На душе было отвратительно.
Препогано, если говорить прямо. Настолько, что хотелось пойти на Многогранник и, улыбаясь с легким безумием, шагнуть вниз, не закрывая глаз. Короткое мгновение полета - и всё кончится. Все сомнения, страхи, выворачивающая наизнанку чужая боль... Капелла очень хорошо представляла себе момент шага. Раскрыть руки, запрокинуть голову, глядя в небо. Занести ногу над пустотой - а там - закон притяжения доделает остальное. Закружится голова. А потом - от удара треснут хрупкие кости, выйдут наружу, прошивая кожу насквозь. Будет кровь. Много крови. Но она этого уже не увидит.
Мысли эти были странными, но приятными. Капелла вертела их в мозгу так и этак, прикидывала, и попутно размышляла о том, сколько ещё людей думали так же, мечтали о том же. Мор ведь уносил жизни одну за одной, в каждом доме - по покойнику - от дыма погребальных костров першило в горле - и всем было, о ком жалеть и от чего бежать. Самоубийство лучше долгой смерти от Песчанки...
Только права такого у Капеллы не было. Её Приближенных ещё обходила смерть. Победа её ветки ещё была возможна, и потому - как бы гадко не было на душе - нужно было держаться. Не позволять себе уходить в меланхолию и тоску.
...Об Исполнителе у соседней двери ей сказал ещё утром заглянувший Гаруспик. Удивленно сказал. С тихим сочувствием. Капелла не удивилась - она знала с вечера, с вечера же выплакалась вдоволь, но лучше от этого не стало.
Тягостно было. Словно небо вдруг стало давить на плечи. Всё сошлось разом - смерть отца, болезнь Города, ненависть ко всему происходящему... Была бы она младше - пошла бы к брату, ударилась бы в слезы, несмотря на разделившую их идеологию. Но, к сожалению, она уже не чувствовала себя настолько ребенком, настолько слабой. К тому же тянуло от младшего Влада чем-то... Не горечью, вернее, не столько горечью, сколько затаенной виной. И это настораживало.
К определенному моменту Капелле настолько опостылел пустой дом, настолько надоело маяться в помещении, что она накинула пиджачок и вышла на улицы. Ей было так противно, что даже зелень зараженных кварталов, ножи бритвенников, крысы и поджигатели не вызывали особенной тревоги. Капелле было уже совершенно все равно. К тому же она до сих пор верила, что в её Городе с ней не случится ничего по-настоящему плохого. Просто не может случиться.
Патрульные с недоумением провожали её взглядами, но девочка проходила мимо них слишком быстро, да и знали в Городе её сиреневый шарф и рыжие волосы, не рисковали задерживать. В парке двое мужчин забивали слабо сопротивляющегося бандита, визгливо верещала крыса, и Капелла поспешила пройти мимо, неуютно запахнула пиджачок, передернула плечами...
Незаметно для себя вышла в Степь - когда её что-то мучило - она часто искала здесь успокоения. Огромная живая Степь пахла травами, и казалась безбрежной, как океан. В ней можно было позабыть любую беду, и после огненной лихорадки Города степной ветер, ударивший в лицо, показался холодным и вкусным. Хорошим.
Здесь, рядом с древней дикой силой, все беды казались незначительными. Маленькими. Не стоящими внимания. И Капелла пошла легче, перестала сутулится. Небо над ней снова стало безбрежным.

И, конечно же, в такой день даже такой мелочи, как одинокая прогулка, не суждено было состояться. На звук её шагов обернулся худощавый невысокий мужчина, замер, не отводя глаз. Капелла ответила открытым недовольным взглядом - "Ну, почему, я не могу просто спокойно куда-нибудь пойти? Почему мне всё время кто-нибудь встречается? Ручаюсь - если я полезу на Многогранник убиваться - обязательно встречу кого-нибудь из Псиглавцев, а то и самого Хана для полного счастья" - сделала ещё несколько шагов. Она узнала человека - они во второй день встречались на Кладбище, искали вместе Бураха - и решила, что раз уж столкнулись - она поздоровается. Вежливость все-таки была у неё в крови, вбитая строгим папенькиным воспитанием, и даже раздраженная и огорченная она не могла удержаться от соблюдения правил.
"Сплошные судьбоносные встречи. Сплошные сумасшедшие совпадения. За жалкую неделю я узнала больше людей, чем до того - за всю жизнь. Господи, как бы я хотела их никогда не знать..."
-Здравствуй, - сказала она, наконец. Обращения на "вы" по отношению к степнякам у неё никогда не получалось, особенно - к знакомым. Да и не было "вы" изначально у детей Степи, до сих пор мясники обращались на "ты" даже к Старшине и Большому Владу, добавляя иногда уважительные приставки. Это было очень естественно, первобытное диковатое общество Уклада не умело по-другому, и она машинально подстраивалась под особенности чужой речи. Помнится, в детстве она очень интересовалась культурой Уклада, стремилась узнать все легенды и обычаи. Потом немного успокоилась. почувствовала Город, занялась его детьми...
"А вот интересно - почему я всех приветствую первая? Как-то так странно получается, что заговариваю сначала я, и так постоянно. Ну, понятно, когда у меня гость. Ну, понятно, когда я к кому-то пришла и извещаю его об этом. Но вот так, просто, под небом - всё равно я... Странно"
Никакого вопроса к приветствию ей не придумалось, и она решила, что можно обменяться парой ничего не значащих фраз, и пойти дальше. Наверняка же у Хиннарэ - имя вспомнилось легко, тягучее, приятное - были какие-то свои дела, в которые он вряд ли захочет посвящать случайную знакомую.

От таких слов Капелла задохнулась. Отступила на шаг. Инстинктивно стиснула руками плечи, закрываясь. Эффект ведра ледяной воды на голову повторялся в точности, равно как и всепоглощающее недоумение. Легко схлопывалась мозаика видения - "Термитник, дымный чад факелов, улыбка Таи, полная не осознающей себя детской жестокости и предвкушения. Белый луч света от двери, человек на пороге, лица не видно, но это и не нужно. Смерть на его плечах" - всё становилось просто и логично. Отец закрыл Термитник, и Тая, которой нет дела до Города, восприняла это преступлением против своего Уклада. А когда кто-то желает зла Укладу - его судят. И казнят.
Капелла закусила губу, зажмурилась. Она разом поняла почему. И это понимание больно ударило.
"А теперь мне говорят, что на самом деле виновен брат, и отца судят за него. - губы её тронула улыбка, под закрытыми веками мелькали ошметки воспоминаний и видений - Конечно! Отец думает наперед, и все ссоры перед истинной бедой - ерунда, не стоящая внимания. Он сознательно пошел на это, а брат... Брат..."
Вот тут ей стало совсем плохо. Горло сжал сухой спазм, и она закрыла лицо руками, согнулась, душа рыдания.
"А брат чем дальше, тем ближе Марии, разделяет её правду, и что ему Проект? Что ему Уклад? Что ему вообще всё дело Ольгимских, если он нашел себе богиню?"
Мужчины Ольгимских - тяжелые на подъем, однолюбы, дельцы, но если что-то вбилось им в голову, переломило личность на новый путь - они уже не отступятся. Влада ломает, у него меняются взгляды, меняются ценности, и кто знает, что станет с ним, когда это кончится...
Наконец, Капелла выпрямилась, справившись с собой. Глубоко вдохнула. Если сейчас удариться в бег, обгоняя собственную тень примчаться к Термитнику... Суд остановят. Тая выслушает новые доказательства, поверит. В том, что Мать примет её слова на веру - Капелла не сомневалась. Она успела уже завоевать право на это, приручить и приучить. Вот только...
"Вот только - выйду я с отцом под небо. Расскажу всё, что видела и решала. И, конечно, тут же получу.... Даже не отповедь. Это будет хуже. Он никогда не делает, не подумав. Он всегда имеет точный план. И ему уже шестой десяток идет, нужно думать о наследнике. Если я возьмусь исправлять... Наследника, способного взять в руки Проект, не будет. Я девчонка и мне это не нужно."
Мысли мелькали бешеным галопом, Капелла быстро искала пути - и не находила их. Тая не откажется от мести. Старший Влад не простит смерти сына. Младший... Младшему всё равно. Тупик. Безвыходная ситуация. Бесполезная информация, которую незачем применять.
-Смириться, - ответила она хрипло. И не стала продолжать.

