Погода не располагала к учёбе. Светило яркое, заразительное солнце, так и целовавшее бледные студенческие щёки, точно издеваясь над мучениками науки. Вы здесь, дескать, сидите в аудитории, а на улице весна. Кончайте ломать зубы о крепкий гранит, вперёд, наслаждаться!
И большинство товарищей по институтской скамье Даниила с радостью последовали этому немому призыву: девушки и юноши щебетали и уже договаривались о местах встреч, бурно обсуждая, куда можно пойти в столь чудесный день. Только вот Данковский их энтузиазму не разделял: как раз сегодня он намерен был запереться дома и до ночи переворачивать всю учебную литературу, какую только имел. Надо же было именно сегодня ввязаться в заковыристый и неоднозначный спор с упрямым и настырным профессором Звягинцевым и торжественно, на глазах всех своих однокурсников, поклясться найти доказательства своей точки зрения. Причём доказательства, способные совершить прорыв в танатологии и вывести не только университетский, но и общенаучный уровень на новую ступень развития. Мда, горазд был Данила на громкие фразы, особенно когда Звягинцеву пришло в голову заикнуться, что Данковский в предмете не понимает ровным счётом ничего. Там-то студента как раз и понесло...
"Сам дурак. Ищи-свищи теперь, где рыть и с какой стороны подступаться..."- ворчал где-то на втором слое сознания юноша, высыпаясь вместе с толпой на улицу и на ходу листая справочник, рискуя при этом навернуться с лестницы. Впрочем, даже переломанные кости не стали бы для него преградой в стремлении уложить профессора на обе лопатки.
Увлечённый мыслями о том, что следует заглянуть в библиотеку, Данковский не сразу-то и понял, что его окликнули, только спустя одну или две ступеньки затормозил и поднял взгляд из книги, дабы узнать, кто это к нему обратился.
- Добрый день, Пётр,- позвавший его оказался братом Андрея, с которым пришлось не так давно пережить несколько колоритных эпизодов. Петра Даниил видел во второй раз в жизни, но в прошлый раз их друг другу представили, и поздороваться было вполне логично,- Ты один?
Под этим студент подразумевал "без своего шального брата?" - Пётр выглядел потише да поменьше, и вообще вид его казался несколько угрюм сегодня.
"Не выспавшийся, что ли?"
Не особенно горя желанием получить ответ на вопрос, Данковский замер, ожидая услышать что-нибудь дельное - хотя бы даже и простой обмен двумя-тремя ничего не значащими фразами.

Пришлось остановиться и перехватить поудобнее учебники, поскольку нежданный собеседник явно не собирался отпускать Данковского от себя сразу. Судя по его словам, ему что-то надо было, и Даниил даже прикрыл справочник, который принялся было листать прямо на ходу.
"Это надолго."
Съехавшие почти на кончик носа очки пришлось поправлять сгибом локтя, отчего половина книг чуть красиво не полетела под ноги.
- Видел его мельком утром перед занятиями...- припомнил юноша. Он видел Андрея издалека ("Ещё бы, дуру такую не заметить...") и даже не обменялся приветствиями: во-первых, далеко было, во-вторых, Стаматин спешил куда-то, и это явно был не учебный корпус.
- Но на лекции не видел. Я не знаю, где он,- уточнил на всякий случай Данковский, припоминая, что тогда, в кабаке, нередко приходилось повторять Петру по два, а то и по три раза то, что хотелось донести. Или слишком шумно там просто было... Или всё-таки это Даниил в тот вечер изъяснялся самую малость путано? Уставший всё-таки был, после занятий...
- Как тогда, как тогда...- чуть угрюмо кивнул молодой медик, забормотав затем:- Вообще-то я собирался прямо сейчас идти в библиотеку. Мне нужно для учёбы посмотреть кое-какие материалы, которых у меня нет...
Далее последовал настолько выразительный диалог глазами, что Данковский приткнулся. Будто созерцая массивные колонны, украшавшие парадных вход этого здания университета, Пётр поведал о намерении проводить Даниила, и только затем пристально взглянул на студента. В сумме эффект получился убийственным.
"Откажешься - на ремки порву, по всей Столице с ищейками не соберут!"- перевёл для себя Данковский, побеждённо вздыхая.
- Ладно, пойдём. Тебе же всё равно, куда, так? Прогуляемся к библиотеке. Или хочешь приятно посидеть за чашечкой чаю?- прибавил он со сдавленным смешком.

Отредактировано Бакалавр (2011-09-09 18:41:39)

