осуждать меня за то, чего не произошло. Подумайте лучше о том, как бы не наделать ещё больше ошибок, чем вы уже сделали.

Даниил только покачал головой. Разговор заходил на второй, если не на третий круг.
- Ошибаетесь. Только по счастливому стечению обстоятельств решение Инквизитора оказалось, как вы выразились, гуманнее. Счастливому, разумеется, для неё.
"Надоело доказывать. Он, кажется, или принципиально хочет оправдать женщину, хотя одно это - слабый аргумент для отпущения её грехов, или одурманен Кларой. Ничего, ночью ему будет не до своей протеже, тогда-то и найду её, проведу воспитательную беседу, чтобы не совалась куда не просят, коли уж не получила Город в безраздельное владение. Лишь бы из собора живым выйти, а уж там доберусь до неё."
Даниил делал иногда паузы в речи и глотал кровь. Потом разберётся, что там разбито, хотя предпочёл бы прямо сейчас коротко осмотреть себя: от металлического вкуса уже тошнило. Ещё несколько спазмов - и мундир себе стирать Блок заставит переломанными руками.
- Вы не догадались до сих пор, почему Аглая делала то, что делала? Она сводила старые счёты. Хотите знать, какие? Детские обиды. Свою глупую зависть. Нереализованные амбиции. Личные низкие цели, Генерал. Это не достойно не только защиты, но даже понимания.
Кажется, такой аргумент Пепла совершенно обезоружил: его заметно качнуло. Было похоже на действие яда или внезапного приступа хронического заболевания. Во всяком случае, причина была внутренняя, и Данковский склонен был предположить, что это нервное.
"Что, Самозванкин крюк не в то горло полез?"
Доктор заботливо похлопал Блока по спине, а сам, воспользовавшись заминкой, провёл языком по дёснам и понял, наконец, отчего кровотечение не прекращается: генеральский кулак обеспечил Даниилу визит к дантисту, притом обещающий быть весьма неприятным.
- Вам дурно? Вы присядьте. И смиритесь: всё, что вас так в моих словах возмутило, - истинная правда. Лилич не боролась, она только билась как рыба об лёд и даже не думала помогать никому, кроме себя самой. Воля случая, что она вышла сухой из воды. Я бы вздёрнул её вон на той арке. Не находите, вид был бы чудесный?

Беседа победоносно дублировала одно и то же в четвёртый раз.
Бакалавр закатил глаза:
- Заладили тоже - женщина, женщина. Может, святой её за одно то, что она женщина, признать?
Слов нет, как раздражало. Такое ощущение, что для Александра гендерный вопрос стоял так остро, что разум на этой почве помутился. Слышал, конечно, Даниил ту душещипательную историю об убитой жене. Этот призванный вызывать скупые слёзы солидарности эпизод жизни полководца давно был предан огласке и оброс неслыханным количеством вымышленных подробностей, но, кажется, был вполне правдив и объяснял если не всё, то многое.
"То есть лёгкое помешательство мы, к сожалению, имеем в наличии."
- Можно подумать, будь она на моём месте, вы бы не изменили мнения. И последуйте моему, надеюсь, ещё дружескому совету: не решайте, кто больше прав, если требуете того же от других.
Замутило, заколотило Пепла. Даже вон, присел от греха подальше. Ничего, его можно понять и простить. За неимением аргументов в споре и не такие способы применяются, а бить второй раз и впрямь не комильфо.
Даниил опустился перед Генералом на корточки и доверительно взглянул ему в лицо.
- Не печальтесь. Irreparabilium felix oblivio rerum, Генерал. - произнёс он, наблюдая, как Пепел встаёт, не желая проявлять слабости.
- Чудотворница вам поможет. От сомнений окончательно избавит, экспериментальным путём, а вам оно и лучше будет, - это было сказано уже с сочувствием. Данковский выпрямился и оглядел в последний раз собор. Сюда он не войдёт больше никогда: с этим местом связано было самое тяжкое, что только постигло медика в Городе.
Решив оставить Блока наедине с его мыслями и суждениями, в которых не было места доводам, доказательствам и правдам Бакалавра, Даниил направился к выходу. Оставалось надеяться, что тяжёлая дверь за ним закроется прежде, чем Александр оторвёт завороженный взор от трона правительственного Инквизитора.