-Я не слышу, что говорит Степь, - сухо ответила Капелла, уязвленная явным разочарованием в словах степняка - Я, если ты знаешь, ещё не Хозяйка.
"На что ты рассчитывал, а? Что я сорвусь и побегу восстанавливать справедливость? Жаль. Я уже не в том возрасте, когда ложь клеймят несомненным злом. Я уже в том, в котором со скрипом признают её редкую необходимость"
Ветер блуждал по Степи, шуршал сухой травой. Свой, но не говорящий мир. Это в Городе она чувствовала настроения, ловила видения, ощущала следы. Степь же была жива, было огромна, но для Капеллы она была немой. Только изредка прорывалось что-то неясное, немые картинки, болезненные предостережения... Уклад, наверное, чувствовал по-другому. По-другому знали свой мир пастухи-одонхе, по-другому слышали Невесты. Для них, наверное, это Город был немым. Безмолвным нагромождением бессмысленного холодного камня. Потому к пессимизму Хиннарэ Капелла отнеслась... понимающе. Возможно, он слышал то, чего не слышала она. А, возможно, не слышал того, что для неё было ясным и истинным. Если выиграет их ветка развития - кому-то придется становится во главе Проекта. Если проиграет - будет уже всё равно, кто умер сегодня. Всё равно ни Города, ни Проекта, а может быть, и людей не останется.
Но последняя фраза её всё-таки проняла. Капелла сделала ещё шаг, сокращая расстояние, аккуратно взяла собеседника за рукав, принуждая нагнуться. Да, он, конечно, был невысок, но не настолько, чтобы заглянуть ей в глаза не нагибаясь.
...Странно, но за эту сумасшедшую неделю она стала проще относиться к физическому контакту. В эти семь дней ей так часто не хватало слов, что то и дело в ход шла невербалика - прикосновение к ладони, как знак утешения. Позволение подойти почти вплотную, как знак доверия. Соприкосновение лбами, порывы взять на руки ребенка... Раньше она шарахалась. Сейчас с трудом старалась не заострять внимание и то и дело тянулась коснуться первая.
"Настоящие беды замечательно вытравливают мнимую социопатию"
-Пораженцев в условиях военного времени расстреливают первыми, - сказала она с тихой улыбкой. Это была цитата из какой-то книги, и сейчас идеально подходила. На самом деле хотелось выместить затаившееся раздражение, сорваться в крик, хлестнуть по щеке... Но это был отчетливо не её метод, и Капелла скорее удивлялась своим побуждениям -  А если серьезно - обречены мы тогда и только тогда, когда признаем себя обреченными. Слышишь? - махнула она рукой в сторону жилых кварталов - Стонет земля. Плачут больные. Воют обездоленные. Но умирать никто из них не собирается. Не собирается опускать руки доктор. Не собирается бросать свое дело Гаруспик. Они - борются. Есть панацея и есть вакцина. Есть возможности, есть видения - мои и Марии. Есть, на худой конец, страшные чудеса Клары! - всё-таки не выдержала, сорвалась в шипящий шепот, отчего-то очень похожий на крик - А если собираешься ожидать конца - советую, - улыбнулась вдруг со страшной безмятежностью, указывая себе за спину, в сторону Многогранника - Вон Зеркальная Башня. С верхней площадки до земли как раз столько, чтобы отмучиться раз и навсегда.
"Вот так и заканчивает чрезмерное нервное напряжение. Срывами на чужих людей"

"Ты испугался?.. - Капелла моргнула, из глаз её уходила жгучая ненависть к самой идее поражения. На её место приходила удивленная растерянность, сочувствие. Пик миновал, ей стало легче. По крайней мере, небрежно брошенных слов, способных задеть, она больше выпускать не собиралась - Неужели правда думал? Неужели настолько плохо?"
-Просто так, - поспешила она успокоить собеседника. Виновато улыбнулась - Я не вспомнила сразу другого способа самоубийства, вот и всё. - секунду собиралась с силами, закончила - Я вообще зря это... Извини.
Так, наверное, бывает у всех людей - когда плохо, когда горчит в душе, хлестнуть кого-то, кто попадется под руку. И пусть у неё был повод - хоть и достаточно мелкий - но могла же она объяснить тихо, не повышая голоса? Могла успокаивать по-человечески, а не фурией взвиваться? Могла, конечно. Просто давление мутного противного дня сказалось, просто смерть - это всё-таки тяжело, а уж решать, кому на неё идти...
"Взрослая Хозяйка сдержалась бы. Взрослые Хозяйки не понимают, но чувствуют. Им не так больно..."
Вздохнула. Ей становилось неуютно стоять, хотелось движения, в конце концов они застыли тут, посреди Степи, как скульптурная группка из двух изваяний. За две сотни шагов видно, должно быть...
-Знаешь, - сказала она с печальной задумчивостью, отгоняя мысли о том, что можно бы идти куда-нибудь - В последнее время я вижу сны, похожие на видения. И в них - уходящие из Города больные. Обозы. Чумные полотнища. Ты, наверное, видишь так же... - протянула руку - обхватить пальцами запястье степняка, убедиться, что предостережения Степи и то, что она видит в дурманных видениях - одно. Спросила скорее из вежливости - Можно я?..
Но так и не закончила вопрос. Задохнулась - прикосновение случилось прежде, чем закончились слова, привычно спровоцировало видение. Ведь Город был словно наэлектризован в последнее время. Одно прикосновение к голой коже, одна правильная мысль могли натолкнуть на жаркую волну предвидения...
"Раннее туманное утро. По Степи бредут люди. Тянут за собой повозки со скарбом. Несут матери на руках детей. Плач и вой над толпой, стоны умирающих. И на каждой повозке - чумной стяг. Гордое знамя беды, уходящей из мертвого Города в живую Степь"
Минуту Капелла приходила в себя, сглатывая с языка гниль. Ладонь собеседника она в короткий миг видения стиснула так, что пальцы побелели. Вот вдохнула. Медленно разжала ладонь. Спросила, глядя снизу вверх с горькой жалостью:
-Ты видишь только это? - особенно выделила "только это". Она знала, что все, кто умел чуять и видеть, и был при этом на её стороне, могли хоть в сне, хоть в бреду заглянуть в цветное будущее. Догадывалась, что Мария видит свой звездный мир. Подозревала, что Самозванка видит что-то свое. А степняки, пока что ничьи, не укрытые Хозяйками, видят только это?..