- Конечно по...- начал было Данковский, намереваясь сказать "Конечно, покажу. Ты ведь будешь идти вместе со мной, заодно и дорогу запомнишь". Но закончить фразу было не суждено: ход мыслей и поток речи прервало странное deja vu.
Нетрудно было заметить сомнительную тенденцию, что, стоило близнецам Стаматиным завидеть где-то на горизонте Даниила, рано или поздно они его хватали за что попало и тащили в неизвестном направлении. Красиво полетели птицами с исписанными крыльями наземь книги, что-то даже ударило больно по ноге. Кажется, это была патофизиология. Он успел только мельком подумать, а куда его, собственно, под удивлёнными взглядами тех однокурсников, что разойтись ещё не успели, Пётр тащит-то? Если, по косвенному выводу из его слов, дороги к храму знаний он не знал.
- Да стой ты!..- периодически взывал Даниил к справедливости, прижимая к себе оставшиеся в руках книги, чтоб не потерять хотя бы их, и перебирая ногами с такой скоростью, что мог бы легко при таком рвении проплыть стометровку.
"Нет, ну точно - оба шальные! А я сомневался ещё, думал, невовремя просто начинается чертовщина всякая, ан нет - эта чертовщина вполне конкретную фамилию носит и в двух экземплярах имеется... Если когда-нибудь они и вовсе исчезнут, только рад буду, ей-богу! Прибьют ведь меня и не заметят."- с затаённой нежностью бубнил мысленно данковский, искренне желая всех адских мук обоим Стаматиным - и тому, который его сейчас незнамо куда вёл, и тому, которого первый безуспешно ждал там, где подцепил свою нынешнюю добычу.
Остановился, правда, так же резко, как и понёсся. Медик, переведя дух, спросил, не выясняя даже причины, только одно - содержательное и экспрессивное:
- Пётр, ты больной?!

Отредактировано Бакалавр (2011-09-09 20:07:00)

Следующую попытку тащить себя неведомо куда Даниил решил было пресечь на корню, но вскоре выяснилось, что желание таскать за собой студента у Петра приходит нерегулярными периодами и способно как внезапно проявляться, так и неожиданно затухать.
А ещё конкретно этот Стаматин только что продемонстрировал одну совершенно удивительную, но преотвратнейшую способность, за которую хотелось треснуть его побольнее чем-нибудь тяжёлым. Анатомией, например.
- Да успокойся уже...- протянул Даниил, вырывая из цепкой и прочной хватки свою руку,- Давай остановимся, и так забрели чёрт-те куда уже.
"По твоей, между прочим, милости. Больной. Натурально, больной! Все симптомы серьёзного психического расстройства налицо. Не удивлюсь, если сегодня вечером меня найдут где-нибудь в канаве и не опознают, а этот завтра удивляться станет - где же Данила?"
Данковский вздохнул, чинно одёргивая на себе худенькую рубашку и поправляя очки уже как полагается - двумя пальцами, чуть опустив глаза.
- Какая сейчас уже библиотека? Мне туда теперь заказано появляться, Пётр. Я по твоей милости половину учебной литературы разбросал на пороге университета. Возвращаться-то что толку? Наши живо растащат, стервятники... И вот когда потребуют вернуть книги на родину, тут меня и накроют, и лучше б тогда мне не появляться на глаза никому. А лучше всего - скрыться из страны.
Уже придумывая, как станет находить деньги на то, чтоб расплатиться за утерянное "не у матушки же, в самом деле, просить", Даниил горько покачал головой и неопределённо махнул в сторону скамейки, ненавязчиво стоящей у тротуара.
- Давай присядем и расскажешь, чего ты хотел. Не цветением же любоваться ты меня сюда привёл, так?

Даниил замолчал очень скоро, сообразив, что Пётр его то ли не слушает, то ли не слышит - неизвестно ещё, что вернее, и пришёл к выводу, что лучше ему поддакивать и отвечать на вопросы, выслушать и отпустить с миром. Кажется, Петру попросту не хватало собеседника долгое время, и Данковский ему просто очень удачно подвернулся.
Вздохнув, он взял Стаматина за руку и повёл его, как ребёнка, за собою к скамейке. Наверное, господин архитектор прежде всего оценивал её художественное решение и соответствие окружающему ландшафту, нежели перспективу просто сесть на неё, чтобы не стоять, как двум идиотам, посреди дороги.
"К чёрту книги. Что было, то прошло, и их не вернуть уже. Вечером надо будет почтить их память написанием конспекта из головы... Но когда-нибудь я всё-таки заставлю его ответить за содеянное!"
- Странный вопрос, Пётр,- повёл бровью студент, услышав презабавный вопрос. Но, поскольку факт того, что Даниил три года жизни уже отдал университету, мог не стать достаточным аргументом, он привёл более наглядный пример:
- Мы же с тобой только что там были. Конечно, я знаю, как всё это выглядит. Можешь не продолжать,- поспешно прибавил он, боясь, как бы Стаматина не понесло расписывать в красках всё то, что и так мозолило глаза каждое утро.
- Ты давай, ближе к делу. Тебе же что-то надо, так? Не стесняйся, смеяться не буду...- заверил под конец Даниил, усаживая Петра на скамейку насильно и садясь с ним рядом,- Не растекайся мыслию по древу только, умоляю. к меня не так много времени, правда.