Молчание. Сверлящий взгляд друг другу в глаза, почти осязаемое напряжение в воздухе, замершие в молчании ангелы-хранители собора, притихшая в ожидании развязки на балюстраде Ева.
- Это грозит как минимум тем, что вы не исполните, что должны. Генерал, сами подумайте, что для вас важнее: воплотить волю драгоценной цепной собаки Инквизиции, или выбить из меня никому не нужные неискренние раскаяния,- убеждал миролюбиво и доходчиво Бакалавр, попутно пытаясь высвободить руку из стальной хватки закалённого войной человека.
"Да пусти же ты меня, дурень... Вот упёрся, и на том свете меня не оставит, пока своего не добьётся! Ты ему слово - он тебе... в челюсть. Зачем связался только? Знал же, что он контуженный на всю голову, надо было помалкивать, а потом чинно распрощаться. Раз и навсегда. Нет, ну куда же он так вцепился? Плащ ведь растянет, и не ровен час запястье переломит... Хватит с меня на сегодня травматизма."
- Невинные же люди погибнут, не допускайте этого из-за одного эгоиста!- Данковский повысил тон, упираясь обеими ногами в пол и всем весом уже вырывая руку у Блока.
В голове творилась каша, главным образом потому, что трагедия прекратилась из воплощённого фарса в плохо поставленную клоунаду, и доктор пребывал в растерянности: смеяться? Печалиться? Ужасаться? Непонятно. Одного хотелось точно и несомненно: прекратить. Уже на чём-нибудь да остановиться.
- А чем Инквизитор лучше меня?!- уже окончательно страх потеряв, Даниил почти перебил Александра на последних его словах,- Тем, что фигуристей меня?! Вот убейте, не вижу других отличий! Если так, то прекратите взывать к моей чести. Я же всё понимаю, ну, не хватает вам женского внимания, так не возводите это в культ и пойдите вон, в кабак: может, там ваша тоска развеется!
Кажется, это был предел человеческой наглости. Ничего, зато почти удалось вытащить ладонь из рукава.

Это снова произошло как во сне, словно не с ним.
Перед глазами возникла спинка скамьи, и всё, что успел Даниил сделать - зажмуриться от греха подальше. Даже выставить руки вперёд не получилось: не успел, да и как-то трудно локоть вперёд пошёл. Может, Генерал по военной привычке заломил ему руку за спину, даже того не ведая? Ну так, просто следуя двигательной памяти.
А потом мир вокруг окрасился красным, и на некоторое непродолжительное время Данковский полностью потерял контроль над телом и не чувствовал ровным счётом ничего, кроме жгучей боли по всему лицу.
Когда перед глазами начали мелькать пятна, чей цвет отличался от оттенков алого, до ушей стали долетать слова Пепла. Он только подтверждал своим поведением доводы и предположения Бакалавра, но об этом последний подумает позже, когда коснётся того, что когда-то было его носом, и обретёт способность говорить:
- Пока я понял, что армия выбивает всякую выдержку и лишает рассудка.
Медик зажал зубами один палец перчатки и вытащил из неё ладонь. Приложил два пальца к переносице, тут же скривился и зашипел. Поднёс сложенную лодочкой ладонь к подбородку, чтобы кровь не капала на грудь и на пол.
"Снова дипломатия проигрывает грубой силе. Всегда знал, что те, кто пускает в ход кулаки, неспособны к умственному труду... Чёрт, да такого не позволил себе даже Бурах в тот раз, когда мы сцепились..."
Но Александр, кажется, понемногу успокаивался. Одёргивает себя, уже не пышет жаром и не мечет глазами шаровые молнии. Но всё равно смотрит на Даниила так, будто бы у него под ногами лежит пленённый вражеский солдат, не желающий отрекаться от своей стороны. Настырный, сволочь. И правду в глаза слышать не желающий - чуть начнёт глаза колоть, сразу встаёт на дыбы.
- Зажали бы её уже в уголочке, и не мучились...- пробормотал себе под расквашенный нос Данковский, надеясь, что его не услышат. Он всё-таки не самоубийца говорить вслух такое, но и молчать не было никаких сил. Стараясь не испачкаться и не упасть в обморок прямо здесь, Даниил схватился за спинку скамьи, об которую только что его методично приложили, и рванул себя вверх. Ноги-то у него никто ещё не перебил, а голова - она крепкая. Выдержит.

