В доме прохладно. Царит таинственный полумрак, светится только лампа на столе, и тишина кажется глубокой, загадочной и совешенно естественной. Капелла не боится её. Она, кажется, уже просто не может бояться - ведь самое страшное уже случилось, и ничего хуже выдумать просто невозможно.
Капелла спокойна и аккуратна. Она всё уже решила для себя и про себя, и в голове у неё странная звенящая легкость. Никаких сомнений. Никаких метаний. Всё, что могло, уже отгорело. Сегодня, когда дошли слухи о решении.
Их принесли дети - вечные союзники и по-своему даже друзья - и Капелла едва сдержала тогда крик. Не плач, а именно надрывный скорбный вой, тягучая горечь которого зародилась в самом сердце, подступила к горлу. Это было хуже всего, что могло случиться. Этого не должно было быть - но это было.
Вой Капелла, конечно, сдержала. Ей было не привыкать хранить лицо в любых ситуациях. Будущие Хозяйки не плачут, не боятся, не тянутся к кому-то за лаской. Будущие Хозяйки достойно встречают любые удары.
Это потом, когда вестники ушли, она сидела на кровати в каком-то мертвенном оцепенении и не могла придумать, что делать дальше. В голове не было ни одной дельной мысли, их вообще не было, только иррациональный животный ужас - её ужас, и ужас Города, понимающего, какой ценой ему сберегут жизнь. Она просидела так несколько часов - неподвижная, скорбная, повзрослевшая, казалось, на десять лет, на вид - ровесница брату. Она не плакала, не кричала, она лихорадочно соображала варианты, и хуже всего стало тогда, когда пришло понимание, что вариантов нет.
Битва проиграна. Песчаную Лихорадку станут поить жертвенной кровью - человеческой кровью! - и агония Города будет длиться, и длиться, пока не кончатся люди, пока он не переродится в хищника, или не умрет. Нет будущего у того, что построено на крови. Нет будущего там, где нет борьбы. Капелла понимала это, лучше всех, наверное. Всегда уверенная в том, что война - величайшее зло, но противостояние - величайшее благо, на котором и строится мир. Там, где смиряются с болезнью, вместо того, чтобы огнем выжечь её источник или найти лекарство - будущего не будет. Будет только гниль и топь.
"Лучше бы огонь, - думала она, и ужас перед человеческими жертвами никак не хотел успокоиться в ней. Она не хотела здесь жить. Не хотела видеть, как это будет. Не хотела чувствовать сестрой-Хозяйкой Клару. Даже Мария - звездная, темная Мария была понятнее, была честнее. Её победу Капелла бы пережила, кровь из носу, слезы, разбитые кулачки - что угодно - но пережила бы. Это, страшное - никогда.
К полуночи решение оформилось в её голове, и она поднялась. Ноги затекли и слушались плохо, спина ныла, но она не хотела ждать. Вытянула из-под кровати на свет божий рюкзак - старый, в камуфляжных пятнах и с шикарными железными пряжками. Отец говорил, что приехал с ним из Столицы. Хотел было выкинуть - но Капелла не позволила, уперлась... Оказалось - правильно.
Нутро рюкзака быстро заполнялось вещами - на самое дно - пара колец и бусы от матери, колода карт от отца, одна, самая любимая книга. Теплый свитер. Дальше - туго скатаное одеяло. Хорошее, тонкое и теплое, под которым даже зимой не было холодно. Смена белья, всякие мелочи, вроде расчески... Капелла собиралась сноровисто и легко, словно сотни раз репетировала такое. Всунула в рюкзак остатки еды - немного мяса, сухарей и рыбы. Не забыла спички и карту. Она никогда не была глупа, и понимала, что шансов дойти хоть куда-нибудь у неё мало. Но всё равно оствалась предельно серьезна.
Сменила юбку, в которой по Степи особенно не походишь, на брюки. Тонкую кофточку на теплую рубашку. Накинула пиджачок. Ей уже не было ни страшно, ни больно. Оставлять привычные вещи было жаль только самую чуточку, за смыслом всего происходящего эта жалость терялась и казалась совершенно неважной. В карман брюк отправилась губная гармошка, за пазуху, по привычке, бутылка воды. Пару её товарок Капелла всунула в рюкзак.
"Степная вода горька и редка, но я сумею её найти. Если, конечно, Бодхо будет угодна моя жизнь"
Попрыгала, проверяя, удобно ли сидит костюм, не громыхает ли что в рюкзаке. Спрятала в карман все наличиствующие деньги, сноровисто зашнуровала ботинки. Дверь скрипнула, как скрипела всегда, выпуская её в предсрассветный сумрак, и Капелла не стала её запирать. Обернулась к "Сгустку", в сумерках казавшемуся насупленным и нежилым, поклонилась. Она уважала свой дом, и прощалась с ним по всем своим правилам.
Город смотрел ей вслед серебром взглядов, и Капелла знала, что если бы он мог - побежал бы рядом, обманчиво медлительной трусцой сбежал бы сам от себя... Город не осуждал. Город тоже боялся - или Капелле это чудилось - и понимал её решение.
"Лучше огонь, чем гниль. Лучше огонь, чем медленное вырождение и смирение..."
Капелла спешила к Степи, и ночь следовала за ней ветром и шорохами, желтыми листьями и неверными тенями, слышен был шелест крысиного хвоста... Если бы ходили поезда - Капелла уехала бы на одном таком, наплевав на то, что в Столице останется без крова и друзей, а, возможно, и без видений. Но поезда не ходили, и она уходила пешком, с одним небольшим рюкзаком, и радовалась хотя бы тому, что ещё вчера ни о чем не знала. Что не начинала прощаться за несколько дней.
По бандитским складам, через пути, мимо крепости Двоедушников... В Степь.
В Степь.