Отредактировано Бакалавр (2011-09-11 21:02:47)

Дело приобрело внезапно серьёзный оборот. Раздражающая, но безобидная встреча превратилась в остросюжетную драму, даже речевые обороты, которые употреблял архитектор, сильно напоминали цитаты из сентиментальных романов, которые взахлёб декламировала матушка Даниила.
Хотелось тут же рассмеяться, но глядя в лицо Петра, не отмеченное печатью иронии, Данковскому живо расхотелось сводить всё к шутке. Чего доброго, наживёт себе врага, а, учитывая то, что вот это создание имеет на белом свете свою утяжелённую копию - даже двух.
"Ох, зря, зря-зря-зря-зря-зря я в это ввязался! Надо было идти, куда шёл, и не слушать его... Он мне не сват и не брат, чтобы такие беседы задушевные вести, и клятвенные обещания давать... Но всё же, что ему надо?"
Любопытство казало некстати свой нос из глубин подсознания, но здравый смысл взял-таки верх.
- Ну, Пётр, так дела не делаются,- Данковский покачал головой,- А как ты попросишь с моста прыгнуть?
Как показывала практика, чаще всего таким тоном просили именно о разнообразных рискованных делах и непотребствах всяких. Уточнить стоило, и затем уже давать своё согласие, решительно отказываться "или драпать во все лопатки".
Стаматин, казалось, вот-вот впадёт в безумство - не то заплачет, не то рассмеётся, не то вовсе займётся эпилептическим припадком. Любопытно, это он первого попавшегося под руку поволок рассказывать о переживаниях своих и о грозящем несчастье, сравнимом по масштабам с концом света? То бишь, любой бы сошёл? Или какие-то выдающиеся таланты Данковского были причиной?
"Пусть уж высказывает всё как на духу. Здесь ему... неуютно, кажется? Эх, художник... От слова..."
- Ладно уж, пойдём, коли здесь тебе не сидится.
Сунув уцелевшие в горниле катастрофы книги под мышку, Даниил поднялся со скамьи и махнул головой, призывая последовать за ним.
- Я недалеко здесь живу, за трамвайной линией. Минут десять пути через парк.
"И никаких строек по дороге, к счастью."

- Обещаю, обещаю,- отмахнулся Данковский. "Только отвяжись."
Что, в самом деле, принимать за помощь? Ведь можно из кожи вон полезть, наизнанку вывернуться и ничего не достичь. А можно мудрым советом и дружеским напутствием направить на путь истинный и привести к счастью... Короче, оправдание найдётся всегда.
Единственное, что в дороге досаждало - это необыкновенная созерцательность спутника, и Даниилу приходилось буквально тащить Петра, который застревал чуть не у каждого столба.
Их чуть не сбило трамваем прямо посреди рельс, и вскоре безутешный Андрей опознавал бы туловища и аккуратно отделённые от них головы, кабы не был Даниил чуть порасторопней и повнимательней. Впрочем, после такого и от инфаркта умереть не грех: Данковский всю свою жизнь успел увидеть, пока глаза в глаза женщине, ведущей трамвай, смотрел. Пётр же оказался невозмутим - критически отметил только, что цвет, в который красят вагоны, отвратителен.
Дома было тихо и спокойно. Немного неубрано, но студент решил, что неожиданный товарищ не слишком педантичен в том, что касалось порядка в помещениях. "Он же, в конце-то концов, художник! У самого, небось, в мастерской чёрт ногу сломит."
Матушка дремала на диванчике в ветхой, но тёплой и просторной комнатке. Она третьего дня захворала, и будить её Даниил не стал. Пусть отдыхает, и так до последнего вертелась, и только после настойчивого увещевания сына начать лечиться, нехотя успокоилась.
Протолкнув Петра на тесную, сильно заставленную посредством всего одного некрупного стола и трёх трёхногих табуретов, Данковский быстро сгрузил книги на столик у зеркала, последовал за товарищем и прикрыл дверь так, чтобы их разговор не потревожил спящую женщину.
- Выкладывай,- безапелляционно потребовал он, приземляясь на табурет и кладя локти на стол. Дальше кота за хвост тянуть уже смешно: пусть или говорит, или выметается.

- Она нездорова,- коротко ответил Данковский, показывая, что развивать тему не намерен. Его передёрнуло ещё когда заметил, что Пётр смотрит на матушку: не хотелось, чтобы посторонние видели её не в лучшей форме. И говорить о ней не хотелось: её душевное и физическое состояние никого не касались, особенно в последние три года.
"Надо будет побыстрее провести его к выходу потом, чтоб не задерживался. Не то разбудит, чего доброго. А она испугается, увидев спросонья эту рожу..."
Но это - позже. Сейчас не хотелось ни Петра увлекать в свои семейные дела, ни самому о них думать. Сейчас Даниила волновало, как бы чего на крошечной кухне не упало прямо на головы друзьям-приятелям, и как бы Стаматин не свернул что-нибудь, неудачно встав со своей табуретки или сделав слишком широкий жест рукой. А ещё то, что он пытался сказать, да всё мялся и ходил, как кот вокруг горшка горячей каши.
- "Изменить"? Погоди, не уловил сути. Как именно? Роспись задумал сделать?
"Ой, дурак! Да кто же ему это позволит? Да за такое отдадут в руки защитникам культурного наследия, а те его расстреляют, едва увидев воочию..."
Трудно сказать, что так смущало Даниила во внешнем виде Петра, что он не впервые испытывал желание вопреки всем своим принципам осенить себя крестным знамением. Наверное, он ассоциативно так и представлял себе лучезарно улыбающегося Стаматина, поигрывающего навахой. К слову сказать, он совершенно не связывал с такими впечатлениями месячной давности происшествие в кабаке.
- Знаешь, если хочешь упросить местных властей, директора и меценатов, то забудь. Они скорее удавятся, чем позволят притронуться хоть одному художнику к зданию. В прошлом году даже стенгазету я рисовал.
Газета была знатная. Трепанация черепа в качестве иллюстрации выглядела не натурально, но впечатляюще. Рисовать Данковский не умел совершенно, но в экспрессии ему не было равных.
- Ты это и хотел спросить? Кстати, есть у тебя какие-то конкретные проекты касательно нашего парадного входа, или будешь полагаться на чистое вдохновение?