Отредактировано Бакалавр (2011-10-04 21:00:25)

Послышался треск сломанных представлений. Только что был разорвано кропотливо нарисованное с нуля полотно картины мира. Данковский раскрыл глаза так широко, как только был способен, и утёр несмотря на боль лицо рукой - только чтобы не мешала мыслям текущая быстро и обильно кровь.
"Нда, тут без бутылки не разберёшься... Это как представить союз... Ну, союз Марка и Виктории! Уж чуднее не придумаешь, хотя этот бьёт все рекорды..."
- Так, Генерал...- Бакалавр помотал головой,- Я пойду, пожалуй. Вы переусердствовали, и у меня слуховые галлюцинации.
"Либо моё осознание окружающей среды и восприятие чужих слов подверглось сильной перенастройке."
Это объясняло не всё, но многое. Данковский сразу даже сочувствием проникся к Пеплу. Признал в нём человека, разглядел мужчину, и тем сильнее возненавидел, стихийно. Он-то решил, что своё эго Блок проявляет в масштабах обширных, что его благородство носит глобальный характер, а свелось в конечном счёте всё к пресловутому личному отношению, за которое секундой раньше Александр был готов признать Даниила (да и Аглаю, кстати говоря) виновным не во всех, но в парочке смертных грехов точно.
"Хотя и гневным уготован собственный пояс в одном из кругов ада..."- подметил Данковский.
- Отказываюсь вам понимать совершенно. Отчего считаете себя хорошим полководцем, отчего вздумали судить меня... И чего вы до сих пор ждёте.
Махнул рукой Бакалавр, да и пошёл прочь, надеясь, что его не остановят хоть сейчас. В таких делах, увы, медицина бессильна до сего дня.