Город, казалось, затаился, испуганный, помертвевший. Улицы были пусты. На небе проглядывали звезды. Окна были закрыты, некоторые - заколочены. И ни одного человека. Ни шагов. Ни голоса. Ни-че-го. Тишина и пустота. Капелла не удивлялась. Она примерно представляла, что чувствуют люди. Её, Хозяйку, буквально пронизывал животный ужас перед будущим. Город боялся, Город рад был бы опустеть, и люди - невероятно чуткие здесь - боялись вместе с ним. Казалось, что все заколотили окна, закрыли двери, выключили свет и просто молчат. Кто-то прячется под одеялом, кто-то глушит твирин, кто-то колет себе морфий... И страшнее всего тем, кому умирать. Если прислушаться, услышишь, почувствуешь, как бьются сердца Приближенных. Темное, холодное и безразличное - это Катерина. Уверенное в собственной виновности, твердое, словно точеное из дерева - Александр. Ни в чем не уверенное, насмерть перепуганное и несчастное - Анна... Капелла старалась не жмурится, старалась не слышать и не чувствовать всего этого, но Город не мог удержаться, и слал, слал видения, мучавшие и его тоже.
"Гул голосов, карты, кости, тусклая лампочка, танцующая Невеста, хлопки в такт, блеск ножа в столешнице..."
"Холод скальпеля, какие-то бумаги, кровь и мясо, бутылочка панецеи..."
"Темнота, одеяло, живой теплый комок под ним, сбитое дыхание..."
Капелла встряхнулась, поправила рюкзак. Первое - разбойничьи склады, и их вожак - "Интересно, чем можно приворожить и заставить раскаяться такого?". Второе - Рубин. В списке больше не было никого с медицинским уклоном. Третье - Анна или Лара...
Список смертников тоже принесли дети - вездесущие и способные пролезть везде. Капелла не знала, как они достают сведения. Да и не очень хотела знать. Может быть, кто-то из них прятался в Соборе. Может быть, кому-то из них рассказала сама Клара. Всё может быть...
Сознание немного плыло, в глазах мелькали картины, которые сама Капелла видеть никак не могла, и больше всего хотелось закрыть глаза и уши, и разделить всю боль с Городом. Впрочем, такой поступок наверняка привел бы к сумасшествию, ибо у человека просто есть предел, за которым - только безумие.
На складах царила уже ставшая привычной тишина. Здесь тоже боялись - не так явно, наверное, как простые горожане - но всё же... И это те, кому помехой не стала даже Песочная Грязь!
"Значит, совсем дело швах. Если даже бандиты не решаются выходить на охоту, если даже у них не осталось уже сил..."
Неожиданный грохот вырвал её из мыслей, заставил отшатнуться к ближайшей стене, в тень. Движение было полуосознанным, Капелла сообразила что к чему, только прижавшись рюкзаком к обшарпанному металлу стены. Она была слишком напряжена, чтобы реагировать спокойно. Слишком удручена, чтобы поверить в кого-то доброго.
"Скорее уж с Кларой столкнусь, - мысль вызывала яростное отторжение. Видеть Самозванку не просто не хотелось - было бы физически неприятно. От неё ведь все двенадцать дней пахло её "чудом" - засохшей кровью, землей и железом. И заразой, которой пропиталась вся одежда...
Капелла вздохнула и отлепилась от стены. Идти было нужно, а ждать, пока незнакомец уйдет могло оказаться слишком долго.
"Шаг, шаг... Боги, ну, что я крадусь, словно я тут преступница? - выпрямила спину, зашагала тверже. Город вздохнул осенним ветром и послал видение - "Склады, прозекторская Стаха, перевернутая бочка, погасший огонь, черные волосы человека, настороженные глаза..."
"Нет, спасибо. Я туда не пойду, даже если там доктор. Нет-нет, только его мне не хватает"
Отчего-то вспомнилось, что Артемий так и не зашел после совета. То ли пил где-то, то ли просто опасался в глаза смотреть... Всё равно было обидно.
Капелла вздохнула ещё раз, и зашагала быстрее. Она не могла предположить, как отреагирует Бакалавр на её нетипичный вид.
И проверять ей не хотелось.

Идти было легко. Темное небо пялилось вниз затягивающей пустотой, за тонкими стенками складов что-то шуршало и топало, и Капелле снова, на излете, увиделся танец Невесты, плавный и томный, увиделись лица лихого люда... Нет, сейчас здесь было нечего бояться. Сейчас здесь пили и играли, стремясь забыться, но твирин не приносил облегчения, только тяжелое, мутное забытье.
"Интересно, - думала Капелла, отвлекаясь от видений - Если бы я была взрослая - меня бы тоже тянуло напиться, а не бежать?"
Это и правда было интересно - почему все боятся и томятся, но уходить не собирается никто? Думают, что пройдет, что это только на одну ночь? "Глупые. Это только начало, и дальше будет только хуже."
Мимо главного склада, где у входа горит бочка - "Именно здесь она танцует. Именно здесь они провожают главаря... Как покойника, да" - мимо невысокого деревянного забора, на пути. Обычно, если Капелла шла к Двоедушникам, она обходила склады десятой дорогой, шла мимо домика брата, но сейчас ей было совершенно всё равно. Мысли мешались, скользили воспоминания... Как она, совсем девчонка - "Я и сейчас не больно взрослая, но тогда была ещё глупее и младше" - бегала сюда, к Ноткину и его кодле. Носила сладости, которые ей самой отец привозил из самой Столицы, подолгу возилась с Душами. "Интересно, они тоже ничего не чувствуют?" Кольнуло глупое желание - свернуть в проем между досками, постучать в дверь форта. И на всю ночь застрять у Ноткина, трижды выслушать, какая она глупая, что решила уходить. И что решила уходить одна. Она точно знала, что если сказать - "Я вижу зло. Нельзя оставаться здесь" - к ней прислушаются. Может быть, не все захотят, но какая-то часть детей точно соберет вещи, и пойдет следом. Капелла вздохнула, и стала забирать вправо - выйти мимо Станции, на железную дорогу, и там, по шпалам... Если бы она знала точно, что дойдет - подняла бы всех. Даже к Хану пошла бы, и ведь объяснила бы, что даже Башне не стать защитой. Но уверенности не было, она готова была к тому, что не выдержит перехода, что Степь выпьет её, и не могла подвергать такому риску остальных. Может быть, это было своеобразной формой эгоизма и нежеланием брать на себя ответственность...