Долго Даниил на месте не просидел: приподнялся, опёрся о табурет, ткнул Петру в лицо пальцем.
- Не твоего ума дела, понял? Говори, зачем пришёл, Пётр.
"И клянусь, ещё слово о ней - укажу на дверь. Ей-богу, укажу! Неслыханно... У него что, совсем никакого такта? Постыдился бы, право слово... Нет... Никаких слов просто нет."
И баста. Вот пикнет ещё о матушке - полетит с лестницы, и наплевать, что в одиночку Даниил его, может, и не спровадит. Пусть рассказывает лучше, что задумал там...
"Или он ничего не задумал вовсе, а время тянет и отговорками меня кормит? Будто и вправду на ходу сочиняет, что говорить, и завирается... Ему заняться что ли нечем, кроме как по домам студенческим ошиваться? Шёл бы брата искать, а он мне мозги своей ересью проедает... Хоть бы что поинтереснее придумал."
Да только оказалось, что не напрасно Стаматин увиливал и скрытничал: едва услышав простую в общем-то просьбу, Даниил так и подпрыгнул, приложившись пребольно теменем о низко висящий шкафчик и только чудом сжимая зубы, дабы не очернить свою речь внезапной бранью, так и полезшей прямо из души, почему-то через глотку.
- Ты сдурел?- осведомился Даниил, обхватывая зазвеневшую голову руками и фокусируя взгляд на Петре,- Ты что, переворот учинить вознамерился? Это подсудное дело! Что ты, скажи на милость, задумал?
Ну правда. Данковский с детства был убеждён, что все эти люди искусства по определению бесноватые. Но не настолько же!

Если бы Даниил не был уверен в том, что Пётр трезвенник, он бы живо заключил, что Стаматин упился в дым и видит на месте Данковского, возможно, зелёного чёрта. Или господа бога, что ещё хуже.
Ясно доподлинно было лишь то, что архитектор тронулся умом. Похвальна и достойна самого искреннего восхищения была искренняя его любовь к делу всей жизни и стремление к совершенству. Другое дело, что взгляды у Петра были радикальными и настолько авангардными, что слово "авангард" даже плоховато подходило.
- Ничего я не...- хотел было решительно возразить Даниил, но как-то притих, едва поймал взгляд опустившего руки на его плечи Петра. Вот тут-то он впервые и испугался за свою шкуру: кто гарантировал, что Стаматин, получив категорический отказ, не переломит Данковскому хребет, чтобы не донёс куда следует. А что? Коли готов из-за ерунды подорвать государственное учреждение - так почему бы не подправить личико тому, кто встанет на пути?
Студент зажался и заметался, не зная, куда бежать и кого звать на помощь. Впереди - верная если не смерть, то уголовищина. Позади - только окно и третий этаж. Спасения нет, и надо что-то решать...
"И чем ему не угодили так колонны? Колонны есть колонны, и нечего на них смотреть. Я и не вспомню сейчас, какой на них узор, хотя отдал этой шараге три года жизни. А ведь хорошо бы показать Звягинцеву, что я чего-то да стою..."
Последняя мысль была шагом к пропасти. Конечно, в девятнадцать лет ещё сложно расставлять приоритеты и трезво размышлять о том, как следует себя проявлять и что кому доказывать. Но голова-то на плечах с рождения вроде как прикручена!
- Ты только ради этого станешь рисковать? Я, конечно, могу сделать примитивную взрывчатку, но... Ты ведь понимаешь, да?
Даниил понадеялся, что Пётр поймёт, к пониманию чего именно его призывают. Несчастный студент! Знал бы он, что в душе у него уже прорастают зёрна сомнения и порока - живо бы отрубил себе правую руку, чтоб не искушала. И одной левой бы стал делать динамит.

