Толстая тетрадь в твёрдой кожаной обложке. В правом нижнем углу золотистым выведены инициалы: ЕЯ. Внутри на обложке другим почерком выведена дарственная надпись: «Самой красивой и умной девочке, которую когда-либо видывал свет. Моей маленькой Еве. Тот, кто всегда будет в твоём сердце. И тот, в чьём сердце навсегда останешься ты. Папа». Страницы не разлинованы. Записи ведутся красивым аккуратным почерком. Множество рисунков, сделанных наспех и со старанием. Между страниц вложены письма, разные вырезки и несколько сухих бутонов.
Вчера похоронили папу. Ужасное начало для дневника, не правда ли? Но ничего не поделаешь… другого начала у него не будет. Вчерашний день был таким… туманным… Все люди, события, слова – всё будто покрыто пеленой. Наверное, это слёзы, не знаю. На кладбище было холодно. Хотя сейчас лето. Все подходили ко мне и к маме, обнимали, говорили какие-то слова утешения, совершенно не понимая, что любые слова сейчас неуместны. Мне хотелось убежать, спрятаться ото всех, сказать им, что они ошибаются. Что папа жив, что это его очередная дурацкая шутка! Но папа, лежащий в гробу, такой бледный, такой красивый, такой… умиротворённый… убеждал меня в обратном. Он всем своим видом твердил мне, что ошибаюсь я. А мне так не хотелось верить… Когда маму попросили сказать что-нибудь хорошее об отце, она только скривилась и бросила: «Он отлично рисовал. Этого у него не отнимешь». Все как-то странно посмотрели на неё, но никто не посмел возразить. А мне хотелось кинуться на неё и расцарапать ей лицо, избить её! Я недолюбливала её раньше, но в тот момент я возненавидела её по-настоящему! Никогда прежде я не испытывала ничего подобного. Но я ничего не сказала ей. Даже не подошла. Когда пришла моя очередь говорить о папе, я не смогла произнести ни одного слова. Я боялась, что если открою рот, то непременно выскажу матери всё самое ужасное, что думаю о ней. Поэтому я просто молча подошла к нему и поцеловала, а потом расплакалась. У него на груди, как в детстве… кто-то мягко оттащил меня от тела и прижал к себе. Я никак не могла остановить собственные рыдания, а мать даже не посмотрела на меня. Я всё ещё её ненавидела. Я и сейчас ненавижу её. А потом гроб закрыли и опустили в могилу. Я никогда не смогу забыть, как он сверкал на солнце. Будто папа пытался подбодрить меня. Господи, как же жить дальше? Он был для меня всем… всё, что я делала в своей жизни, я делала для него, из-за него, ради него… Теперь у меня никого не осталось…
Через полгода мне будет 18. Через полгода огласят папино завещание. А я и не догадывалась, что он оставил завещание. Он всегда был таким жизнерадостным, я даже подумать не могла, что он думает о таких вещах. Сейчас только я вспомнила давний разговор с папой. Он прочёл какую-то книгу, которая очень его позабавила, и он до ужаса хотел, чтобы я тоже её прочла. Но книги меня тогда мало интересовали. Наверное, сейчас мне стоит её прочитать…
- Иди сюда, послушай, - сказал мне папа, приглашая сесть у его ног, рядом с камином.
Я уютно устроилась, положив голову ему на колени. Одной рукой он держал книгу, а вторую запустил мне в волосы и накручивал пряди на палец. Мне не нравилось, когда кто-то трогал мои волосы, но я позволяла ему это делать, потому что это нравилось ему.
- «Он был ужасающе испорчен. Думаю, впрочем, что все обаятельные люди испорчены. В этом и кроется секрет их привлекательности». Это про тебя, моя маленькая безобразница.
- Думаешь, я испорчена, папа? – Меня не задели его слова. Я знала, что не была самой примерной дочерью. И уж точно никогда не была примером для подражания. Родители моих прекрасных одноклассниц запрещали своим дочерям водиться со мной. Зато у меня было много друзей противоположного пола. И меня это всегда устраивало.
- Я уверен в этом. И именно поэтому я тебе всё прощаю. Без этого ты не была бы такой милашкой.
- Ну, и ладно. Зато я красивая.
Папа только ухмыльнулся. О чём мы говорили дальше, я не помню. Но именно это фрагмент врезался в память лучше всего.