За мыслями не сразу почуялось, что кто-то идет следом. Она всегда явственно ощущала чужие взгляды, будто капля меда ползет по шее, катится за воротник, но сейчас не сразу поняла, что именно чувствует. Впрочем, ничего плохого ей, вроде бы, не хотели. Иначе давно уже прилетел бы нож.
"Кажется, доктору стало любопытно. Ну, и пусть его идет"
Оборачиваться она не собиралась, равно как останавливаться и заговаривать. Она отлично знала, что первым и основным желанием любого взрослого будет за шкирку притащить её домой, и сделать строгое внушение, чтобы не дурила и сидела тихо. И хорошо, если это "домой" будет в "Сгусток", а не к брату.
"Может быть, если не обращать внимания, он решит плюнуть и не станет догонять?"
Мысль была детской, ведь это истинно детская реакция - ничего не решать, понадеяться, что всё само пройдет. Но других решений всё равно не было, Капелла не была уверена, что сможет объяснить, с какого черта её потащило в Степь посреди ночи, и уж тем паче, что найдет слова для объяснения, что лучше бы всем горожанам последовать её примеру. Доктор всегда делал упор на логику, а как раз по логике поступок Капеллы не объяснялся никаким боком.
Пахло железом и твирью. Город кончался.

Отредактировано Виктория Ольгимская мл. (2011-08-28 17:17:19)

Мимо Станции, мимо светящегося фонаря и пары вагонов, мимо вагончика Мишки... Снова пробрало желание задержаться, постучать в дверь, и до рассвета просидеть в тепле, спрашивая совета, неспешно прихлебывая травяной настой. Мишка всегда слышала Землю, и порой Капелле даже казалось, что она знает гораздо больше, чем все Хозяйки вместе взятые. Только сказать не хочет. Или не может. Её совет и правда мог оказаться полезен, но Капелла точно знала - задержится хоть на полчаса у знакомых, у приверженцев - и никуда уже не сможет уйти.
Вспомнилось, как прошлой зимой она всё бегала сюда, проверяла, не замерзла ли чудная черноволосая девочка-сирота, готовила горячий бульон и штопала одежду. Мишка тогда ещё смотрела с сочувственным пониманием - словно всё могла делать сама, но позволяла заботиться о себе. Кто из них кого приручил Капелла так и не поняла.
Вспомнилось, как впервые прибежал резвый пацаненок из ничьих, принес весть о сироте, поселившейся в вагончике. Первая встреча и тяжелый взгляд карих глаз... Она всегда была немногословна - Мишка, словно старая отшельница, только прикинувшаяся маленькой девочкой и это пугало незнакомых, а Капеллу притягивало, как магнитом. Ей всё хотелось найти правду...
Теперь этому уже не сбыться. Жаль.
Вагончик остался позади, и Степь дохнула в лицо дурманом твири и ночным вольным ветром, привыкшим летать над землей, по нескольку часов не встречая препятствия. Степь всегда рада была новым людям - по-своему, конечно, для непривычного человека странно - и вспомнилось, как по весне её поили молоком, как каждую ночь возжигались костры, и песни - тягучие, светлые - долетали до самого Города... От первого глубокого вздоха закружилась голова.
"Стоп. А доктор?"
Нервно оглянулась. Ощущение чужого внимания никуда не делось, и, не смотря на близорукость, Капелла была совершенно уверена, что в темноте за ней следует человек. Может, любопытствует. Может, благородство у него такое.
"Вот же беспокойная личность. Ну, иду я по своим делам и иду. Так нет, обязательно нужно проследить..."
Вздохнула, и стащила со спины рюкзак. Пристроила его на землю, а сама присела прямо на узкий прохладный рельс. Руки на коленках, голова повернута в сторону предполагаемого преследователя, глаза смотрят с усталым вниманием... Всё равно, объясняться было нужно. Тащить за собой доктора в Степь Капелле совершенно не хотелось - она прекрасно знала, как легко заблудиться среди холмов и твири, если не знать нужных знаков. Это только кажется, что вот он, Город - как на ладони. Отведи взгляд, зайди хоть сколько-нибудь далеко - и не найдешь ни одного ориентира, заблудишься в собственных следах, а таких ошибок Степь не терпит. Голод, холод, отсутствие воды... А по весне кровью напитается Бодхо, прорастит бурую твирь над безымянной могилой.
А даже если доктор и не пойдет следом - всё равно же не удержится, окликнет. Любопытство... У него, конечно, не фамильное - но очень даже наличествующее. Опять-таки лучше выбирать место для разговора самостоятельно, превращать его в передышку.
Капелла ожидала, заодно давая отдых плечам, разминала озябшие пальцы. Ветер тихо гладил её волосы, и ни одной мысли о том, как начинать говорить, не было.