Сердца людские легко поддаются искушению. Особенно когда они изначально заложены где-то глубоко. Данковский исследовать человеческую натуру никогда не любил, он больше по телесным болезням специализировался. Однако сейчас он на себе испытывал пользу и продуктивность соблазнов, когда они сподвигают к трудовой или творческой деятельности.
В миниатюрную химическую лабораторию превратилась тесная кухонька стандартного многоквартирного дома. Путано и кратко поясняя по ходу процесса что-то Петру, Даниил слушал рассуждения архитектора и час от часу всё сильнее проникался его близкими к анархическим мыслями. Данковский под конец даже полностью согласился со всем, что горячо и убедительно вбивал в его голову Стаматин. Только что не предложил организовать кружок по интересам с замашками политической партии...
Матушка, проснувшись ближе к вечеру, робко сунулась на кухню и предложила молодым людям чаёк, от которого Даниил гордо отказался, мотивируя ничтожность физической пищи перед духовной, выражаемой в жажде знаний и открытий. Женщина предпочла дать детям наиграться и не беспокоить их. Правильно сделала: учини Данковский что-нибудь с нитроглицерином, предполагаемый взрыв бы произошёл немного не там, где товарищи запланировали.
- Я не уверен, правда, что хватит мощности, чтобы снесло колонны... Но попытка не пытка, попробовать стоит,- сообщил он Стаматину, критически оценивая своё творение, затем победоносно улыбнулся, втайне гордясь успехом.
"Глупо было бы думать что-нибудь вроде "теперь они обо мне узнают, теперь попляшут", на самом деле"- мысленно разглагольствовал сам с собой студент,- "Разумеется, всё необходимо сделать тайно, и действо это... благородное и противозаконное совершается исключительно для успокоения собственного чувства справедливости."
Справедливость, самосуд или мародёрство задумал вершить Пётр, но отпускать его одного со взрывчаткой Данковский отказался, и, разделив изготовленный динамит на две равные части, Даниил торжественно вручил один рюкзак идейному вдохновителю предприятия, а второй взвалил к себе на спину.
Матушка вздохнула и украдкой перекрестила его из окна, когда молодые люди пошли по темноте куда-то прочь. Она по крайней мере могла радоваться тому, что у сына в кои-то веки горят глаза. Хоть и нехорошо как-то горят.

- Навес может разрушить всю лестницу,- Даниил задрал голову, примеряясь. Петру тут было виднее - он всё-таки знал толк в зданиях и мог предполагать такой исход. А впрочем, почему Данковский не удивлялся? Он мог бы поклясться, что примерно такого эффекта Стаматин и хотел добиться. Весь институт, конечно, юный медик бы подрывать не позволил: ему здесь ещё учиться. Однако желание заставить схватиться за головы весь деканат вполне мирно соседствовало с планами на образование.
"Да что у них, единственный вход что ли? Перетопчутся, а личико перекроют со временем. Надо же как-то деликатно указать ему... на прыщи."
Технично поймав затылком коробок спичек, Даниил пошипел немножко, как котёнок, которому наступили на хвост, но успокоился и направился куда сказали. Дошёл до первой колонны, стащил рюкзак со спины и опустился на одно колено, извлекая наружу взрывчатку. Данковский не был уверен, что всё детонирует  ровно так, как он себе представлял, но надеялся на то, что во-первых эффект будет впечатляющий, во-вторых оба подрывника успеют отойти на достаточное расстояние, чтобы не остаться похороненными под тяжёлыми камнями.
Разделить на три порции, разложить так, как запланировали ещё дома, пока планировали операцию подробнее, повторить дважды, а затем потянуть бикфордов шнур, разматывая катушку по мере отдаления.
Даниил еле слышно свистнул Стаматину и жестом попросил поторапливаться, спиной вперёд спускаясь со ступеней. Затаив дыхание, Даниил постепенно отдалялся, так увлечённый своим деянием, что уж конечно не имел никакой возможности заметить стоящего в некотором отдалении за спиной полицая, который обалдело, непонимающе, но заинтересованно заблюдал за тем, что это тут творят в столь поздний час два неизвестных молодых человека.

Понаблюдав немного, как Пётр чиркает спичками и всё не может их зажечь (то ли от волнения, то ли от особого устройства рук), Даниил несколько раз порывался отобрать и сам организовать фейерверк.
- Дай сюда, покажу... ничего-то ты не умеешь...
Пофыркав и повздыхав, мол, что за глупые заминки на пути к великому свершению, Данковский всё-таки воздержался от резких движений и принялся чиркать спичкой, поджигая тот шнур, что держал в руке, да только не пришлось увидеть, как он стремительно стал бы выгорать, неминуемо ведя к большому буму.
- Вам помочь, молодой человек?- раздалось откуда-то сверху, Данковский, похолодев в одно мгновение, задрал голову, и прямо над собой, перпендикулярно вверху узрел добродушное, участливое лицо, самой выразительной чертой которого была форменная фуражка.
"Ну всё. Прощай, мама!"- успело пронестись в голове прежде, чем студента за шиворот поставили на ноги и приподняли над землёй.

Как по дуновению волшебного ветерка, вокруг материализовались из неоткуда подозрительно много человек. Данковский попытался открыть рот, призывая полицаев к благоразумию и прося выслушать. Дескать, дяди-полиционеры всё неправильно поняли, и он сейчас всё объяснит...
И тут раздался звон, как будто вдребезги рассыпалась мечта, созданная из гранёного стекла, зеркал и хрустальных призм: так протяжно застонали переломившиеся надвое очки.
"Почему, почему, почему каждый раз, когда эти двое появляются на горизонте, я остаюсь почти слепым?! За что?!"
За три эпизода встреч с близнецами Стаматиными это были третьи погибшие очки.
Даниил забарахтался, забился, пытаясь вырваться, прижал руки к занывшему отчаянно носу, и прогундосил, в последний раз взывая к справедливости:
- Это не то, что вы подумали!
"А это и не динамит даже, да, Данила? Выкручивайся дольше, давай..."
Слушать его никто не стал - дали по шее ещё раз, чтобы не рыпался, да и повели под белы руки вниз по улице, к прелестному фургончику с красноречивой решёткой на единственном крохотном окошечке. Даниил трепыхался и упирался, не даваясь и бормоча под нос что-то вроде "Не возьмёте!..", но стоит ли говорить, что ему и рук слуг закона разжать не удалось? Он только тяпнул удачно одного за палец, и метра четыре потом отплёвывался: палец оказался в перчатке.
Сквозь романтический флёр, коим наградило подслеповатые глаза тусклое освещение фонарей, Даниил различил, как засовывают в карету подозрительно безропотного Петра, а вскоре и его самого за волосы (как особо буйного, надо думать) втолкнули в провонявшее табаком и сыростью нутро машины. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Захлопнулись двери, послышался шум заработавшего мотора.
И вот тут впервые стало страшно. Не зная, что и сказать, Даниил сел и откинулся на запертые двери, бестолково уставившись в темень и силясь разглядеть в ней товарища по кампании.