Почуяв на ладони влагу, Капелла удивилась. Поднесла руку к глазам. Пальцы у неё дрогнули - она увидела алые капли, испятнавшие их.
"Да я же его... Просто стиснув ногтями!"
На этом моменте ей слегка подурнело - не столько от вида крови, конечно, сколько от осознания, что она причинила боль просто так, даже не заметив этого - и пришлось вздыхать, отирать перепачканные пальцы о юбку, и клятвенно обещать себе впредь стричь ногти короче. Иначе - хоть вообще к людям с видениями не лезь...
-Извини, - сказала, снова виновато глядя снизу вверх - Я не хотела.
"Я вообще всё время ничего не хочу и всё время что-нибудь получается..."
"Благодарит... За что? Неужели у меня получилось дать обоюдное видение? Я - его будущее, он - моё? Это было бы хорошо. Это было бы просто замечательно. Можно было бы не маяться рассказами. Можно было бы показывать тем, кто умеет слышать.."
Удивленно моргнула, поняв смысл последней фразы. Последние дни - только это. Значит, если не свершится чудо - чудо любой стороны - Город вымрет полностью, до последнего человека. И потянутся обозы через Степь, и останутся пустые, испятнанные заразой дома.
"Что же, значит, это действительно необходимо. Это не блажь и не бред, противостояние трех сторон. Без победы одной из них - проиграют все. Никто обиженным не уйдет..."
-А что ты видел до этого? - спросила так, словно имела право спрашивать. Ей было интересно - на котором дне исчезла возможность позитивного исхода без вмешательства приезжих. Было интересно, сколько их - последних дней. И - чего уж там - было интересно, как видят будущее дети Степи. Она - картинками. Мария - ощущениями. Катерина - вещими снами. У каждой своя стезя и свой акцент. На определенное чувство, на поступки или на людей. Как у Уклада?..
"А что до связи видения со смертью папеньки... Тут уж я могу отвечать только за себя и судить только со своей стороны. Цветное будущее для меня не схлопывается. Остается только решать по тому, что я знаю точно. Иначе всю жизнь потом казниться, что послушала чужие слова"

"А кровь, между тем, точится. Хорошо же я его продрала..."
Вздохнула. Потянулась в карман за платком. Носила она его, кстати, как раз для таких случаев, по прямому же назначению не использовала практически никогда.
-Дай перевяжу, - сказала устало. Сколько у неё было таких "дай перевяжу", "дай помогу", "а ну как заражение подхватишь?" - и не вспомнить. Руки уже привыкли всё делать сами - туго замотать, завязать на два узелка, чтобы точно не отвалилось через десять минут. Всё-таки долгая работа Хозяйкой Детей сказывалась, придавала специфичности умениям. Задумалась - "Действительно, как? Первый раз? Второй? Нет, кажется, такого ещё не было" - Честно? Нечаянно. Я хотела только посмотреть. А получилось...
"Сам видел, что получилось. Чем дальше - тем удивительнее."
Оправила шарф. Коснулась волос.
"Значит, до четвертого дня. На шестой всё стало уже необратимо. И с каждым днем - всё хуже.. Мы что-то неправильно делаем? Кто-то из других линий приближает конец? Или всё просто так необратимо? Катится себе под откос, чтобы там окончательно сгинуть?.."
Мысли были бессмысленны. Она уже решила, и терзаться заранее было бесполезно. Менять решения из-за намеков - недопустимая роскошь для лидера.
Услышав предложение - расплылась в улыбке. Ей всегда хотелось увидеть, как живут Собиратели. Хотелось посмотреть, откуда доносятся по ночам звуки дудочек - ведь из Степи же, так разве не от них? А сейчас - ещё и уйти от Города, вдохнуть не отравленный гнилью и лихорадкой воздух...
-Покажи, - ответила таким тоном. словно ей, совсем юной девчонке, пообещали настоящее чудо.
Фамильное любопытство никто не отменял. Иногда оно служило единственным способом отвлечься.

Контрольный узелок на платке Капелла завязала легко и быстро. Привычно пробежалась по повязке пальцами - точно ли всё нормально, точно ли не отходит нигде - опустила руки. Всё было... странно. Здесь, за Городом, стоны и крики казались всего лишь неумелой постановкой - словно кто-то выгнал на улицы стаю молодых актеров и приказал изображать страх и боль. Отдаляясь, звуки казались нестрашными и несущественными. Отчаянно наигранными.
Степь была истинной. Степь была первой, альфой и омегой, началом и концом, и всё было странно, потому что в ней не удавалось сосредоточиться на плохом. Обреченность выплывала из сознания, оставляя только легкую печаль, и это было неправильно - и очень приятно.
-Пойдем, - согласилась она. Добавила с видом полного осознания печальности факта - Я вообще никогда не видела, как живут степняки.
Отец никогда не считал возможным взять её с собой в Термитник. Он и сам-то там бывал отчаянно редко, справедливо опасаясь степняков и их возможных реакций. Всё-таки обычаи он знал довольно поверхностно, да и не был таким уж приятным для них человеком... И Капелла впервые попала в Долгий лет в четырнадцать, когда её впервые повело знакомиться с Таей. Ох, и наивная же она была. Едва-едва, чуть не на пальцах объясняла, что ищет Мать, что не желает ей зла, что не хочет плохого Укладу в целом... Потом она часто удивлялась, как её не прогнали, не толкнули в спину, чтобы легче шлось. Может быть, почуяли силу?.. Она так и не знала.
Но даже заходя к Тае, говоря с ней, рассуждая - она никогда не заходила в жилые помещения. Считала это невежливым и не нужным. Тронешь что-то не то - а хозяину обида на всю жизнь.
И уж тем более не имела понятия, как живут те, кто уходит от Уклада. Таких она вообще не встречала, и никто не говорил о них в Термитнике - словно уйдя, они умирали. Лишались покровительства Матери, её благословения. Становились чужими.
"Уклад жесток, но прост. Кто не с нами - о том и беспокоится незачем. Интересно, как это - жить в Степи постоянно? Как они живут, когда не творят обряды, когда их не слышно в Городе?"
Капелла смотрела на Хиннарэ выжидающе - мол, веди.

В детстве очень нравилась Капелле простенькая сказка - про заблудившегося в Степи странника и волшебный домик, где застыло время. Было в той сказке столько загадки и доброты, что Капелла знала её наизусть, умела пересказывать, и если в Театре ставили по ней представление - всегда прибегала первая, стремясь занять лучшее место. И сейчас, глядя на то, как выплывает из-за пригорка расписанная темно-рыжая крыша юрты, она испытала то, немного подзабытое ощущение теплого чуда, оживающей сказки, которое всегда охватывало её в самом начале рассказа.
-Однажды, - прошептала она, улыбаясь - В темную зимнюю ночь, шел через Степь усталый странник в меховом плаще...
Так начиналась та сказка, и Капелла разматывала её слово за словом, про себя, и ощущение сходства, родства этого места, всё крепло в ней.
Рыжие, расшитые замысловатой вышивкой стены. Странные узоры, похожие на танцующие травы, сухие ягоды, пестрые бусины, слегка шуршащие на ветру. Ткань стен - наверняка толстая и грубая, может промасленная или натертая воском. Вышитый полог, отделяющий внутренность юрты от внешнего мира.
Это было красиво, и как-то очень правильно. Словно жилище изначально было частью Степи, и никто его не строил. Словно оно родилось вместе с землей и стояло здесь испокон веков. Капелла представила, как жить здесь, засыпая, слушать шепот трав, просыпаясь - выходить в душистое светлое утро, по вечерам разжигать у входа костер, смотреть на звезды - и даже немного пожалела, что не родилась в Укладе, Невестой или простой девушкой. Что могла только смотреть на этот мир глазами стороннего наблюдателя и немножко завидовать, и восхищаться...
Вот протянула руку, несмело коснулась полотняной стены. Зажмурилась.
"Поет-напевает тягучую песню женский голос. Ловкие пальцы привычно навязывают бусины и перья, выплетают узор. Теплится очаг у ног хозяйки, в полутьме не видно её лица - только уверенные руки, да подол платья, усыпанный бусинами и нитями. Пахнет твирью и молоком, немножко - прелой землей. Женщина поет, покачивая головой в такт, а ладони её движутся легко и привычно, сплетают дивной красоты узор. Где-то слышен детский смех, к тягучей песни хозяйки мешается тонкая девичья песня. Невеста смеется и танцует у входа - не для земли, так, потешиться, и двое ребятишек кружатся вокруг неё, неумело пытаются подражать..."
Капелла вздохнула, открыла глаза. Теплом веяло от увиденного - чистым, ничем незамутненным теплом обжитого дома. За последние дни она успела уже подзабыть, что может видеть и так, не корчась от боли в висках, не ломаясь от осознания увиденного...
"Интересно только - как здесь зимой? Холодно ведь, наверное... И где ближайший источник воды."
Снисходительно ответила самой себе - "Ты так думаешь, словно собираешься тут жить. И вообще, это всё от папеньки и его прагматического взгляда на мир"
От воспоминания о старшем Владе опять нехорошо сжалось сердце. Ей ещё только предстояло привыкать к мысли, что "папенькино воспитание", "папенькин прагматизм" и прочее - уже категории прошлого, не настоящего. Нет больше ни папеньки, ни прагматизма. Только память...
-Правда, - согласилась она с последними словами травника. Спросила с непривычной робостью - Мы же и внутрь зайдем?..
Ей, разумеется, было интересно.