"Ладно. Подойдет - там и посмотрим"

Она ждала так долго, что успела даже усомниться в своих способностях к предчувствию. Может быть, просто показалось, и не было никого за спиной? Может быть, это всё ветер, и Город, всегда глядящий вслед уходящим?.. Рюкзак, словно уставший зверь, привалился к ноге, в темноте видно было совсем не так хорошо, как хотелось бы, и к тому моменту, когда из окружающего сумрака соткался невысокий черноволосый мужчина - Капелла была уже готова проклясть всё на свете, подняться и уйти. Ведь с каждой минутой ожиданий и раздумий тает решимость, как бы велика она не была. И в Городе кое-где светятся окна, и в Степи тлеют костры - словно отгоняя от него безымянное зло... И начинает казаться, что всё это было только дурным сном про чужих людей и несправедливые решения. Степь умеет успокаивать - огромная и живая. Особенно когда очень хочется поверить. Словно бы отодвигались кровь и страх, сознание вытесняло их, и когда Капелла подняла взгляд на подошедшего Бакалавра - глаза у неё были безмятежные. Она, конечно, не поверила в иллюзию безопасности. Просто отгородилась от воспоминаний и ощущений, стараясь не терзать себя.
Пока доктор пытался отдышаться - кажется, он спешил, и это только её субъективное время растянулось, как смола на жаре - Капелла разглядывала его с некоторым отстраненным интересом. Если честно, выглядел он не лучшим образом. Бледный, взъерошенный, отчетливо несчастный. Легкий запах алкоголя казался наваждением в полной дурмана Степи, но таковым не являлся. Видимо, доктор пытался залить горе твирином, и Капелла даже позволила себе слабую улыбку - в этом он ничуть не отличался от взрослых Города, каким бы просвященным и логичным не был.
А когда Бакалавр заговорил - улыбка переросла в тихий смех. Это и правда казалось очень смешным - что человек, все двенадцать дней шатавшийся по улицам в любое время дня и ночи, пытается кого-то учить безопасности. Причем так, словно они говорят не за Городом, а где-то рядом с домом. И словно она сейчас согласится, скажет "Да, вы правы. Не стоит", и пойдет себе обратно, досыпать. Вспомнилось - проклятые воспоминания чихать хотели на все заслоны - как ночью второго дня он точно так же провожал её в темноте, и ей, если честно, было даже приятно такое беспокойство...
"Хороший всё-таки человек, доктор. Лучше бы он победил, ну в самом деле!"
Смех едва не обернулся слезами, но Капелла привычно сдержалась. Задумалась, как объяснить этому логичному до мозга костей медику, куда её несет посреди ночи и, главное, зачем. Больше всего ей хотелось молчать, сверлить снизу вверх понимающим нефокусированным взглядом, и ждать, что будет дальше. Но это было бы невежливо, как бы смешно это не звучало.
-А что тогда вы сами делаете здесь так поздно, доктор? - "Дешевая защитная реакция, но, правда, что он вообще делал посреди ночи на складах?" - И как вы сами думаете, что я могу забыть посреди Степи...
Вопросительной интонации в вопросе не прозвучало совершенно. Только неожиданная усталость, и ожидание - что может думать Бакалавр о её ночной эскападе.
"Вряд ли что-то хорошее, конечно"

Отредактировано Виктория Ольгимская мл. (2011-08-29 16:03:24)

Доктор, кажется, обиделся на её смех, и Капелла удержалась, не засмеялась снова, услышав словосочетание "Привлекательная молодая девушка". Она вообще была удивительно эмоциональна сейчас, словно несколько часов тупого осознания в неподвижности оставили в ней след, стремление к движению и взрывам. Кажется, всё это время в ней копилась истерика, которая рано или поздно должна была разрешиться - смехом ли, слезами, но должна.
"Лучше поздно, - глядя на недовольного Данковского снизу вверх думала Капелла - Лучше поздно... И не при нем"
Почему-то это оставалось важным - не показать слабости. Человеку - особенно. Бакалавру - ещё больше, чем просто человеку. Несмотря на совершенно разные мировоззрения, не смотря на разные стороны и смыслы жизни, Капелле почему-то очень хотелось, чтобы этот рационалист и логик уважал её. Не обязательно - принимал, совсем не обязательно, чтобы понимал. А просто - уважал. Как человека, а не как третью силу.
"Становлюсь сентиментальна, - повторила она редкое высказывание отца, с которым тот иногда рассматривал старые фотографии. На них улыбалась мать, высились какие-то странные знания и смеялись какие-то странные люди. Отец говорил, что это со времен их со старшей Викторией учебы, и от некстати вспомнившейся истории Капеллу бросило во вторую крайность - в слезы. Конечно, она их задавила, и велела себя опять забыть обо всем. Ей сейчас нужно было говорить и объяснять. А не реветь на чужой груди, и уж тем более не заходиться смехом. - Отставить истерию. Дышим и думаем. Думаем и дышим. Пока я дышу, пока я мыслю - я есть, и я могу что-то сделать"
-Спасения я ищу, доктор, - от предельной откровенности стало легко-легко. Она любила говорить правду, вещать, срываться в пафос, но позволяла себе это так редко, что один уже такой срыв мог считаться истерикой - Вы, конечно, не чувствуете, что грядет. Но вы же разумный человек, вы же ищите Истину, - улыбнулась - уголки губ дрогнули, но лишь на мгновение - Неужели вы тоже считаете что это, что творится там - правильно и хорошо?!
Взмах рукой - легкий, не взвешенный - в сторону Города.
"Оттуда тянет кровью и трупами. Заразой. Все запахи Города убьет это "чудо", все его звуки. От прокаженных бегут! Это у костра стоят до последнего"
Стало немного легче. По крайней мере, заносы в крайние эмоции стали не такими крутыми и глубокими, да и сдерживать их стало легче.
"Всего лишь маленький срыв - и мне уже легчает. Что же, значит, буду говорить вдохновенными загадками, авось и плакать не придется..."