Отредактировано Бакалавр (2011-09-16 19:08:55)

Подскакивая на каждой кочке, как хромая кляча, тюрьма на колёсиках мчала незадачливых подрывников к возмездию, и Даниил сильно сомневался, что дело ограничится дружеским выговором от доброжелательного дяденьки-полицая.
Интересно только, Пётр правда считал, что шалость сойдёт им с рук, или же осознавал всю серьёзность проступка и просто пытался подбодрить Данковского?
- Штраф!.. Да нас самый минимум - расстреляют.
Даниил поёжился: здесь почему-то было холоднее, чем на улице, и уж куда темнее, чем в столичной ночи, которая порою казалась светлее дня. Всё бы, наверное, отдал ради того, чтоб сказать тогда Стаматину "нет" и выставить его за порог.
"Тут уж сам дурак, Данила. Что только взбрело в голову помогать этому психу? Вот теперь и поплатитесь оба... Хорошо ещё, если только тюрьмой отделаемся."
Прикосновение Петра отдалось резкой, но быстро прошедшей болью в носу. Студент поморщился и отпихнул руку архитектора, показывая, что он здесь и убежать никуда при всём желании не сможет.
И как пелена с глаз упала, как прошло минутное помутнение, выветрилось из головы опьянение громкими, заразительными речами Стаматина, и неслыханной виделась сама идея предприятия. В ужас приводила одна только мысль о том, что они ведь действительно могли взорвать университет! Нет, каково, а?
Мертвенно сжались на плече пальцы Петра. Колотило от ужаса крупной дрожью... Или всё-таки здесь и вправду было очень холодно?
- Зачем ты только меня уговорил? Всё теперь, бежать некуда...- с ленивым упрёком в голосе пробормотал Даниил, опуская голову на грудь.
"И делать нечего. Завтра нас выведут на торжественную казнь, и тогда - да, я уж точно останусь в памяти сокурсников. Как кусок свежего мяса... Ох, дать бы тебе по голове больно! Да только тогда расстреливать будут лишь одного..."

- Вот уж новости!- Даниил вспылил, встрепенувшись, но повышать голос не стал - мало ли, надают ещё по почкам за буйное поведение,- А чья изначально была идея?! У меня что ли руки чесались погром учинить?! Да я твоя жертва, Пётр! Жертва твоих безумств и сумасбродств!
Смертельно обиженный, Данковский отвернулся и насупился, не желая слушать даже оправданий и возражений архитектора. Но, надо признать, такой взаимный обмен любезностями и упрёками смог самую малость разрядить натянутую как струна обстановку и отвлечь от мыслей о скорой расправе.
«Нет, каково! Ещё заикается о какой-то моей вине!  Точно, не все дома! Определённо!»
Не сразу сообразив и того, что машина остановилась, Даниил попытался укусить перекрывшую ему пол-лица пятерню, но так и не успел: его же первым и вытащили за шкварник на свежий воздух, а вскоре и вели уже, молча, как каменные изваяния с гранитными лицами, к совсем не весёлому зданию. Когда поравнялся с зоной обзора эскорт Стаматина, Данковский попытался поймать его взгляд, умоляюще уставившись точно на него. Дескать, неужели ты, безумец от бога, ничего не придумаешь?
«Себя не жалеешь - хоть меня пожалей, дурень! Хоть под пули, но сдаться вот так - всё равно, что смертный приговор себе подписать. Разве не в наших правилах - до последнего сражаться?!»
В чьих это - «в наших», Даниил ответить затруднялся, но всё надеялся, что вот выкинет сейчас что-нибудь Пётр, что появится смутный шанс на спасение.
Вроде ведь не в отсталой стране живут, в современных взглядов обществе,а правосудие всё равно ни к чёрту. Без суда и следствия же упекут на три пожизненных, а то и, как студент предположил уже раньше, изрешетят у стены, не спросив как звали. Загадка, право слово, хотя Данковский в глубине души сам себя бы приговорил к самому страшному наказанию за деяние, которое им так и не позволили совершить.