Капелла инстинктивно нагнулась, ныряя под вышитый полог.
В юрте было сумрачно и прохладно. Пахло твирью - хотя, кажется, после Степи сильнее пахнуть просто не могло - и землей. Пол здесь был земляной, утоптанный так, что ни одной травинки не пробивалось, и чисто выметенный. Круг очага точно посредине, закопченные черные камни, окружившие его, наводили на мысли о зимних вечерах, когда в круге жарко горел огонь, и собиралась рядом с ним вся семья...
"Тихо тянется песня без слов - четыре голоса поддерживают её - женский, сильный и хриплый, девичий, тонкий и чистый, два детских. Звенят под потолком, бьются о стены. Мать что-то шьет, придвинувшись к огню, чтобы лучше видеть. Невеста расчесывает волосы одного из детей частым деревянным гребнем. Второй малыш плетет из трав корзинку. Вечер - обычный вечер, и за кругом стен в такт песне воет северный ветер, и темнота укутывает Степь, и только огонь и песня тлеют посреди снегов, отдельные от Города, от Уклада, рожденные, кажется, самой Бодхо..."
Капелла привычным жестом помассировала виски, продолжила оглядываться. Юрта была буквально насыщенна добрыми воспоминаниями, тонкими нитями, катализаторами чуткого зрения Хозяйки. Ей хотелось одновременно рассмотреть всё - и узоры, краской испятнавшие стены, и нарядную бело-красную посуду, и стебельки твири, разложенные в углу, на мешковине. Прикоснуться ко всему и сразу, тронуть чуткими пальцами, увидеть сценки из прошлого этого места. Обострившееся в последнее время до предела чутье помогло бы с этим. Капелла в последнее время вообще от всего ловила ощущения и картинки, эпидемия оживила мир, заставила его искать способа говорить, защищаясь, и больше всего юная Ольгимская надеялась, что когда-нибудь это кончится, и она сможет хотя бы неделю смотреть только обычным взглядом.
Всё же во многом знании - многие печали, да и голова болела...
И вдруг потянуло что-то, чуть ли не насильно развернуло. Капелла только и успела, что обернуться, да руку потянуть - и тронуло видением, заволокло глаза холодным туманом...
"Тянет Невеста горькую степную колыбельную, качает в люльке младенца. Легкие руки её едва касаются резных краев, колыбелька качается едва-едва, тихо-тихо, как корабль во время плавания, и ребенок дремлет, впитывая музыку своего мира, запоминая её уже сейчас. Мечутся тени за кругом света, поет Невеста - бесконечно, тягуче - и проглядывает сквозь простенькую сценку алтарь, и вознесенный нож, и мудрые глаза быка..."
Капелла открыла глаза, с недоумением взглянула на пустую люльку. Без ребенка она казалась брошенной и ненужной.
"Здесь родился кто-тов важный для Степи? Для Города? Или смысл в чем-то ещё?.."
Встрепенулась, услышав предложение. Ей с утра кусок в горло не лез, да и вообще в последние дни есть не хотелось категорически, но в Степи, вне наполненного гнилью и страхом Города аппетит вдруг проснулся. Капелла с удивлением поняла, что правда хочет есть, и немного даже обрадовалась этому чувству.
-Если не сложно, - смущенно улыбнулась она. Всё-таки почти чужой человек, и встреча почти случайная... Впрочем, мысли были скорее привычными, и почти не беспокоили её.
"Зеркальные грани отражают свет. Зеркальные стены сохраняют тайну. Человек на верхней площадке раскидывает руки. Ветер рвет одежду..."
-Прекрати думать про Многогранник, - сказала она почти зло. Обострившееся чутье не успело показать ей, собственно, мига падения, но лицо человека и подоплеку происходящего она разобрала четко - Это всё равно не выход.

"Посмотри, какие мы смешные сейчас, - улыбается про себя Капелла, глядя на то, как собеседник пытается прикинуться непонимающим. Отчего-то ей вспоминается, как изящно это получалось у маэстро - "У вас, драгоценная, чересчур богатое воображение" - и она в очередной раз вздыхает про себя. Память, чертова память, что наполняет её под завязку. И это в пятнадцать лет. Что же станет к тридцати? - Конопатая взъерошенная девчонка и тощий травник с забинтованными руками. Судим о видениях, что-то пытаемся понять и решить о судьбе своего мира. Так смешно... И грустно одновременно"
С интересом принялась разглядывать появляющиеся из сумки мясо и лепешки. Странные они были - она таких никогда не видела, не то что не ела. Ну, не было у неё по-настоящему знакомых степняков, так - на уровне мимолетных приветствий с некоторыми зналась, не более. Соответственно и еды, приготовленной женщинами Уклада, она никогда в руки не брала.
Вид у лепешек был приятный - пышные, тесто светлое, вкусное даже на вид. Капелла задумалась, как их готовят и на что они похожи - ну, интересно было, хоть  готовить теперь приходилось только для себя - аккуратно уселась прямо на пол. Скрестила ноги. Всё-таки ни о каких стульях здесь и речи не шло - а пол выглядел достаточно чистым. К тому же она давно уже не боялась испачкаться, привыкнув самостоятельно стирать и чистить и выяснив, как легко оттираются пыль и земля.
"Смех над Степью - звонкий, счастливый. Танцуют Невесты, ведут хоровод. Тонкие руки, одухотворенные лица, танец плетется, оставляет заметный след. Шаги, изгибы, согласные повороты. Девушки касаются друг друга ладонями, тянутся к солнцу, словно стремясь достать его с неба, босые ноги их ступают легко и без спешки. Старшая из Невест разрывает хоровод, извивающейся змеей ведет остальных за собой. Странно, но в её глазах прячется капля беспокойства. словно нет кого-то среди них, кого-то очень важного..."
Вдохнула - который раз за десять минут? - открыла глаза.
"Хорошо же я зашла. Видение за видением, почти без остановки. Странное место. Странное, но хорошее."
Подняла голову, услышав вопрос. Ответила с легким удивлением:
-Конечно.
"А разве ты не видишь?.. Степь дает знание только о будущем?.."