Поерзала, удобнее устраиваясь на рельсе, легким неопределенным жестом тронула прохладный металл рядом с собой - мол, садитесь, доктор. Шея затекала, держать голову запрокинутой было неудобно, и эта вечная проблема отсутствия роста сейчас казалась чуть ли не приятной. Этаким напоминанием о днях стаблильности и спокойствия.

Отредактировано Виктория Ольгимская мл. (2011-08-29 22:29:10)

Капелла с тихим вниманием следила за метаморфозами на лице Бакалавра - удивление, недоумение... Страх?..
В один момент плечи доктора поникли, и он сел прямо где стоял, на траву. Словно сломался. Захотелось приблизиться, заглянуть в лицо, положить на плечо ладонь, спросить "Что я сказала такого? Что вы?..". Вечные рефлексы, которые невозможно вытравить ничем. Беспокойство за другого, отлично перебивающее все эгоистические страдания-боли.
"А ведь он тоже... проиграл. И даже больше, чем я."
Мгновенно припомнились все слухи, которые носились по Городу. О проекте со странным названием "Танатика". О Властях, направивших своих посланцев, и о их безграничной власти - получилось похоже на глупый каламбур, но было не до того - над коллегами доктора. У него за спиной стояли люди, напрямую зависящие от его победы, и Капелла передернулась, поняв, что её беды не так уж велики. У неё за спиной не стоял никто. От её поступков зависела ветка развития, но не жизнь. Её люди в любом случае успели бы уйти и спастись. А те, кто остался в Столице?..
Дернуло видением - как и все последние дни болезненным и тяжелым - "Лица, незнакомые лица, плачущая светловолосая девушка, огонь, какие-то бумаги, темноволосый мужчина, строчащий письмо в богом забытый город в степи, а в письме - строчки плывут, слишком быстро пробегают перед глазами, удается зацепить только "Уезжай" и "Тебя хотят погубить". Мяукающий у закрытой двери серый кот с янтарными глзами, и огонь, огонь, огонь..."
Вздохнула, моргнула, приходя в себя. Виски ломило, вопросов была сотня с хвостиком, но Капелла промолчала, не стала спрашивать. Решила не добивать доктора ещё и своими видениями.
"Огонь - значит гибель, - сглотнула, на языке чувствовался привкус железа. То ли кровь, то ли от того, что сидят они рядом с железной дорогой - Но, даст бог, я могу видеть и прошлое, и будущее, которое никогда не сбудется..."
Голова медленно отпускала, и, услышав слова доктора, Капелла всё-таки не удержалась - засмеялась в голос, опасно балансируя на самой грани истерики, прикрыв лицо ладонями... На самом деле ей, конечно, не было смешно. Реакция была истеричная от и до, смех похож на кашель. Этакий извращенный ответ на причиненную боль.
Захлебнулась хохотом, мгновение молчала, а когда заговорила - голос звучал тихо и невыразительно, почти сливаясь с шелестом твири:
-Да, я бегу. Предаю свой город, убираюсь отсюда, как крыса с тонущего корабля. Да, я надеюсь спастись, в отличие от остальных, и да, я знаю, что это предательство перед теми, кого я бралась защищать. Перед матерью и отцом. Но знаете, что? - голос сорвался на шепот, как срываются на крик, и Капелла даже улыбнулась немного. Ей самой неприятно было представлять, как она выглядит со стороны - Я увела бы всех. Пошла бы на поклон к Хану, за руку утащила бы Мишку! Если бы думала, что смогу хоть куда-нибудь дойти - дети ушли бы из Города. Все до единого. - плечи дрогнули, норовя опуститься, но Капелла усилием воли удержалась от побуждения сжаться в комок. Она почти видела эту картину - как по улицам Города уходят дети. Малышей несут на руках, ведут за собой Души, как пустеют Многогранник и Крепость Двудушников, как на марше играют губные гармошки и флейты, бубны и трещотки. Это было величественно - но, увы, совершенно несбыточно. Одно дело - своя жизнь. Её не жалко уложить в теплую землю, напоить собою твирь. А вот чужие...
-Но я так не думаю, - просто закончила она и улыбнулась - светло и тихо.
Исповедь состоялась. Можно было спокойно ждать ответа - вряд ли особенно приязненного. Вряд ли такой человек, как Бакалавр, способен был одобрить чужое стремление уйти в Степь и там скончаться.
"Хотя с другой стороны - что он Гекубе, и что ему Гекуба? Я ему не друг и не союзник, а что ребенок... Посмотрите на меня, господа, загляните мне в глаза и скажите - я сильно похожа на беспомощного ребенка, такого, какого хочется защищать?"
Предполагаемые господа молчали. Ветер играл с твирью, звезды здесь, в неосвещенной Степи казались яркими просто до безобразия. Капелла нашарила взглядом созвездие Брата, затем Прозрачной кошки. Сложенные детьми в причудливой вязи звезд фигурки казались родными и знакомыми. Закрой глаза, протяни руку - услышишь, как звучат над Городом сны...
"Хотя сейчас это, скорее всего, сплошь кошмары"

От широкого жеста Бакалавра Капеллу передернуло - скользнуло что-то очень знакомое в случайной театральности движения. Что-то от игры маэстро и от волшебства Театра. Этакая резкость, излишность, настолько очевидная, что Капелла на мгновение задохнулась, подавилась воздухом. Может быть, это до неё так пытались достучаться воспоминания. А может быть Город вошел в доктора гораздо глубже, чем можно было бы предполагать.