"Поаккуратнее. А ещё с их стороны было бы любезно поинтересоваться, не холодно ли нам, и одеяльце подоткнуть. Конечно."
Как назло улетучились из головы все знания о законах и правах, которые когда-то заучивались наизусть. Не вспомнить было ни одного прецедента, ни единого похожего случая, нигде не виделось лазейки для оправдания. Даниил не мог ровным счётом ничего привести в пример, что хоть немного похоже было бы на ситуацию, в которую они вляпались. А и смог бы - не обрадовался.
- Может, у нас есть право на... Звонок? На встречу с родственниками?
"Матушку сюда тащить, конечно, нельзя ни при каких обстоятельствах. Я не совсем сумасшедший. Но неужели нет совсем никакой возможности дать знать о нас Андрею, послать хоть какой-то сигнал тревоги? Не верю, что он ничего не смог бы сделать. Да он поди всех местных надзирателей знает по именам, могли бы ему оказать услугу, как постоянному клиенту..."
Не особенно ожидая ответа, только где-то в глубине души надеясь на конструктивное предложение, Даниил забрался с ногами на скамью с противоположной стены от той, на которой расположился Стаматин. Железных коек на тяжёлых цепях здесь было тоже две, значит, это помещение действительно предназначалось для двоих. Впрочем, возникало стойкое ощущение, что переделывали всё же из одиночки.
По низу тянуло сквозняком, вскоре по телу побежала вполне ощутимая дрожь.
Если бы тюремная тематика хоть когда-нибудь занимала Даниила, выросшего в приличной семье и до сегодняшней ночи не помышлявшего даже о нарушении закона, он бы имел хоть какое-то представление о том, что должен сейчас чувствовать. Он же всегда по книжкам только и жил, и не знал даже, как реагировать на всё происшедшее. Ждать покорно развязки? Можно, конечно, но финал-то уже ясен.
Машинально Данковский взглянул на расположившееся почти у самого потолка крохотное окошечко. Да туда бы, пожалуй, даже голова его не влезла.

"У, архитектор! Нам, может, завтра умирать, а он всё о своих каракулях думает... Нет бы утешить друга-товарища по несчастью, вспомнить всё, что хорошего было..."
Хотя было-то там максимум две бутылки портвейна.
"...а он только тоски нагоняет и болтает попусту! Зачем связался только, пусть бы мечтал себе там дальше расколупать колонны, да и пришёл бы с киркой долбить по маленькому кусочку. Посмеялись бы над ним полицаи, сдали на пятнадцать суток в жёлтый дом, да и выпустили на свободу, дури-то в голове бы поубавилось!"
Обещая себе мысленно, что выскажет Петру решительно всё, что думает о нём, о его семье и умственных способностях, когда их уже привяжут к столбам для расстрела и кулаки Стаматина не дотянутся до вчерашнего студента мединститута, Данковский обнял колени и без особых чувств стал наблюдать за тем, как его сокамерник пытается устроиться для сна на узенькой скамеечке, видимо, посчитав, что ложиться на местную кровать - ниже его достоинства. Зрелище, надо признать, было достаточно забавное: немаленький долговязый Стаматин едва и умещался-то на небольшой доске, а уж о том, чтобы устроиться с комфортом, и речи не шло. Даниил подивился, как это Пётр не навернулся и не выматерился пару раз от души, хотя последнее и логично: интеллигент ведь. Представитель высшего света нашего загнивающего общества.
Даниил не сразу и понял, что с лёгким смехом в голосе демонстрирует ему Пётр, только приглядевшись он различил собственноручно слепленную колбаску динамита.
И тут же Данковский как ужаленный подскочил от неожиданности, в один большой прыжок оказавшись около Стаматина и недоверчиво глядя на взрывчатку в его руках.
- Пётр... Ты понимаешь хоть, что это значит... Как... как не отняли только?
У Даниила от восторга перехватило дыхание, он по-дурацки улыбнулся и очень тихо захихикал.
- Да мы же можем с её помощью сбежать, понимаешь? Дорогой ты мой, это же просто подарок судьбы...
Будь сейчас места побольше да тревоги поменьше, Даниил бы пустился в пляс прямо с архитектором и с динамитом, но пока было рано радоваться. Чтобы радоваться, ещё надо было побег осуществить. Дабы Пётр не среагировал слишком бурно, Даниил повторил его жест, зажимая приятелю рот от греха подальше - перебудит ещё боевым кличем половину отсека -  и отбирая динамит.
"Так, можно попытаться взорвать стену... Но не факт, что выйдет... В окно тоже сомнительно. Решётку? Можно, только как потом выбираться?.."
- Так, есть идеи?- обратился Даниил к Стаматину, ожидая предложений.