"Тоже? Ох, слышала бы Мария, что про неё посмел сказать "тоже", сравнивая с собой какой-то степной травник, - аналогии с Марией и её реакциями почему-то приходили к Капелле довольно часто. Впрочем, Мария в них выступала скорее этаким стилизованным образом "настоящей Хозяйки". На которую не нужно равняться, но которая ведет себя именно так, как ждут люди. Люди ждут всезнания и надменности, этакой легкой презрительности, нежелания признавать себя хоть в чем-то хуже остальных. По крайней мере, так Капелле всегда казалось из разговоров. И потому она постепенно собрала образ, и стала им пользоваться, посмеиваясь. Было в этом что-то приятное - в сравнении себя с "нормальным" вариантом.
-Спасибо, - пригляделась к чашкам. Грозный бык, ни капли не похожий на Город, и на мудрых авроксов, вставал на одной из на дыбы. Воинственный, готовый бросится, затоптать, сломать чужое тело, перемешать плоть и кости твердыми копытами...
"Нет, пожалуй, это слишком для меня агрессивно"
И потому она взяла вторую чашку. Вилась по глине белая плеть, солнцем тянуло от неё и особенным, пряным запахом, который в Степи, конечно, терялся и смешивался с обычным ароматом твири...
"Тонкие пальцы касаются стебелька плети, переламывают его у самого основания. Стебель сухой и поддается легко. Метелочка слегка вздрагивает, качается из стороны в сторону..."
Плеть, как говорят, трава добрая. Помогает унять дикую память твири, смирить её терпкость и горечь. Плеть - мягче, солнечнее, ею можно даже утешить раны, и пастухи-одонхе именно ею стелят путь жертве, которой суждено возлечь на алтарь. Наверное, кто-то хотел придать питью, попадавшему в чашку особенные свойства... А может быть, просто решил, что это красиво.
-Я поверю тебе на слово, - улыбнулась, услышав про лепешки. "Тайна, значит? У каждой свой секрет и метод? Забавно, наверное, пробовать лепешки разных хозяек и пытаться разгадать, что в них"
Сделала первый глоток. Чуть не закашлялось. Это было похоже на привычный её чай, но гораздо более терпкий и насыщенный. Вкус распадался на осколки, оставлял приятное послевкусие, и похоже было, что именно пародией на этот напиток и был так называемый "степной чай", популярный у горожан.
Мельком глянула на пятна на руке собеседника, и снова занялась своей чашкой. С удивлением скосила глаза, услышав пояснения. Она и подумать про Песчанку не успела, даже в голову не пришло, а её уже разубедили.
-Я не беспокоилась, - мимолетно пожала плечами - Песчанка пахнет гнилью. Если бы была хоть тень запаха - я бы почувствовала.
"И никуда, конечно, с тобой не пошла. Я всё-таки ещё не взрослая. Мне следует опасаться Грязи, иначе есть шанс взрослой и не стать"
-А многие боятся?.. - спросила с тенью сочувствия.

Попробовала - один глоток - терпкая горечь. Второй глоток - чуть мягче, легче ложится на язык. Третий - почти сладкий, горечь таится в глубине...
Капелла восхищенно зажмурилась, мелкими глоточками вливая в себя отвар - "Волшебство же!" - только через минуту смогла оторваться от чрезвычайно увлекшего её изменения, потянуться за лепешкой. Питье раздразнило аппетит, и первый кусочек  показался необычно вкусным - она ведь не ела по-настоящему уже пару дней, перебивалась водой, хлебом и сушеным мясом. И душистое, пахнущее Степью, тесто оказалось очень кстати.
На кончиках пальцах чувствовался ей жар печи, тяжесть противня с выпечкой, ловкие движения хозяйки. "Вот женщина деревянной палочкой тычет в тесто, проверяет, готово ли. Вот снова задвигает противень в печь, вытирает ладони о передник. Где-то за дверью стонут умирающие, но стены её комнаты пока чисты. Грязь ещё не добралась сюда. Женщина наливает воды в небольшой котелок, укрепляет его над огнем. Отвлекаться - и заодно добро творить. Всем ведь хочется есть - и больным, и здоровым. Особенно здоровым"
"Даже в зараженном Термитнике они не оставляли своего долга. Глупость или героизм?.. Наверное, второе. Хуже было бы. ударься они в панику..."
Она уговорила уже половину лепешки к тому моменту, когда заметила неладное. Слишком застывший был у собеседника взгляд. Не наследный лед Ольгимских, не звезды Каиных, но остановившийся зрачок, небо над Степью...
"Так вот, как это выглядит со стороны. Двигался человек, что-то делал, пил отвар из трав. А потом вдруг замер, замолчал, и смотрит в одну точку. Страшновато, если не знать, от чего."
Момент, когда видение отступило, поразил её своей странной красотой. Вот сидел человек, глядя в одну точку, а вот - резко вдохнул, словно из-под воды вынырнув, глаза распахнул. Удивилась, услышав вопрос. И правда, висел у неё над столом такой календарь - папенька подарил на последний новый год. Буквы и цифры яркие, листы желтые и рыжие - осень же. И насторожил её голос травника - был в нем затаенный ужас. Такой иногда слышится в словах людей, которые уверены в своей правоте, в том, что случившееся - случилось, но которые всё ещё надеются на какое-то чудо.
-Ты видел что-то про меня? - спросила, стараясь оставаться невозмутимой. Сделала маленький глоток из своей чашки - Что-то плохое, да?

Кивнула. принимая чужую правоту. До начала эпидемии она могла неделями не ощущать будущего, не цепляться за людей. Пробуждающих видения вещей было исчезающе мало. Город шептал, заставлял прислушиваться и приглядываться. С началом же Мора - крик повис над землей. Слушай, смотри, и не захочешь - увидишь. Хоть глаза закрывай, хоть уши затыкай - никуда не денешься. И десяток прозрений в день - уже привычный режим...
"Ну вот, - спрятала странно предвкушающую улыбку за очередным глотком - И с Многогранника бросаться не надо. И заставлять себя делать шаг в пропасть. И бояться кого-нибудь встретить, решимость расплескать. По одной из линий я уже больна. Всего-то лишь дождаться, неверный шаг сделать..."
Страха в ней не было. Кажется, всё, что могло перегореть - перегорело. За себя испугаться уже не получилось. Вот если бы ей сказали, что по одной линий заболеет Мишка или Ноткин - тогда она бы ещё могла перепугаться, заметаться, попытаться что-то сделать. В сотый раз предупредить своих упрямцев, чтобы и носа наружу высовывать не смели, попросить Гаруспика присмотреть, самой день и ночь слушать именно их сердца... А так...
Не выходить на улицу - значит лишить себя информации и возможности вмешиваться. А других способов избежать Песчанки Капелла не знала. Ну, кроме простейшего - не трогать крыс и не касаться зараженных.
"Больной Язвой сгорает за пару дней, если его не лечить. Жалко детей будет. Но, с другой стороны - мне-то станет уже всё равно"
Ободряюще улыбнулась травнику, с легкой грустью коснулась его руки, словно желая убедить, что жива, здорова и вполне материальна. Что на её ладонях нет гнилостных следов, что глаза чисты и разум не замутнен.
"В конце концов, будущее - сотни исходов и вариантов. У всех у нас свои расклады, свои решения. Всё может измениться, и видения - не панацея. Барахтаться можно до самого конца. Даже не просто можно - нужно"
-Конечно, не обязательно. - голос прозвучал спокойно, даже подчеркнуто спокойно, и Капелла удовлетворенно дернула уголком рта - И у Хозяек видения сбываются не всегда. - "У мамы с Ниной сбывались практически всегда, но это потому, что они идеально держали Город и почти не мешали друг другу. А вот у меня бывает и в холостую видения приходят..." - Видишь же - я пока совершенно не собираюсь умирать.
"И не соберусь. Толку заранее нервы трепать?"

