Петр сразу решил, что ногой не ступит на кладбище.
Во-первых, там лежал ныне покойный Фархад, он же Балакирев Д., ну а во-вторых... атмосфера пугающая, от этого пронизывающего страха не спасал даже самый крепкий твирин. Единственным светлым лучом в этом кромешном мраке была Ласка – дочка покойного смотрителя.
Так или иначе, на кладбище он не приходил. Каждый месяц, эти два невероятно странных человека приходили к колоннаде, той, что ближе к Глотке, садились на верхней площадке Лестницы в Небо и потихонечку с тишине распивали твирин. С Лаской было на удивление спокойно и уютно, даже лучше, чем дома с братом. Они говорили о мертвых и об искусстве, иногда совмещали эти две темы, Петр рассказывал о Микеланджело Буанарроти, который, ходят слухи, расписал Сикстинскую капеллу, распяв собственного же натурщика. Архитектор очень надеялся, что Ласке было интересно слушать, хотя и сам был бы не прочь услышать от нее интересных историй.
И вот сейчас стоял он возле Лестницы, держа в одной руке цветочек, кой сорвал по пути из студии, считая, что в третий раз стоит преподнести девушке хоть какой-то подарок. А вообще, он слышал, что Ласка любит, когда кто-то делает подношения на кладбище.
Но на кладбище ни ногой.
Разумеется, другой рукой Петр прижимал к груди небольшую тряпичную сумку с четырьмя бутылками божественного напитка, зеленого змия. Ласке должно было понравится.

Вот она спешит к нему навстречу, обогнув станцию, и быстро бежит по мощенной камнем дорожке, минуя деревянный забор, который так и не снесли после стройки. Она подбегает к нему и пытается перевести дыхание. Петр протягивает ей блеклый городской цветочек, который можно найти на каждом углу в Земле.
- Здравствуй, Ласка, - произносит Петр и отходит, чтобы пропустить ее вперед на ступени. – Тебе помочь? – необычно слышать от архитектора подобные речи, он вообще очень редко догадывался, что надо предложить помощь ближнему. Но сейчас на ум просто пришла такая идея, вот и...
Стаматин подал ей руку и повел вверх по лестнице на верхнюю площадку. Шаг за шагом, медленно бредет с Лаской по ступеням, отпускает ее холодные пальцы и присаживается на край, свешивая ноги. Высоты бояться не стоит, ну рухнешь вниз – так смерть будет мгновенной, да и будет, кому о тебе позаботиться после смерти...
- Сегодня был дождь, я думал, тыне придешь по сырой траве, Ласка, - доставая из сумки тару с твирином, бормотал архитектор. Он протянул ей одну бутылку, сам взял вторую и откупорил. Твирин испустил дух и стал манить двух морфинистов в свои цепкие объятия. – За долгожданную встречу... – Петр поднял бутылку и сделал первый глоток. Настой обжег горло.

- Верил, - согласился Петр, смиренно качая головой. - Но не думал же... - он пожимает плечами и наклоняется вперед, чтобы посмотреть вниз... там высота, земля и травы, душистые травы степи. Только вот твири нет. Твирь братьям-архитекторам не попадается - прячется от чужаков, хитрюга. Но ничего, главное, что Андрей умеет скупать твирь и изготавливать отменный твирин. Глоток за глотком, медленно пустеет бутылка, а разум погружается в страшную феерию, мир погружается в зеленый цвет, все плывет перед глазами, будто только недавно произошел сильный удар головой.
- О, Ласка... Столица... это... это, ну... ну просто... не описать словами, Ласка, милая Ласка... Там есть, знаешь, что? - Стаматин воодушевился и повернул к девочке голову. Глаза горят, в них плещется твириновая зелень. - Там есть автомобили. Ты знаешь, что такое автомобиль?
Архитектор нервно теребит отсыревший край плаща и смотрит вниз, словно смущается. На самом деле, он смутно вспоминал, как же выглядела столичная машина лет этак восемь назад. А вот интересно, что-нибудь изменилось в том далеком цивилизованном городе за это время? Наверняка, технический прогресс идет в ногу со временем.
- Это такая большая железная телега с крышей, которая ездит даже без тянущего животного. Представляешь? Садится в автомобиль человек, нажимает на педаль - и машина едет.

- Бывают. И не такие бывают. Вот тут только поезд, а в Столице... в Столице есть еще и трамваи, машины, автобусы... Чего только нет... нет только людей... настоящих людей нет, - Петр делает глубокий вдох и начинает рассматривать полупустую бутылку из-под твирина, стучит ногтем по стеклу, а потом поднимает сосуд и допивает настой. Даже в самый промозглый вечер напиток грел человека изнутри, погружая в уютную атмосферу степи. Травы в настое, попадая внутрь, словно шептали Петру секреты. Твирин обострял слух, сводил с ума таинственным шепотом. Петр провел рукой по лицу, смахивая усталость.
- Я бы отвез тебя, милая Ласка, в Столицу, но я не могу оставить свою Башню... без нее моя жизнь теряет краски, погружая в полную темноту, опуская меня в самый недры земли... - твирин не только развязывал язык, но и располагал к философским размышлениям. Петр говорил медленно и тихо, словно заставляя прислушаться к его голосу. Заплетающийся язык не мешал ему говорить. Никогда. - Столица... там была жизнь.
Петр берет отставленную Лаской пустую бутылку и бросает вниз. Стекло разлетается на осколки, стоило ему коснуться нижней ступени Лестницы в Небо. Почему-то Петра передергивает. Не хотелось бы ему разбить голову об основание собственного творения... Нет, ну что за глупые мысли. Естественно, такого никогда не случится.
- В Голгой-хэн? В любое время... Андрей будет рад новым посетителям... там много живых людей. Они после трудового дня там отдыхают. Оставляют на дне бутылки все свои переживания и проблемы... Ласка, милая Ласка, тебе понравится в этом уюте. Там тепло... там нет холодящего ужаса, который исходит от мертвецов на кладбище... Я знаю, ночью ты слышишь их шепот, ты говорила. Это ведь так страшно. Ко мне постоянно кто-то скребется в окно, но я не сплю...
Теребит пальцами край пожелтевшей от постоянного ношения рубашки, опускает голову низко-низко и слегка раскачивается то вперед, то назад. Не смотрит на свою спутницу, шумно вздыхает.