"Вам не стоит уезжать, - неожиданно невпопад подумала она, даже не вспомнив в эту минуту, что уезжать в любом случае не на чем - Там, в мире без Многогранников вы сойдете с ума, не сумев объяснить свою память, и разучившись верить в неё. Нет, правда. Не стоит"
Вздохнула, услышав продолжение. Конечно, доктор ничего не понял. Для неё это было самым взвешенным решением на свете - часы осознания и неподвижности растянулись в года. Это ночью, изваянием застыв на кровати в "Сгустке", она лихорадочно искала варианты и выходы, и Город помогал в этом. Подбрасывал видения будущего. И во всех было одно - гниль. Кровь. Смерть. Она просмотрела всё, что могла придумать. Всё, что могла бы позволить себе - вплоть до убийств, начиная от Клары и заканчивая Блоком. Город был не против. Город поддерживал, подсказывал, показывал - и всё равно ничего не менялось. Город-химера, Город живой и волшебный умирал в любом случае. И, поднимаясь, с твердым решением уходить, она уже точно знала, что не сможет пережить хоть один из вариантов второй раз и с подробностями. Просто сломается. Не сможет смотреть, и кончится всё совсем скверно. Степь же давала надежду на будущее и надежду на спокойную смерть. В Городе даже такой малости уже не оставалось.
-В том и дело, что никакого "раньше времени" уже нет. - устав от вида сверху вниз - сидя на рельсе она была всё-таки чуть выше устроившегося в траве доктора - тоже сползла на землю, так, чтобы оказаться на одном уровне или ниже. По привычке погладила растрескавшуюся почву, улыбнулась, почувствовав ровный размерянный пульс. Земле всё равно, что творится у людей. Её сердце, в отличие от Театра, остановиться не может.
Глаза опять заволокло серебристой дымкой видения.
"Степь, Степь, Степь, бескрайняя, безграничная. Куда ни посмотри - увидишь только травы да небо. Стук сердца, темный силуэт человека на земле. Разлетевшиеся рыжие волосы. Отражающееся в глазах небо. Зима - под снегом не угадать, где именно лежит тело. Весна - ветер заметает останки землей и песком. Лето - Степь, Степь, Степь, бурая твирь и кровавая твирь"
Капелла помотала головой, вытряхивая из неё остатки видения. Странно, но страшно ей не было. Наверное, потому, что от картины веяло покоем и пустотой. Мертвецам не страшно и не больно. Где бы они не были - здесь их нет.
Вздохнула, потерла ладонями лицо. Нужно, пожалуй, было объяснить, что бежит она не за лучшим будущим, и уж точно не потому, что чувствует себя виноватой. Если бы бежала от себя - это было бы понятно. Это было бы стыдом. Но, поскольку, бежит она от трудностей - это и называется трусостью. Трусостью - не совестью.
-Виновата, - улыбнулась, словно бы извиняясь. Мимолетная получилась улыбка, грустная. - В том, что не вижу в себе сил оставаться и смотреть до конца. Я должна быть рядом, - непоколебимая уверенность прозвучала в интонациях. Железная. - Но я не могу. Вы не верите в предвиденье, я знаю, но я уже представляю, что будет твориться уже через месяц. И потому стараюсь сделать так, чтобы меня не было рядом, когда видения начнут сбываться.
Специально не стала уточнять, с кем рядом. Понадеялась, что доктор поймет и так.
"Всё это начинает напоминать пошловатый фарс. Но хотя бы то, что он меня не повел за руку домой или к брату - уже радует"
С братом они после совета тоже не виделись. Они вообще редко встречались в последнее время, казались совершенно чужими, и с одной стороны было горько - всё-таки самые родные люди, а с другой стороны как-то никак. Они ведь даже после смерти отца не поговорили. О чем? У обоих - дела, дела, дела... Хотя, если честно, Капелла прекрасно понимала, что дела это так, предлог. На самом деле им просто не о чем и незачем разговаривать. Разные фракции, идеи и устремления.
"Обидно, но в целом - бог с ним"
Как ни странно, именно брата ей было почти не жалко оставлять.
Шуршала твирь, забавлялся ветер, и Капелла с некоторым опозданием, но всё же шепнула - "Как равный равному, Бакалавр". Она не была уверена, услышала она его фразу, или прочитала по намерениям, и потому сама произнесла ответ на самой грани слышимости, едва шевельнув губами. Странно приятно легли звуки в симфонию ночной Степи, показались как никогда естественными и правильными. "Как равный равному"

Отредактировано Виктория Ольгимская мл. (2011-08-30 22:29:45)

"А чем я по-вашему занималась тут все эти дни? Только и делала, что шла, куда и к кому вело, словно по нити стараясь удержаться..."
Впрочем, она, конечно, понимала, что доктор говорит совсем не об этом. Не о следах, не о безымянной силе, имеющей возможность вести нужного человека, как марионетку на ниточках. У него в глазах мечтательность была, какая при мысли о кукловоде не возникает, и Капелла, конечно, осознавала, что имеется в виду "к тем, к кому остались несказанные слова. К тем, с кем стоило бы проститься." И первым делом она, конечно, пожалела Бакалавра, который явно вспоминал что-то свое, наверняка - лица, наверняка - истории. И наверняка же тех, с кем не сложилось, с кем остались недосказанности. У него, взрослого, скорее всего, много было таких, о ком стоило пожалеть и вспомнить перед смертью.
У неё же... Был, конечно, брат. Но что она могла ему сказать Капелла? "Ты был замечательным братом, - что будет заведомой ложью - Я очень любила тебя, и мне хотелось бы, чтобы ты это знал"? Но это даже в мыслях звучало глупо, да и не тянуло её в таком настроении общаться с младшим - а ныне единственным - Владом.
Были, конечно, Приближенные, сторонники, но к ним не тянуло и подавно - что она могла им сказать, потерпев поражение? К тому же такое? "Мне было очень приятно вести вас, я любила вас, почти как мать, и мне хотелось бы, чтобы вы помнили об этом"? Но это звучало ещё глупее и пошлее, чем с братом. Да и начались бы расспросы, пришлось бы объяснять, с чего ей вздумалось прощаться... Они-то умирать не собирались. Они-то, хоть и чуяли беду, всё равно с надеждой смотрели в будущее.