- Генерал! - в сердцах воскликнул Бакалавр, будучи усаженным на скамью,- Да что вы меня туда-сюда мотаете, как кутёнка?!
"И бьёте почём зря так, что земля из-под ног уходит, и весь степной пантеон уже ждёт с распростёртыми объятиями!"
В первый и последний раз в своей жизни Даниил такой взгляд видел, когда довёл до белого каления своего первого учителя по математике. Кажется, он задал какой-то заковыристый вопрос, а потом и вовсе заявил, что ему противны все эти циферки и формулы, что преподаватель - дурак и не лечится, а весь предмет держится на сомнительных аксиомах, опровержение которых повлечёт за собой крах науки и докажет её несостоятельность. Понятное дело, такими суждениями юный Данковский прикрывал свою лень и начавший проклёвываться дух бунтарства, но наставник принял слова подростка близко к сердцу и бил Даниила линейкой по рукам на глазах у всего класса несколько минут, только сильней багровея от того, что ученик при этом не проронил ни слезинки.
Сейчас спросить Бакалавра - он бы и не вспомнил уже того случая, но выглядел он точь-в-точь как тогда, хотя Блок мало походил на учителя математики.
- Вы именно это и делаете. Только не признаётесь в этом и прикрываетесь человеколюбием и долгом. Я по крайней мере ни минуты не утверждал, что мной движет что-то помимо личной выгоды.
Бакалавр покачал головой, набирая в рот воздух: носом дышать не представлялось никакой возможности. С каждой минутой промедления становилось больнее, и, посиди здесь ещё немного сложа руки, мужчина рисковал остаться калекой. Но выпустить его собирались исключительно убитым: буквально или фигурально.
"Интересно, а вот если он сверху сядет и ка-ак заломит мне руку назад, я заберу свои слова обратно? Кто знает, может, я так и другие обвинения приму на удивление покладисто."
- Только потому, что ваши намерения соответствовали моим,- подумав, ответил на поставленный вопрос Даниил,- Люди склонны оправдывать союзников и чернить врагов, не находите? Но боюсь, если я назову вас ещё и подлецом, меня не опознают.
К сожалению, случайная фраза Блока ещё не забылась. Куда ж её теперь забудешь! Доктору в страшных снах теперь будет сниться эта картина: блистательный Генерал Пепел - марионетка полоумной нищенки под каблуком у лживой инквизиторши. И он ещё утверждал, что это нормально. И гордился таким положением вещей. Воистину, удивительное рядом.
- Вы бы побыстрее решали, что со мною ещё сделать. Иначе спор наш окончится, не придя к логическому завершению. Я не думаю, что на небесах вам в плюс пойдёт то, что вы из гордыни и гнева обрекли на смерть целый город. А впрочем, как хотите. Я, например, вполне готов принять мученическую смерть.
И Данковский развёл руки в стороны на манер распятого Христа.

- Нет. Это немного не то слово. Лицемер - это тот, кто осознаёт свою ложь. Тот, кто считает, что честен - просто несчастен.
"Вот ведь как получается... Выходит, что и я счастлив уже не буду. Впрочем, как и все остальные."
Конечно, впору было снова вспылить. Возразить Пеплу, что Даниил вовсе не ошибается, доказать снова свою правоту и в очередной раз наткнуться на упрямство. Что маленькая Тая капризна, жестока и отвратительна, а сравнивать хрупкий цветок Многогранника с игрушкой - кощунство. Воззвать к порядку и запретить приказывать себе: Данковский не его солдат, чтобы кричать и приказывать. Заметить, что ада нет, а смерть - лишь ошибка природы. Смолчать о том, что Бакалавр не неразумный ребёнок, а глупый старик.
А что самое забавное - кашель и внезапное ухудшение состояния Блока вызвали приступ неуместного смеха. Доктор уверен был, что знал, симптомы какой болезни начали проявляться у Генерала, и кто в этот раз был разносчиком. О, это был, верно, новый штамм в чистейшем виде, который ходил сейчас обиженно по улицам и пинал камушки: не принесли ему Город на блюдечке, может, хоть Александр достанется...
- Вот разойтись бы сейчас без обиняков, Генерал, и забыть об этом разговоре. "Хотя я, конечно, ещё долго буду добрым словом поминать светскую беседу - как на отражающую поверхность буду смотреть."А не получится. На жалость-то вы неосознанно давите, но врачебный долг задеваете остро.
Даниил встал с насиженного места, надеясь, что Пеплу не придёт в голову его опять останавливать. Мало ли, что взбредёт Генералу в голову, особенно если учесть тот факт, что Данковский всё не затыкался.
- Только простите, а спасать того, кто сам не хочет быть спасён - ещё хуже, чем вовсе не предлагать помощь. Жаль, что на такой грустной ноте расходимся, но будьте уверены, в следующий раз я буду уже готов простить вам своё изуродованное лицо. Если, конечно, вы придёте не для того, чтобы застрелить...
Болезни всегда одолевают либо слабых духом, либо в чём-то виновных. Это закон сохранения эмоциональной материи. Такой ведь существует, да?