-Тогда тем более. Если нельзя вообще собраться умереть - к чему начинать готовиться? Для чего истрепывать себе нервы ожиданием?
"Моя смерть автоматически обозначает гибель моей ветки. Так что даже наставления давать незачем"
И - срываясь с мыслей о смерти, успев только почувствовать судорожную хватку на запястье - рухнула в видение, как в омут.
"Пыль и пепел. Пепел и пыль. Земля укрыта серой золой, ветер трогает её мягкой лапой, поднимая легкие облачка, гоняя быстрые пыльные смерчики. Пепелище. Огромное, с самый Город. Черные, закопченные камни. Обломки зданий, обгорелые бревна. Мостовая разбита вдребезги, похоронена под слоем жирного тяжелого пепла. Развалины на месте Театра. Засыпана золой волшебная сцена, обломки маски скалятся из-под неё, выглядывает оплавленная обгорелая куколка в некогда нарядном платье. Нет Термитника, нет "Приюта" Лары и "Омута" Евы, нет Собора, "Сгустка"... Ничего нет. Только оплавленная рана в теле земли. И надо всем этим - хрусталем переливается, сверкает Многогранник. Дивный цветок, цветущий на могиле. Светлы его грани, небо за ним - непередаваемо звездное..."
Капелла сглотнула, не спеша открывать глаза. Вот теперь - ей стало страшно. Потому что Город, её живой, дивный Город, мог погибнуть в огне. Со всеми своими легендами и сказками, чудными видениями, гаданиями, лабиринтом улиц. С детьми и взрослыми, с Прозрачной Кошкой и степными песнями... Рука у неё слегка подрагивала, когда она потянулась вытереть глаза. От видения из-под век у неё готовились пролиться слезы, и Капелла утерла их рукавом, сморгнула.
Самым страшным было то, что в видении Город убили люди. Его собственные дети и выкормыши согласились на аутодафе. Это было... предательством, наверное, и воля к победе проснулась с новой силой.
"Нет уж, я не умру. Не позволю сотворить такое. Это подло - убивать то, что должно спасти."
-Видела, - хрипло ответила она, кашлянула, прогоняя сковавшее горло оцепенение - Так будет, если одержит верх Мария.
"Именно у её семьи всё завязано на Башню, да... А ещё мы, кажется, научились меняться видениями. Смешно?.."
Потянулась к чашке, которую, видимо, инстинктивно успела опустить на пол. Ей смертельно хотелось смыть с языка пепел Города.

-Спасибо, - сказала просто. Глотнула отвара из чашки - "Чуть кисловатый. Странно" - задумчиво откусила кусок от лепешки.
Ей было приятно слышать это "Твоя правда ближе". Потому что она иногда и сама сомневалась - сможет ли удержать такой мир, какой видит в прозрениях. Сможет ли всё управить. И не стоит ли Многогранник, воплощенное чудо, Города. Зеркальная Башня светла, не имеет аналогов, и может быть, это она заблуждается, думая, что Город живой и дышащий, а Многогранник нет? Всё же его любят многие и многие, всё же у неё - только дети-изгнанники против взрослых, предположительно умных, людей...
И потому было отчаянно приятно слышать объяснение не ею самой произнесенное. Если это может понять ещё один человек, понять без подсказки, значит в этом есть хоть какая-то правда.
"Правда Уклада и Боен, правда Города, который хочет жить. Я решила за себя и для себя. Пора уже заканчивать сочувствовать и сомневаться"
-Знаешь, - сказала, прожевав. Медленно сказала, с тягучим раздумьем - говорить или нет? - Иногда мне кажется, что это я ошибаюсь. Что, может быть, правы совсем не мы, - "Мы" это включило сразу и её, и Город, и детей, и даже немного Хиннарэ - Что мы слишком много на себя берем. Это тяжелые мысли.
"А Ноткин сейчас слушает разведчиков. А Тая, нахмурив бровки, выносит приговор отцу. А Спичка опять лезет в зараженный квартал с замирающим сердцем... Какие есть"
-Иногда кажется, что прав доктор... - мгновенно поправилась - Бакалавр. Что  все здесь пропиталось Грязью, и что выход один - выжечь всё под корень...
"Мне не пристало сомневаться - но куда я денусь? Конечно, так я не скажу ни Гаруспику, ни детям. А ты чужой. Тебе можно. У своих я могу бояться уронить авторитет, смуту посеять."
Подняла глаза с немой просьбой - "Повтори мне, что я не права. Что всё это чушь. Пожалуйста"

-А он и есть усыпальница, - вырвалось честное. Вспомнился первый день - боги, как же давно это было! - пропитанный твирином воздух Студии, срывающийся хриплый шепот-сип - "Дети в усыпальнице...". - Так говорит его создатель.
"Мария хочет поставить склеп во главу нового города? Кощунственно звучит. Хотя ей, Каиной, виднее. Её семья изначально ближе своим мертвецам, чем кто-либо ещё. Может она и сумеет превратить усыпальницу в сердце или колыбель"
"И гнилью. И загнившей кровью. Вестница беды для нас. Бог знает для кого она может быть добрым ангелом"
И снова - видением. С оттяжкой, от чужой руки... Виски прострелило болью.
"Гниль и кровь - вечные кларины запахи. Вьются над Городом чумные флаги, а в Соборе девочка-оборвашка восседает на престоле. Перед ней на коленях семеро - лица мелькают слишком быстро, не разобрать - среди них Анна. Среди них Лара. Среди них Стах... Улыбаясь, Клара указывает на закутанную в бесформенный балахон женщину. Плохая это улыбка, предвкушающая, злая. И снова - чумные полотнища, и руки зараженных, и спешащая через Город женщина. Кровь и гниль, скальпель, руки хирурга в резиновых перчатках, и таким безотчетным ужасом, животным древним страхом веет от картинок..."
Капелла помассировала виски. Пальцы у неё были непривычно холодны, подрагивали. Это было ещё хуже, чем выбор Марии. Там был жирный теплый пепел. Здесь - алая кровавая гниль, заволакивающая мир. И очень много крови. Столько, что хватило бы сотне Шабнаков.
-Кажется, выбор Клары мне тоже не нравится, - сказала, чтобы хоть что-то сказать. Многое было непонятно, но общее ощущение леденящего ужаса, рвущегося наружу крика, никуда не делось. Так и билось внутри.
"Какой, однако, насыщенный день. Зато теперь я знаю, что лучше побеждать..."
Не выдержала - придвинулась к собеседнику ближе, так, словно он мог защитить её от того безымянного, что мельком глянуло оттуда, из тьмы времен. Страшное, близкое, возможное...
"Похоже, я буду молиться всем, кого смогу вспомнить, чтобы этого не случилось. Лучше уж горечь и тоска на руинах Города, чем это..."