- Ай!- выкрикнул себе в рукав Даниил. Мог бы заверещать во весь голос, да знал - чревато. К тому же, не к лицу как-то визжать, как прищемившему хвост коту, хоть сейчас-то.
"Припомню ещё, когда выберемся... Припомню, не сомневайся..."
- Будут сейчас, не кипиши...- от напряжения Даниил перешёл неосознанно на жаргон и принялся шарить лихорадочно по карманам. В брюках не нашлось ничего кроме пары разменных монет, в куртке обнаружился огрызок бикфордова шнура, и всё. А, поскольку уподобляться пещерному человеку не только способом мыслей, но и интеллектом не хотелось, и печально тыкать бетонный пол камеры палкой динамита Данковскому не слишком хотелось, очень скоро светлый лик будущего блистательного научного деятеля отметила печатью беспросветная грусть. Казалось бы, вот оно - спасение, закладывай, поджигай, затыкай уши и драпай во все лопатки, ан нет. Спички кончились, подумать только.
Даниил огляделся в поисках чего-либо, чем можно было бы высечь искру. Тоже, конечно, способ первобытный, но первое использование огнива датировано многим позже, нежели палки-копалки. Хоть какое-то утешение. А впрочем, всё одно: огнива здесь и при большом воображении нигде было не найти.
"Ну, брат, ты мне за это должен будешь до конца твоих дней..."
Вздохнул Данковский, сунул динамит обратно Стаматину, и прошептал:
- Спрячь и молчи. Сейчас всё устроим.
Выпрямившись, став даже как-то выше ростом, Даниил подошёл к решётке, сложил локти на горизонтальные прутья и гаркнул звучно:
- Начальник, огоньку не будет?
Послышалось недовольное бурчание разбуженных соседей по камере. Совершенно опешивший от такой фамильярности надзиратель, запыхавшись, подбежал к камере незадачливых подрывников.
- Ты что, щенок, совсем страх потерял?! Какого огоньку, сиди и радуйся, что жив пока...
Страшно сказать, как билось у Данковского сердце в груди. Ну а что прикажете делать? Диалог со служителями закона и так бы не вышел, чего уж тихушничать да скромничать. Даниил растянулся в улыбке, и благо, что дежурный не заметил, как у него дёргается уголок рта. Без своих очков он не только почти ничего не видел, но и довольно нахально выглядел, когда наглел.
- Да всё в порядке, начальник, завтра уже не побеспокоим. Веришь, нет - недолго осталось. Ты же знаешь, без курева невмоготу совсем. Ну, не будь сукой, дай перед смертью затянуться!
Неизвестно, что сработало: жалость надзирателя к смертникам или то, что на редкость убедительно говорил Даниил, но вскоре, ворча что-то себе в усы, надзиратель подносил архаическую совершенно зажигалку к самокрутке, которую Данковский зажал зубами.
- Вот спасибо, отец родной! Замолвлю за тебя на том свете словечко,- заверил студент, выдыхая с явным удовольствием на лице дым через нос,- Всё, не смею задерживать. Ты даже не почуешь. А докурю - заметишь.
Отсалютовав и показательно затягиваясь, Данковский отпустил старичка, выслушал ещё несколько интересных эпитетов в свой адрес от обитателей соседних камер и повернулся к Петру, закашлявшись себе в рукав, куда минутой раньше вопил от боли. Адреналин из крови можно было вычерпывать вёдрами.
- Так, давай быстрее. Она долго не будет гореть.

В критических ситуациях, как известно, у людей открываются такие возможности, которые никто бы и не заподозрил в собственном теле. Испытать на собственной шкуре эту теорему, много раз проговариваемую вслух и подкрепляемую примерами из мировой практики, Данковскому довелось сейчас впервые.
Откуда только столько силы в руках взялись, непонятно, но Даниил оценил во всей красе преимущество грубой силы и эмоционального порыва над слаженными действиями и отработанными схемами - недаром специально обученные пресекать побеги и бесчинства охранники подёргивали конвульсивно ногами за спиной у улепётывающих беглецов. Не успел вот только среагировать и замахнуться на третьего, последнего, и оттирал сейчас с лица плохо смывающиеся брызги крови: очень уж живописно брызнула она прямо на студента, вырвав у него из груди крик то ли неожиданности, то ли ужаса.
Главный городской канал радушно принял тучное тело, правда, сначала товарищам пришлось сбросить на него три или четыре булыжника, чтобы труп не всплывал каждый раз наверх, как пузырь. Небось нескоро и всплывёт.
- Это всё ты-ы-ы...- подвывал Даниил, соскребая уже ногтями со щёк чужую кровь и, кажется, мозговую жидкость.
Сейчас-то уже можно было вздохнуть спокойно: оторвались, замели следы. Имён и фамилий у них и так не спросили, поэтому о том, что завтра с утра пораньше явятся к ним на квартиры люди в форме, и вот тогда не просто три пожизненных ожидает - по две петли на каждого минимум, можно было не бояться. Сейчас пережитое казалось сном, оставшимся далеко в прошлом, в одной из быстро проходящих ночей с вереницей ярких сновидений за ночь. Голубоватое сияние луны, полумрак и серый камень тюремных застенков сменились тёплым рассеенным светом фонарей, пустынными улицами Столицы и одуряющим запахом черёмухи. Сидели уже не на грубых лавках, а на кованой скамье посреди того самого парка, где и пошла по наклонной судьба Данковского.
- Это ты из меня сотворил уголовника! мы ведь нарушили... Нарушили...- Даниил притих, загибая пальцы, но, когда одна рука кончилась, он побоялся, что не хватит и второй, чтоб подсчитать все статьи, по которым светил бы террористам срок,- Мы до чёрта всего нарушили! Как... как жить-то дальше?!- горестно воскликнул Данковский, воздевая безутешно очи к небу и даже вскидывая руки, да так, что одиноко семенящая по другой стороне улицы студентка института благородных девиц шарахнулась в сторону и припустила во весь опор, теряя шляпку.
"Какой ужас... Я ведь не смогу больше спать никогда... Да провалиться мне на месте, если когда-нибудь я подпишусь на что-то ещё более страшное..."

Отредактировано Бакалавр (2011-09-25 19:03:17)