Был Хан, к которому она вчера посылала Гаруспика. Умный, гордый и недобрый младший Каин, с которым они договорились о браке. Совсем как взрослые расчетливые люди, у каждого из которых - свой резон. Но ему она могла сказать только "Ты знаешь, что я никогда тебя не любила и не собиралась любить. А ещё мне хотелось бы предупредить, что затея с браком отныне не имеет смысла - мы просто не проживем тех нескольких лет, на которые рассчитывали". Но это была вообще вопиющая глупость и бессмыслица - перед смертью говорить человеку такую правду, которую они и так оба знают.
Ну, а ещё, конечно, были чужие люди.
Младший Стаматин, слов к которому не имелось вовсе, только слезы и всяческая невербалика, выражающая сочувствие. Странно, но за него сердце болело отдельно, и она весь десятый день не могла избавиться от запаха дыма.
Логичная несчастная Юлия, которую неизвестно каким ветром занесло к смиренникам. Добрая Лара - "Ну, у неё-то какие грехи и злодейства?!". Панна Катерина - земляная тяжелая сила, морфиновое забытье в снах и тоже - "Какие у неё грехи, кроме морфия?". Да и вообще, все смиренники, хотя большинству из них просто хотелось надавать по щекам, или, напротив, заглянуть в глаза, спросить "Да чем же она вас приворожила?!" Они не были Капелле родными, она просто не понимала, и потому тоже были безжалостно вычеркнуты из списка тех, к кому у неё имелись неоконченные дела перед смертью.
Мать и отец шли отдельной строкой, но она успела проститься с ними, ещё живыми, и не испытывала никакого желания прощаться ещё и с мертвыми.
Напоследок вспомнился маэстро - так и нерешенная загадка, так и не снятая маска - и на этом список имен можно было посчитать закрытым. Получалось, что у неё нет таких слов, которые нестерпимо хотелось бы сказать. С Гаруспиком она обсудила всё, что могла, и не хотела терзать его и себя ненужными разговорами, Самозванке могла только вежливо улыбнуться. Забавно, что даже желания вцепиться Кларе в волосы не было бы - слишком она была чуждая, неприятная и жалкая. Перед такой - только двери закрыть...
"А в Театре сумрачно и тихо. Кукловод рассаживает марионеток по местам, распутывает нити, латает прорехи в одежде, и только мы, заигравшиеся куклы, ещё что-то судим и решаем о конце пьесы... - тряхнула головой, удивляясь самой себе. В последнее время ей всё чаще приходили на ум такие театральные аллегории.
-Вы простудитесь, если и дальше будете сидеть на земле, доктор, - неожиданно для самой себя сказала она. Измененная поза Бакалавра была красноречива донельзя - ему явно было холодно. Это она, предвидя прохладу осенних ночей, утеплилась, как могла. Ему такого, конечно, в голову не пришло. И вдруг, безо всякого перехода - Как умер мой отец?
Наверное, так сказались размышления о последних словах. Наверное. Дело в том, что этого Капелла и правда не знала. Видела Термитник, Таю, Смерть, весь вечер сидела рядом с отцом, в какой-то момент плакала у него на плече - и не удивилась, когда на следующий день ей принесли скорбную весть. Но как и во имя чего - понятия не имела. Только чувствовала металл и едкий лекарственный дух - присутствие Бакалавра.
Тут же поспешила поправиться, поняв, что сказала это слишком резко и неожиданно:
-Я не обвиняю, нет. Мне просто хочется знать, был ли в этом смысл, - и виноватый взгляд, сразу вслед за словами - мол, не сердитесь, доктор, я правда не собираюсь упрекать вас. Просто хотелось бы знать.

"Значит, Тая..."
Всё сошлось, как сходилось всегда. И Термитник. И Тая. И смерть. Капелла обняла себя за плечи, спрятала лицо за волной волос. Она думала о том, как умирают те, кто хотел зла Укладу. Вряд ли долго, и вряд ли с мучениями. Так устроено это общество - преданое Земле и её обрядам. Оно по-своему милосердно, первобытно и чисто, и жестокость его - как жестокость Таи. Детская, неосознающая себя. Мясники и Черви не стали бы мучить человека, даже причинившего им колоссальное зло. Нет. Глумление над поверженным врагом - привилегия более развитых и вышестоящих. Уклад же милосерд и прям, и если принято решение о мести - её свершат быстро. За это - все обряды Уклада, в каждом из которых - крупица мудрости. За это - раскрытие по линиям, когда движения менху быстры и легки, и жертва не успевает почувствовать настоящей боли. За это - даже её собственное предвидение, в котром была обреченность, но не было предчувствия муки...
Капелла даже позволила себе улыбнуться - самую капельку, уголком рта. Она всегда воспринимала смерти, как часть круга. За смертью встанет новая жизнь - тело сгниет, и прорастет на нем бурая твирь. Твирь соберут Невесты и одонхе, приготовят лекарства и настои. Лекарством исцелится человек, и жизнь оплатит жизнь, и всё опять замкнется. И там, где тело - нет духа. Дух уходит, и никто не знает, куда. Иногда остается, как Старшие Хозяйки, даже после смерти берегущие Город, как Симон, не способный оставить его. Смерти на самом деле нет, и потому, наверное, она была так спокойна все эти дни. Спокойна даже тогда, когда ей принесли весть о застывшем у соседней двери Исполнителе. Не спокойной она позволила себе быть только один раз, когда плакала у отца на плече. Слезы её были тогда и слезами над могилой, и слезами провожающей в далекий путь, и слезами обычной девчонки, придавленной горем. С ними тогда ушло всё, что могло уйти. Все сожаления, все обиды, все неслучившиеся праздники. Как в какой-то старой книге, где для умерших была только ночь поминального плача, а потом всё отрубалось, все концы сжигались и выбрасывались, и воспоминания переставали причинять боль.