"Совсем малыши... А как же им вырасти, если они всё время в Гранях?"
Вспомнилось, как в первый раз она изумилась - нехорошим таким, разочарованным изумлением - когда Хан рассказал её о Многограннике и своих планах на него. Он тогда весь светился своей идеей, желанием поделиться ею, и ей стоило многих усилий добиться от младшего Каина понимания. Забавно - он всё время их знакомства казался Капелле способным менять мир по своему разумению, и эта его идея - основать государство в Многограннике, устроить революцию против взрослых, хоть и вязалась с ним, была совершенно неожиданна. Капелла помнила, как тогда едва не срывалась на хриплый шепот, заменявший ей крик - "Кого ты собираешься там растить?! Людей, привыкших, что мечта сама падает в руки? Не умеющих взять ни нож, ни рубанок? Как ты собираешься выживать со своей революцией, чем кормиться?!" Это было первое их расхождение во взглядах, оказавшееся фатальным. Капелла - дочь прагматика-Влада, умела считать, и сходу прикидывала, кем выйдут из Многогранника повзрослевшие дети, не умеющие гадать по звездам, не умеющие слушать землю, ничего не умеющие. Каспар, сын мечтателя-Виктора, племянник демиурга-Симона, кажется, не загадывал так далеко. Вообще не верил, что его приверженцы однажды вырастут.
Впоследствии, встречая на улицах детей, вышедших из Башни, Капелла всегда пугалась и грустно качала головой. У них были прозрачные цепкие глаза, похожие на зеркала. Они не умели присоединиться ни к одной игре. Они были словно бы и не в Городе. И каждый раз хотелось подняться на Многогранник, за руку утащить младшего Каина вниз. Ткнуть носом в беспомощные отстраненные жесты обитателей Зеркальной Башни. Спросить - "Ну? Кто они? Кем станут здесь?!". И каждый раз она сдерживалась, помня - это для неё Город и дом и семья. Для Каиных он всего лишь место, точка на карте. Бесполезно просить их услышать землю. Они скорее услышат звон звезд.
Встряхнулась, прогоняя воспоминания. Дрожь вроде бы унялась, стало легче.
"Теперь понятно. У Каиных - Многогранник. У Самозванки - кровь. У меня - Город. Уклад удержится только на моей ветке. И ещ много чего останется жить только на ней. Значит, хватит уже сомневаться"
-Каждый, - согласилась она тихо - Впрочем, так у всех. Мало Приближенных в Городе, у каждой фракции - поровну...
"Фракция" - слово нашлось само собой. Капелла не очень знала его значение, но чуяла - можно применить. Она вполне подойдет.
-К тому же, нам в этом плане чуть ли не лучше всех, - улыбнулась, перебирая лица и имена - У нас не смогут заболеть Хан и Тая, и очень вовремя подвернул ногу Ноткин. У нас в безопасности целых трое.
"У остальных нет и того."
И непонятно было, включает она собеседника в "мы" или нет.

-Спичку - только если на цепь сажать, - усмехнулась она. Неугомонный следопыт, излазивший весь Город, каждый день исправно извещавший её записками о перемещениях главного врага - Песочной Грязи - не поддавался ни на какие уговоры. Скучно ему было сидеть дома в войну, скучно ничего не знать, и Капелла не знала, как убедить упрямца поберечься. Спичка потрясающе не верил в собственную смертность и, кажется, собирался жить вечно. И потому ничуть не боялся Грязи. Воспринимал её как достойного противника, а не как великолепный способ отправится на тот свет. - Но пока боги миловали, и Город берег...
В пару глотков добила  свой настой, завертела в пальцах чашку. Привычка - чем-то занимать руки, постоянно теребить волосы, рукава, подол юбки, оказавшийся в руках стакан. Стенки чашки были прохладны, глина хранила в себе осень.
"Ласка постоянно возится с телами умерших от грязи, но вообще да - кладбище на отшибе, к нему не выбредают зараженные. Некому принести ей Песчаную Чуму."
-А почему ты назвал Ласку сестрой? - спросила тоном человека, привыкшего цепляться за оговорки и искать в них потаенные смысл. Первое слово чаще всего самое искреннее. Если хорошо слушать - можно узнать много чего интересного.
"Бандиты носят Мишке еду?.. Была бы помладше - испугалась бы. А так... Всем хочется сохранить Город. И многие знают в Мишке доброго нелюдимого духа в теле ребенка - всё же травы идут к ней, и образ жизни она ведет, подобающий больше взрослой отшельнице, чем маленькой сироте. А уж те, кто видел, как она блуждает вечерами по Степи, шепчет наговоры - и вовсе никогда не признает в ней обычного ребенка"
-Забавно, что никто из Приближенных ещё не умер, - "Ну, если не считать папеньки, но он - не Приближенный, не вписывается ни к кому" - Похоже, что какая-то сила бережет их... Всех. Не только моих.

Отредактировано Виктория Ольгимская мл. (2011-09-15 20:21:32)

-А она об этом знает?..
Спросила - и тотчас же поняла - нет. Не знает кроткая дочка смотрителя о том, что в Степи бродит её брат-травник. Знала бы... Капелла задумалась на мгновение, что было бы тогда - и поняла, что ничего глобально не изменилось бы. Только ощущение, какое бывает только от сирот и приблудышей, у которых от родителей - только память - не приставало бы к Ласке. Тянуло бы от неё затаенным осознанием, что есть родная кровь. Даже если бы она ничего не сказала бы - а она бы не сказала, запамятовала или решила, что Капелле это просто не нужно - всё равно осталось бы тончайшее чувство не-одиночества от неё.
"Вроде бы неважно, но что-то есть в этом, как и во всяком знании. Схоронить в памяти, если что - применение найти..."
-Конечно, помогу, - рана, если честно, выглядела преотвратно - кожа красная и растрескавшиеся, мелкие язвочки, обнажающие едва ли не кость... Но нервы у Капеллы всегда были крепкие, да и многое она в своей короткой жизни видела. В конце концов именно она как оглашенная бежала через весь Город, когда разбил голову Черный - самый младший из Двудушников. Именно она накладывала повязки, отгоняя девчонок из стаи, уверенная, что её сила может помочь сильнее, чем их умение. Именно она до последнего пыталась вытянуть в жизнь Пташку, когда та отравилась, и именно она помогала нести её на кладбище. Именно она бинтовала и врачевала разнообразные порезы, вправляла вывихи - спасибо старшему Бураху за науку, самое простое она знала - у половины детей, боящихся настоящего врача. Уличная жизнь не была безопасной, и дети привыкли к травмам и ранам, к шрамам и ожогам. А вместе с ними привыкла и Капелла. - У тебя же есть бинты?
"Платок-то кончился ещё на перевязке левой руки"
И пришла ей в голову шальная мысль - попробовать Даром коснуться раны, что-нибудь сделать. Не сфера Хозяек, не их компетенция, но вдруг получится?

Приняла бинт, растянула на ладонях.
"А теперь - как всегда. В два оборота, достаточно туго, чтобы не спадал, достаточно свободно, чтобы не препятствовал току крови"
Руки её двигались привычно и синхронно, укутывая пострадавшую кожу. Кое-где марлевая ткань бинта мгновенно пропиталась кровью, но мест таких было немного.
"Твирью, железом, теплой землей, капельку зеркалами, немножко - гнилью... Но это не страшно, это от одежды, а не от крови. И ещё малую толику - открытой разверстой плотью, мясом. Это - рана."
Вздохнула, чуть дольше, чем нужно, задержала пальцы на повязке. Потянула в себя боль и неестественность случившегося. Не должна человеческая кожа так выглядеть. Несколько мгновений ничего не происходило - но вот огнем обожгло пальцы, жаром залило руки по самый локоть. Не в её силах было срастить края раны, но вот оттянуть на себя немного саднящей боли, слегка ускорить заживление - на это, кажется, должно было хватить.
-Помню, - усмехнулась она, стараясь попутно не отвлечься от основного дела. Помнила она черного лоснящегося Грома. Помнила Черного. Парочка эта и посейчас здравствовала в Крепости, считая себя полноправной частью стаи. - Ко мне в тот раз прибежал один из Двудушников, попросил помочь. У него Душу порвали...
Вспомнилось, как она чуть ли не на бег срывалась - донести, успеть, в отсутствии Исидора всё равно что-то сделать. Как подорвала Стаха с постели - шесть утра было? Семь? - как пыталась пробиться сквозь его цинизм, понять его и простить. Как готова была бежать в Степь...
Тогда это было близко к трагедии. Сейчас казалось добрым и светлым воспоминанием.

-Выжил, - с каплей самолюбования ответила Капелла. Ей приятно было вспоминать парочку, приятно помнить полные самого настоящего счастья глаза Черного, когда он принимал на руки забинтованного, тонущего в дурманном забытии наркоза, на вполне живого Грома. Она и потом ещё проведывала их, следила за котом - не разойдется ли что, всё ли с ним хорошо? - и радовалась, не находя отклонений. Гром шел на поправку очень быстро - ведь Черный, вторая половина громовой души, был здоров - и сейчас, спустя год, только почти незаметный розоватый шрам на кошачьем животе напоминал обо всей этой истории. - И посейчас живет и здравствует.
Пальцы у неё начинало уже потихоньку сводить судорогой, и Капелла наконец решила, что хватит. Отняла ладонь, сжала кулак, помассировала костяшки. Жар растекался под кожей - больной, пульсирующий - но это уже не пугало. За эту неделю ей приходилось лечить. Вспомнить хоть младшего архитектора и её первый опыт в подобной области. Руки, конечно, болели потом немилосердно, да и боль наверняка ушла не так уж надолго, но то было начало, первый опыт, и потом пошло легче. По крайней мере, она уже знала, что при случае сможет и так. И не умрет от этого и даже болеть не будет.
На замечание Хиннарэ - "Показалось, или это удивление?" - только плечами пожала. Ну, будут. Ну, до вечера. Так пройдут ведь. Зато совесть болеть не будет, а это дороже.
Да. Отношения с собственной совестью у неё были презабавные.
"Если бы ещё Город можно было так исцелить.. Да не хватит и десятка людей, чтобы удержать в себе ту боль, что терзает его"
Пожалуй, пора было вставать и уходить, но отчаянно не хотелось. Хотелось вообще остаться здесь как минимум ночевать. Впервые за эпидемию хоть немножко выспаться. Поймать ещё что-нибудь из добрых видений о прошлом юрты...

Отредактировано Виктория Ольгимская мл. (2011-09-15 23:00:54)

-К нему, - "К нему, родимому. Ох, как же я старалась в тот день на него не злиться..." - Он патологоанатом, конечно, а не врач, но в тот момент альтернатив не было.
...Шуршание дождя сливалось с шелестом трав, и показалось вдруг, что за тонкими расшитыми стенами нет никого мира. Только ветер, дождь, через который иди, не иди - никуда не выйдешь - и ничего больше.
"Хорошо бы и правда так было, - подумала мимолетно. Мимолетно же удивилась - она не хотела уходить, и вот - повод остаться сам нашелся, словно пришел на зов. Впрочем, удивление это было тихое, почти неслышное - она привыкла уже к таким выходкам окружающего мира, когда некоторые мелочи словно подстраивались под её желания. Менялась погода. Приходил к людям сон. Находились совершенно неожиданно новые нужные вещи. Незаметно, неявно - но явственно.
Идти куда-то под дождем хотелось ещё меньше, чем без него. Нет, она, конечно, в жизни не побоялась бы холода и грязи, даже удовольствие бы получила от запахов и звуков обновленного мира, но в конце пути был пустой дом, и шорох капель по кровле, и стоны, и крики, и снова - жар лихорадки... И за стеной - гулкая мертвая тишина. Стены "Сгустка" никогда не были особенно тонкими, но лет с восьми она всегда точно знала, чем занимается отец. Слышала шорох шагов, шелест бумаг, стук двери и бульканье вскипающей воды. Сейчас ничего этого уже не осталось, и если днем она ещё могла отвлечься, то ночью снова стало бы совсем плохо. Вина и одиночество - одна из худших смесей, и начинать борьбу с собственными мыслями раньше времени ей не хотелось.
И потому Капелла, конечно, обрадовалась предложению остаться ещё ненадолго. Любое присутствие для неё сейчас было безоговорочным благом, да и странно и интересно было говорить с человеком, который может видеть то же, что и она. Наверное, ей даже мечталось об этом некоторую часть жизни - потому что срываясь в рассказы, иногда - предрекая, иногда говоря то, о чем знать не могла - она частенько получала то недоумение, то восторг. И та и другая реакции были отчаянно неприятны, и хорошо было говорить, зная, что хотя бы общую канву, но поймут.
-Я останусь, - "Но провожать себя не дам. Не всякий замахнется на ребенка, не всякий решится тронуть конкретно меня. А вот тебе потом ещё через Город обратно идти. И у тебя силы, способной сберечь, нет" - А здесь можно разжечь огонь?
Спросила и замерла, словно сейчас могла исполниться небольшая, но целая мечта. Пламя она любила искренне  и честно, но редко была возможность смотреть в него.
Не считать же керосиновые лампы.

Капелла протянула ладони к огню, завороженно вгляделась в него. Она отчаянно любила открытое пламя. Сухой жар, дышащий в лицо. Лепестки огня, в которых можно увидеть саламандр и фениксов, огненных бабочек и лица людей. И просто жизнь пламени, его благая сила...
Теплее стало в юрте, алый отсвет заплясал на стенах. Протянулись, затанцевали длинные черные тени. Капелла не удержалась - сложила руки так, чтобы на стене попеременно мелькнули собака, птица и кошка. Улыбнулась. Искусству складывать зверюшек, играть с тенями, её научила мать. Ещё давно, в самом детстве, показывала дочери, как сделать ту или иную форму, как сложить пальцы. И цепкая память ребенка удержала это знание, оставила на будущее. Капелле даже вспомнилось - комната, тонущая в полумраке, лампа под зеленым абажуром - единственный источник света. Они с матерью на кровати - кровать двуспальная, огромная, значит, это спальня родителей. Вспомнился смех. Руки матери - пальцы тонкие, белые рукава платья норовят укрыть ладони. Вот она показывает дракона, и младшая Виктория смеется, хлопает в ладоши... Капелла вздохнула - у неё никогда не получалось вспомнить лица, слишком рано ушла Белая Хозяйка, чтобы дочь её могла вытащить из памяти хоть что-то кроме рук и волос. Стало немного грустно - "Теперь и об отце так же буду вспоминать... Но от него хоть фото есть"
А потом из люльки выбралось полупрозрачное взъерошенное существо с янтарными глазами - и Капелла чуть рот не раскрыла от такого явления. Прозрачную Кошку она видела всего два раза в жизни, причем второй раз была занята скорее Бакалавром, и его неумением видеть, чем, собственно, Кошкой. И теперь вот - зверь, которого искала половина мальчишек, не дающийся в руки, спокойно терся о её ногу и сердито мурлыкал, обиженный невниманием. Было в этом что-то от больного бреда.
-Киса, - сказала, наконец, Капелла, выходя из ступора, и усадила зверька на колени. Кошка была на ощупь совершенно обычной кошкой - мягкой, теплой, пушистой. Пахло от неё молоком и твирью, и она, кажется, совершенно не возражала, чтобы её гладили. Топталась по капеллиной юбке, мурлыкала и вообще вела себя совсем как обыкновенная, домашняя - Ты чего, по людям соскучилась?..
Кошка, конечно, не ответила. Всё-таки, не смотря на все свои несомненные достоинства, она не была говорящей кошкой.
-Обычно, - согласилась она с травником, не переставая пропускать сквозь пальцы пушистый прозрачный мех - Но разве сейчас что-то делается так, как обычно?