И потому сейчас ей не было больно. Грустно - да, но грусть эта была светлая, способная прощать и слышать кого-то вне себя. Не замыкающаяся в себе. И обвинять Бакалавра никакого желания не было. Он сделал то, что считал на тот момент нужным, и, похоже, чувствовал себя виноватым. Казалось, направь сейчас на доктора револьвер - только кивнет, и даже зажмуриваться не станет. Но месть - бесполезна. Ничего не меняет, не приносит удовлетворения, никто не оживет после неё. Проще пережить горе один раз в себе, чем постоянно пытаться причинить боль другим, и через неё успокоиться...
Разве что горько было слышать, что жертва не имела смысла, но всё равно, испытать к Бакалавру что-то, кроме жалости, не получалось. Если бы он не винил себя, если бы оставался спокоен, или позволил себе сочувственную улыбку - тогда да. Пробрало бы даже Капеллу. А так - доктора хотелось утешить, убедить, что она-то его изначально не обвиняла, и прощать не может, потому что не считает виновным.
"Жаль только, что не поможет"
Да. Капелла никогда не была глупа, и прекрасно понимала, что любые её слова аргументом не послужат. В своем желании знать она явно задела больное место, и чувствовала себя виноватой вопреки всему.
Вот протянула руку, несмело коснулась ладони Бакалавра. Она не любила прикосновений, но сейчас, чувствуя одно горе - оба проигравшие, оба не имеющие представления, как жить дальше - даже не вспомнила об этом. Чуть наклонилась вперед, так, чтобы в полумраке - небо у горизонта смутно серело, готовясь выпустить солнце, но темнота ещё никуда не делась - видеть чужие глаза. Взгляд у неё был окунающий - приглашающий провалится вглубь, за пелену зрачков и радужки, разделить спокойствие и горечь - и слова прозвучали только дополнением к нему.
-Я верю, - "И в то, что вы всё бы изменили, и в то, что всё было бессмысленно, и в то, что вам было бы легче, испытывай я к вам лютую ненависть... Не верю только в то, что душа моего отца была чиста. Но это уже мелочи" - И не обвиняю вас.

Мимолетно вспыхнувшая надежда погасла быстро. Если бы Бакалавр не добавил фразу про бессмысленность блужданий - она, что уж таить, ухватилась бы за его слова, как за последнюю возможность. Только у детей не было шанса, просто в силу возраста. Но если бы приссоединились взрослые, если бы нашлось кому возглавить исход... Да, она бы мирила и судила, уговаривала и просила, но это было ненужно. Ненужно и бессмысленно.
Капелла передернула плечами, грустно улыбнулась. Смешно, но ей было обидно, словно она была ребенком, которому посулили яркую игрушку, и тут же спрятали за спину. Глупо это было, глупо и по-детски, и казалось, что Степь нарошно свела их двоих - чтобы она утвердилась в решении, чтобы доктор получил официальное прощение. И это было так по-своему весело, что провожали её не союзники и не друзья, занятые собой, но случайный попутчик...
Говорить больше было не о чем, останавливать её Бакалавр не собирался, и нужно было подняться, закинуть за спину рюкзак, и двинуться навстречу рассвету, в пустоту. Другое дело, что сейчас это уже было тяжело. На смену отчаянной решимости пришла болезненная апатия, и казалось, что лучше всего - лечь на спину, и смотреть в небо, пока холод осени и отсутствие воды не доконают организм окончательно. Но это было бы слишком похоже на окончательную капитуляцию, и Капелла всё-таки встала. Закинула рюкзак на плечо, взмахнула рукой, привычно прощаясь. Ей уже не хотелось ничего доказывать, и что вера всегда стоит того, и что действие всегда лучше бездействия, и что бежать от собственного ужаса - всё-таки трусость. Рассвет уже начинал отливать розовым и рыжим, и это было так же красиво, как и всегда. Как и все то бесчетное количество рассветов, которые она видела.
Она успела сделать всего несколько шагов, когда ударило видением.
"Догорающий закат, сиреневые сумерки, наползающие на мир, пребывающий в ужасе Город, ощутинившийся закрытыми дверьми. В Степи, совсем близко от него, девичья фигурка, трет рукавом глаза, отгоняя слезы. Вспышка - тот же пейзаж, но уже ночью. Вспышка - на рассвете. Вспышка - полдень. И везде девочка с серыми глазами, упрямо кривящая губы"
И вот это стало последней каплей. Капелла села на колени, почти упала, словно сломавшись. Рюкзак соскользнул на землю, волосы закрыли лицо. Капелла плакала - по щекам пролегли соленые дорожки - не задумавшись о том, как это со стороны.
Она всегда прекрасно расшифровывала свои "омуты". Всегда отлично понимала, что видит. И сейчас плакала, сглатывая железную горечь с языка, не вытирая слез.
Это было будущее - скорее всего, очень близкое. Горькое и явственное, посланное самой Степью. "Ты никуда не уйдешь, - гласило это послание - Знаки выведут к тебя к началу пути"
Так бывало. Люди, бывалые и знающие, иногда терялись среди двух соседних холмов, не могли отойти даже за несколько часов, и так и блуждали кругом, не зная, что заблудились. Выходили к вечеру туда, откуда начинали, не понимали, почему так случилось... "Просто Степь не хотела" - говорили горожане.
Вот и с ней. Степи не нужна была её кровь, не нужны были соки. Ей нужно было что-то другое, и если Город отпустил, то Степь не приняла. И Капелла плакала, поняв, что ей теперь - только с Многогранника или в Горхон.